Париж Хемингуэя и не только...

[Camilio]

Boris и L'acacia, спасибо вам за хлопоты вокруг моих попыток установить фото. Пока не удаётся, но ничего, как-нибудь разберёмся (я пошлю Борису частное письмо). А Вам, L'acacia, – также большая признательность за поиски "славного кафе на площади Сен-Мишель". Да, я тоже раньше натыкался на предположения, что этого "славного кафе" уже нет. Да и времени ведь сколько уже прошло! Это – так, любительские "раскопки" из любопытства, вызванные книгой. Всего Вам доброго!

[Amore]

Camilio, с большим интерсом прочла Bаши наблюдения.. Спасибо!

[Camilio]

— А Вы знаете, КамиЛЛЛЛь…, – Elodie старалась правильно выговорить моё имя, произнося «Л» с экспрессией поболе, чем Высоцкий («Я – Як-истребитеЛЛь!! … Небо – моя обитеЛЛь!!»)… Во французском языке Camille – это «Камий», но Elodie хотелось называть меня по имени правильно, хотя ей и было трудно артикулировать неродные звуки. Звучало забавно, но старательность Elodie вызывала улыбку признательности и уважение к этой милой аккуратной секретарше.
— А Вы знаете, КамиЛЛЛЛь, 14 июля – это ведь день Святого КамиЛЛЛЛя, и это –Национальный праздник Франции, – со значением произнесла Elodie, желая сказать мне приятное и отмечая в табели посещаемости взятый мною так называемый «мостик», день за свой счёт (понедельник или пятница, когда праздник через день стыкуется с выходными).
— Отречёмся от старого ми-и-и-ра,
Отряхнем его прах с наших ног!
Мы не чтим золотого кумира,
Ненавистен нам царский чертог!
Мы пойдем к нашим страждущим бра-а-атьям,
Мы к голодному люду пойдем..., – пропел я по-русски на мотив «Марсельезы».
— ???!!
— Да, Elodie, «Марсельеза» была гимном России между Февральской и Октябрьской революциями 1917 года, а в советской школе мы разучивали революционную песню на её мотив. – Кажется, по реверансам мы с Elodie стали квиты.

Я взял «мостик» и отправился в Париж с тайной надеждой увидеть парад на Елисейских Полях.

— Э, дохлый номер, мосьё! Вы туда вряд ли сможете проникнуть, – сказал портье в отеле. – Жандармерия закрывает Елисейские Поля на время парада. Не тратьте зря времени.

Я сидел в «Ротонде», воображая, что могли бы видеть его завсегдатаи из окон этого богемного кафе, когда вдруг по Rue Bréa и далее по Rue Delambre с шумом пронеслись бронетранспортёры и боевые машины пехоты, возвращавшиеся с парада на Елисейских Полях. БТРы и БМП мне показались чересчур высокими, а силуэт – это такая же важная тактико-техническая характеристика на поле боя, как и вооружение, скорость, маневренность. «Да, наши менее уязвимы будут, чем эти натовские», – с удовлетворением отметил я, и выпил за мир во всём мире.

После полудня, на уже открывшихся Елисейских Полях, я увидел, как толпа туристов не отпускала двухметрового улыбающегося парня, одетого несмотря на жару, в треуголку и чёрную военную форму – все хотели с ним сфотографироваться. Толпа менялась, приходили новые туристы и снова просили попозировать с ними, а он, виновато улыбаясь, пытался после каждого снимка уйти, но подбегал очередной турист и снова его уговаривал, и он из вежливости опять становился и позировал рядом с туристом. Нёс свой крест! Был он одет в треуголку, френч и брюки с красными лампасами и, кажется, у него ещё была сабля сбоку. Я поглазел, прошёл мимо, через некоторое время оглянулся, – парень всё ещё нёс свою миссию рядом с очередным туристом. Бремя славы престижной École Politechnique!! Элита Франции! (Я почему-то решил, что это не военный, а студент École Politechnique, образованной ещё Наполеоном, и в день Национального праздника одетый по уставу школы. Кажется, студенты École Politechnique тоже участвуют в военном параде?).

