Париж Хемингуэя и не только...

[Camilio]

В прошлом посте (#79) я уже цитировал любопытную статью корреспондента «Известий» Г. Мунблита.
«Целью моей было, – пишет Г. Мунблит, – побродить по узким уличкам Монпарнаса, судя по всему, почти не изменившимся за последние сорок лет (напомним: статья написана в 1969 году – Camilio), побеседовать с теми из их обитателей, которые ещё помнят писателя, а главное – попытаться ощутить ту атмосферу праздника, о которой писал Хемингуэй и которую, как он утверждает, ему удалось сохранить на всю жизнь».

Журналист поделился своими ощущениями, которые тогда не все из советских граждан могли испытать, так как искателей «атмосферы праздника» было ещё немного: «Это чувство знакомо людям, после долгих странствий возвращающимся в родные места. Всё кажется меньше, бледнее и будничнее, чем представлялось в воображении: ниже, чем прежде, выглядят дома, более узкими улицы, не такими раскидистыми деревья»… «И хоть я никогда не бывал прежде в Париже на улице кардинала Лемуана, а только читал о ней в удивительной книге Эрнеста Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой», … я испытал это чувство в сильнейшей степени … когда … пройдя несколько десятков шагов по узенькому тротуару улицы Лемуана» … остановился перед домом № 74, «у самой площади Контрэскарп, такой крохотной, что её даже и площадью можно было назвать лишь с некоторой натяжкой. Дом тоже был мал и невзрачен, узкий, четырёхэтажный, обшарпанный, может быть, и обычный в этом районе Парижа, но какой-то уж слишком неподобающий для памяти великого писателя, жившего здесь».

Корреспондент попытался разговориться с консьержкой, и сразу выяснилось, что он в своём любопытстве не одинок: некоторое время назад в одной из парижских газет появилась заметка о доме на улице Лемуана, и теперь консьержку осаждали любопытные почитатели Хемингуэя. Но она работала в этом доме недавно и ничего интересного сообщить не смогла. Фамилию писателя консьержка произносила на французский манер – Эминуэй – и это было «единственной любопытной подробностью», какую ему удалось извлечь из знакомства с нею. Правда, в доме ещё был человек, «нелюдимый и хмурый старик», живший ещё со времён Хемингуэя, «который прочтя заметку в газете, страшно разгневался. К величайшей его досаде, он никак не мог сообщить ничего сколько-нибудь существенного об американце, жившем здесь сорок лет назад. Старику удалось припомнить лишь, что тот был высок и широк в плечах, да к тому же ещё нестерпимо громыхал сапожищами, поднимаясь к себе на четвёртый этаж, но этим и ограничивались его воспоминания. Да и кому тогда могло прийти в голову интересоваться этим молодчиком и его сочинениями! Мало ли в Париже искателей счастья, марающих у себя на чердаках холсты и бумагу! А теперь американец стал всемирно известным писателем, и репортёры ходят сюда стадами, чтобы хоть что-нибудь о нём разузнать. Старик с третьего этажа был зол на весь свет за то, что так глупо опростоволосился, и гонит прочь всех, кто заговаривает с ним о его бывшем соседе».