А военный парад на Елисейских Полях я увидел на следующий год – по телевизору. Министром обороны была женщина! По-моему, Поля больше всего аплодировали пожарным – это был 2004 год, на следующий год после жаркого лета 2003 года, когда у пожарных было очень много работы. Во Франции пожарные, видимо, относятся к военным, – они тоже участвуют в военном параде на Елисейских Полях. В своих сверкающих касках они выглядят чрезвычайно эффектно, причём среди них есть и женщины! Sapeurs-pompiers во Франции – это как МЧСовцы, их зовут на помощь не только на пожары, а при любой беде. Соответственно, и благодарности они удостаиваются гораздо больше, чем остальные участники парада. Франция любит своих пожарных.

В параде моё внимание привлекла группа военных в длинных кожаных фартуках, с топорами через плечо – это, кто, палачи? Или мясники? Дань истории? Кто знает, может, объяснит традиции французских военных парадов? Merci beaucoup заранее!

* * * *
Поздравляю всех русских французов с наступающим праздником!!
Allons enfants de la Patrie,
le jour de gloire est arrive…

Кстати, может быть, кому-нибудь будет интересно узнать, как пели «Марсельезу» до революции по-русски? Кому интересно, загляните на сайт http://www.midi.ru/song/120858/
Вот как, оказывается, пели её:

Вперёдъ! безъ страха и сомненья
На подвиг доблестный, друзья.
Зарю святого возрожденья
Ужъ въ небесахъ завиделъ я!
Ужъ зарю завидел я!
Впередъ! Впередъ!
Дадимъ другъ другу руки
И вместе двинемся впередъ
Во имя веры и науки.
Союзъ нашъ пусть цвететъ! Впередъ друзья! Впередъ!
Союзъ нашъ пусть цвететъ! Впередъ друзья! Впередъ!
Во имя веры и науки.
Союзъ нашъ пусть цвететъ!
Во имя веры и науки.
Союзъ нашъ пусть цвететъ!

[Boris]

Sapeurs-pompiers во Франции – это как МЧСовцы, их зовут на помощь не только на пожары, а при любой беде.

И не только при беде, но также при таком ответственном событии, как роды: любой пожарный может действовать в качестве акушера.

[an5plus]

—Кстати, может быть, кому-нибудь будет интересно узнать, как пели «Марсельезу» до революции по-русски?

Здравствуйте, Camilio, как всегда, прочитав Ваши посты, узнала много нового и очень полезного, интересного , и вот о чем я подумала, может для начала, хотя-бы Марсельезу переместить в соответствующий топик, чтоб тем, кто этим интересуется, легче было найти. Может быть Вам обратится к модераторам за помощью, даже не знаю, а может оставить все, как есть, несмотря на то, что не соответствует все это, безумно интересное, названию темы. Спасибо.

[Camilio]

an5plus, исправлюсь! Действительно, я отклонился от темы. Следующее сообщение будет по обсуждаемой книге (в оригинале книги на английском я обнаружил ещё любопытный абзац, отсутствующий в русском переводе, а также в версии книги, существующей в Интернете). В выходные дни постараюсь описать эту находку.

[Camilio]

Ещё раз поздравляю русскоязычных французов с Национальным праздником Франции!
Сразу – просьба: если кто-то из форумчан-французов посмотрел военный парад на Елисейских Полях и увидел странный род «войск» – военных с длинными кожаными передниками и топорами на плече (они похожи на палачей или мясников) – SVP, объясните, пожалуйста, явление!
-------------------------------------------
Борис поискал в своём фотоархиве фотографии с улицы Муфтар, которая выходит на площадь Контрэскарп, и теперь можно кое-что проиллюстрировать к сообщению #48 от 03.07.2007:
Виды площади Контрэскарп, где располагалось кафе «Для любителей», описанное у Хемингуэя (на снимках – терраса этого кафе, сегодня – Cafe Delmas):
https://www.infrance.su/gallery/data...fftard_362.jpg
https://www.infrance.su/gallery/data...fftard_310.jpg
https://www.infrance.su/gallery/data...fftard_308.jpg

На этой площади Контрэскарп есть дом со старой вывеской («У весёлого негра») как подтверждение того, что слово «негр» у французов не всегда ругательное:
https://www.infrance.su/gallery/data...fftard_336.jpg

А на соседней улице Декарта, в доме №37, находился отель, в котором Хемингуэй снимал номер, использовавшийся им как рабочий кабинет, – он там писал статьи для торонтской газеты. В соседнем доме №39 жил и умер Верлен. На следующем снимке Бориса можно увидеть эти дома и разглядеть мемориальные доски на стене (та, что слева, маленькая и нечитаемая, – это о том, что в этом отеле снимал номер Хемингуэй):
https://www.infrance.su/gallery/data...fftard_287.jpg
Ну, а на этом снимке – мемориальная доска в память о Верлене:
https://www.infrance.su/gallery/data...fftard_286.jpg

А на снимке
https://www.infrance.su/gallery/data...fftard_342.jpg
изображён турист с чемоданом, который он тянет через улицу Кардинала Лемуана (если пойти вглубь этой улочки, то очень скоро по левую руку вы обнаружите дом №74, где Хемингуэй жил с первой женой Хэдли).

Большое спасибо Борису за любезно предоставленные фотографии!!

[Camilio]

Итак, продолжим наш семинар по книге Хемингуэя «Праздник, который …»…

В книге: Anthony Burgess, “Ernest Hemingway”, Thames and Hudson, 1999, купленной в парижском магазинчике “Shakespeare and Company” в радиусе 1-ого километра Парижа (недалеко от Нотр-Дам), в связи с упомянутой книгой Хемингуэя прочитал (перевод мой): «Хемингуэй не плетёт беспристрастно кокон любезных чувств вокруг тех далёких дней: он вспоминает определённых персонажей с безжалостной неприязнью и едким оборотом фразы: глаза Уиндхема Льюиса (Wyndham Lewis) – это глаза «неудачливого насильника» (Льюис написал высокомерное, презрительное эссе о Хемингуэе, сделав его «глупым волом»), Форд Мэдокс Форд (Ford Madox Ford) – это «странствующая, хорошо одетая бочка, поставленная на попá», Гертруду Стайн (Gertrude Stein) «сначала хорошенько обругали, прежде, чем удовлетворили её желание», а Скотт Фицджеральд (Scott Fitzgerald) подвергся суровому порицанию и самой детальной процедуре лечения – даже размер его пениса стал темой краткой зарисовки…»

Во даёт, этот Anthony Burgess! – подумал я. Сам-то ведь не уступит Хему в язвительности, и где это он там про пенис Фицджеральда прочитал? Посмотрел я русский перевод, изданный в 1966 г. – нет ничего такого! Посмотрел в Интернете, куда Борис отсылал (http://www.books-online.ru/h/hemingu...t/002121.html), тоже ничего подобного там не нашел. А потом полистал оригинал книги на английском языке, и тут выяснилось, что дурили нас-таки переводчики, не перевели они нам некоторые абзацы! И теперь рассказ “A Matter of Measurements” я бы перевёл не как «Проблема телосложения», а, например, как «Вопрос, как мерить». Телосложение Фицджеральда тут не причём!

Возьмите книжку и в рассказ «Проблема телосложения» после фразы «Мы пошли в Лувр, и он помотрел на статуи, но всё ещё сомневался» вставьте недостающий в русском переводе абзац (всего-то четыре строки), и тогда вы поймёте, что Хемингуэй был у Фицджеральда как бы врачом-андрологом или сексопатологом.
Абзац в моём переводе – вот: «Вопрос не в том, какого он размера в невозбуждённом состоянии», – сказал я. «Главное – это размер, каким он становится. Также важен угол». Я объяснил ему, что нужно пользоваться подушкой, и некоторые другие вещи, которые ему было бы полезно знать».
Далее – по опубликованному тексту:
— Одна девушка, – сказал он, – была очень мила со мной. Но после того, что сказала Зельда… и т.д.

В тексте этого рассказа и до приведённого абзаца есть недомолвки или неточности – видимо, переводчики хотели замазать «щекотильную» тему (на такую небольшую книжечку – аж три переводчика: М. Брук, Л. Петров и Ф. Розенталь!! Вот, наверное, пришлось им попотеть, чтобы так всё свести к проблеме телосложения, тогда как Фицджеральд был озабочен размером всего лишь пениса).

Чтобы придать «больше научности» разговору, приведу опущенный при переводе абзац на английском языке, как он существует в оригинале:
“It is not basically a question of the size in repose,” I said. “It is the size that it becomes. It is also a question of angle.” I explained to him about using a pillow and a few other things that might be useful for him to know.

Вот так вот «кастрировали» у Хема абзац с пенисом…

[L'acacia]

Camilio, какой вы наблюдательный, браво!

А переводчики, кстати, не только проигнорировали неудобный абзац, но и "подправили" Хемингуэя в главе "With Pascin at the Dôme", о которой вы упоминали в самом начале темы. Вот, прочтите - возможно, вам будет интересно - это отрывок из романа Сергея Юрьенена "На крыльях "Мулен Руж". Там и про "кастрированый абзац" тоже упоминается:

"Паскин для Бабушкина не столько картины, о которых представление довольно смутное, сколько персонаж, посмертной книги Хемингуэя “Movable feast”. Просто балдел от нее в русском переводе «Праздник, который всегда с тобой» - в 16 лет на верхней полке поезда из Сочи, где в киоске на вокзале и был приобретен тот номер «Иностранки». Глава называется «В кафе «Куполь» с Паскиным». Где 25-летний американский писатель садится за столик к художнику, выпивающему со своими моделями-сестрами. Симпатизируя писателю, художник предлагает переспать с любой на выбор. Американец, хранящий верность своей законной, уклоняется. При этом в ответ на печальное замечание модели о том, что он слишком большой, бросает фразу, которая была знаменита во времена юности Бабушкина: «В постели все одного роста». Фразу эту он неизменно произносил, когда девчонка была ниже (а в одном случае и выше). На самом деле (что обнаружил он позже, в МГУ), в оригинале Хемингуэй отвечает двусмысленностью на двусмысленность. Everyone is the same size in bed. В постели все одного размера (а не роста). Вопросу размеров в той же книге Хемингуэй посвятил целую главу (после которой Бабушкин тогда, на верхней полке, решил по приезду немедленно найти старую школьную линейку для самопроверки). Дескать, Скотт был озабочен, тогда как Хем в этом смысле был абсолютно в себе уверен. За счет бедного Скотта он даже из-за гробовой доски представлял мировой читательской аудитории член больше, чем он у него при жизни, видимо, был (один очевидец даже утверждает, что размером с патрон калибра 33, и даже не с патрон, а с гильзу).

Но дело не в этом.

Русский перевод Брука, Петрова, Розенталя, которым восхищался Бабушкин-школьник, до глубины души возмутил его же, но студиозусом. Что вместо конкретного «размер» возникает эвфемизм «телосложение», а после их похода в Лувр, где Скотт сверял себя со статуями, вообще выпадает целый период, где Хемингуэй говорит, что вопрос размера не в состоянии покоя, а в том, каким размер становится. А еще вопрос в том, под каким углом. Где Хем объясняет Скотту, что надо подкладывать подушку и прочее, чем обнесли читателя в СССР. ..."

[L'acacia]

...на такую небольшую книжечку – аж три переводчика: М. Брук, Л. Петров и Ф. Розенталь!!

Неспроста, неспроста это Не возникает ли у вас ассоциации с "Правилами", которые приходилось подписывать советскому человеку в ОВИРе при выезде заграницу? - там, в частности, был пункт о том, что выходить из отеля можно только по трое (двое были настоящие туристы, а третий - ясен пень, кто ).

[Camilio]

Уважаемая L'acacia! Огромное Вам спасибо за Ваше сообщение! И за ссылку на роман Сергея Юрьенена "На крыльях "Мулен Руж". Попробую найти, не читал, к сожалению.
А "Правила" в ОВИРе подписывать не приходилось: я в советское время вообще был невыездной, поскольку работал в "ящике". Стал выезжать, когда Союз распался, и никому до моих задач не было дела (все делили собственность, а своей задачей я, безработный, занимался дома, на кухне, на коленке).
Большое спасибо за письмо! Ещё напишу.

[L'acacia]

Camilio, и вам спасибо за интересную тему. А что касается Юрьенена, то в этом его романе хоть и упоминаются издержки перевода Хемингуэя на русский (герой - поклонник Хема), но, вообще же, книжка о другом - о том, как человек выехал из совка в Париж, и накануне возвращения разорвал свой советский паспорт. Если не ошибаюсь, в России она не издавалась. Но можно прочесть в электронном виде, если есть такое желание.

[Camilio]

Из книги Юрьенена: «Тем временем парень женился «на прописке» и теперь, на правах москвича, строил дальнейшие планы, не подозревая, что кто-то – он, Бабу – созерцает эту маленькую, типично эмгэушную, такую до боли советскую жизнь у себя на ладони. Жизнь, двигатель которой был один. Предательство.»

Спасибо, L`acacia, за ссылку на книжку! Просмотрел её по-диагонали, и некоторые эпизоды напомнили мне живо общажную жизнь в Зоне «Б» высотки.
Когда я жил в Страсбурге, приезжала в гости староста нашей группы, с которой мы очень долго не виделись. И пока сидели в ресторане, естественно, вспоминали общих знакомых, кто где, кем стал и пр. С изумлением я узнал, что Витька С., с которым мы жили в одной комнате, пошёл после физфака в КГБ (кто бы мог подумать!), дослужился до полковника и в перестроечные годы – этот здоровый, спортивный парень! – умер от инфаркта. Не вынес перемен. Извините за личные воспоминания… Юрьенен "навеял".

«Пролистал» эту книжку в Интернете, и понял, что мои «открытия» в книжке Хемингуэя – это только для меня открытия, а кто читал её, будучи понятливым литературно, всё прочитывал и понимал. Интересно было бы с автором поговорить... Наверное, на «ромгерме» учился…

Ещё раз спасибо, L`acacia, за ссылку!! Наверняка и другим она будет интересна.

[L'acacia]

«Пролистал» эту книжку в Интернете, и понял, что мои «открытия» в книжке Хемингуэя – это только для меня открытия ...

Вот уж не думаю Юрьенен у нас не столь популярен, чтобы ваши открытия потеряли свою ценнность. Вы же видите, какой интерес они вызывают здесь, на инФрансе

Интересно было бы с автором поговорить... Наверное, на «ромгерме» учился…

Он учился на журфаке, я вам о нем вкратце в личку напишу, чтоб здесь не офтопить.

[Camilio]

Поиск следов цензуры в книге Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой» продолжается…

Я просмотрел оригинал книги Хемингуэя на английском языке “A Moveable Feast” и сравнил его с текстом первого перевода «Праздника…» на русский язык, изданного в Москве в 1966 г., а также с текстом, выложенным в Интернете ( http://www.books-online.ru/h/hemingu...st/002103.html ). Вот что увидел.

В рассказе «Мисс Стайн поучает» Хемингуэй излагает монологи Гертруды Стайн на тему однополой любви. При этом в переводе 1966 г. мисс Стайн осуждает гомосексуализм («…гомосексуализм отвратителен и мерзок и люди делаются противны самим себе»), но ничего не говорит о лесбийской любви (этот абзац вырезан).

В Интернетовской же версии абзац в защиту лесбиянства уже приведён (перед абзацем «В те дни мне надо было понять так много…»). Как известно, Гертруда Стайн жила с приятельницей Алисой Токлас («… хотя подруга была не из очень приятных», – по воспоминаниям Хемингуэя), очевидно, отсюда и апологетика лесбийской любви. Гертруда Стайн, «похожая на римского императора», считала:

— У женщин совсем по-другому. Они не делают ничего противного, ничего
вызывающего отвращение, и потом им очень хорошо и они могут быть
по-настоящему счастливы вдвоем.
— Понимаю, – сказал я.– А что вы скажете о такой-то?
— Она развратница, – сказала мисс Стайн. – Она просто развратница, и
ей всегда нужно что-нибудь новое. Она развращает людей.
— Понимаю.
— Надеюсь, что теперь понимаете.

Однажды Хемингуэй пришёл в студию к Стайн невовремя (см. рассказ «Довольно странный конец»), и, услышав голоса Стайн и Токлас, вероятно, когда они были «счастливы вдвоем», поторопился сразу уйти («то, что говорилось, было отвратительно, а ответы ещё отвратительнее», то есть, «они не делали ничего противного, ничего вызывающего отвращение»…). На этом искренность в дружбе Хема и Стайн исчезла, и Хемингуэй довольно долго потом не мог нормально общаться с Г. Стайн.

Можно предположить, что и в других произведениях Хемингуэя, изданных в Советском Союзе, есть купюры.

[Camilio]

Сегодня Хемингуэю – 108 лет. 21 июля 1899 г. в Оак Парке, близ Чикаго, родился Эрнест Хемингуэй, второй ребёнок в семье д-ра Кларенса Э. Хемингуэя и Грейс Холл.

[Camilio]

(посвящается кинорежиссёру Татьяне Лиозновой, чей день рождения был два дня назад)

— Генерал-полковнику никто не пишет…, – с грустью подумал Штирлиц, вспомнив, зачем он сидит в этой старой корчме в высокогорной швейцарской деревеньке. Он жил здесь уже давно. Горный альпийский воздух и овечий сыр хорошо поддерживали здоровье.

Он ждал резидента-сменщика. Смениться никак не удавалось, это была уже третья попытка встретиться с человеком из Центра. Предыдущие две не состоялись.

— Что-то там сломалось в Конторе… Вон из Катара не успели вовремя уйти, теперь в Лондоне наследили… Паша Судоплатов работал чище…, – невесело размышлял он, запивая сыр Le Carré эльзасским Gewürtztraminner`ом 2003 года. Вино того жаркого года было ладно скроено, но даже его идеальное тело не радовало Штирлица.

В назначенный час (редкая шифровка, полученная по Интернету, извещала: раз старику не удалось дважды встретиться, выехав из своей деревни, его навестят «прямо на дому») за соседним столиком появился турист в шортах, горных ботинках-«триконях», с блестящим хромированным ледорубом в руке. Это что-то напомнило Штирлицу…

— Наверное, вручит сейчас это почётное оружие «За долгие годы службы»…, – догадался Штирлиц.

Турист заказал стопку «Столичной» (это был сигнал!), достал из кармана номер “La Gazette de Luzern” и углубился в чтение.

Сердце Штирлица учащённо забилось: вместо оговоренной “La Gazette de Lausanne” турист читал (да и читал ли?!) номер несуществующего издания!!

— Начитались, видно, в Центре папашу Хема с его «Праздником…», – подумал он с негодованием. – Вот и повторяют все ошибки перевода. Вон, в первый раз назначили встречу в Милане у несуществующей Сермионской арки, второй раз напутали с названием кафе в Париже, и он прождал резидента в `Le Dôme`, тогда как тот сидел в `La Coupole`, теперь – эта ошибка! Эх, молодежь, не задушишь, не убьёшь… Кругом – одни троечники…

Вдруг корчму наполнил яркий свет и бабочки, множество бабочек, они мелькали своими крылышками и облачко этих существ закрыло мерцающей дымкой и туриста и его чтиво.

— Давление подскочило…, – догадался Штирлиц. – На заслуженный отдых… Пора, мой друг, пора… – Кто ж мог подумать тогда в Испании, что через много лет ты таки нокаутируешь меня, Хем? – спросил он писателя-боксёра…

* * * * *
ОТСЕБЯТИНА: В «Празднике…» Хемингуэя, в рассказе «Обманная весна», имеет место ошибка перевода (а может, и намеренно введённая «ошибка»? – кто сейчас разберёт!): вместо “La Gazette de Lausanne”, как в оригинале, в русском переводе (и в Интернете тоже) фигурирует «Газет де Люцерн». Лозанна – город на берегу Женевского озера, на западе Швейцарии, во франкоговорящей зоне этой страны. А Люцерн – город на берегу Фирвальдштетского озера, почти в центре Швейцарии, в немецкоговорящей зоне. Путали нас, ребята!.. И зачем? Или это из той же оперы, когда в Советском Союзе все карты подвергались искажению масштаба, чтоб враг не мог правильно рассчитать расстояние между точками А и Б…

[Camilio]

Опять я о «Празднике…» Хемингуэя…

Наверное, многие задавали себе вопрос: а почему эту небольшую книжку рассказов о Париже 20-ых годов называют романом? Помнится, и я задал себе этот вопрос (было это ещё в 1966 г., когда вышел первый перевод). Ответ тогда я как бы нашёл во Введении к книге (при первом чтении внимание на этом как-то не зафиксировалось), где Хемингуэй написал: «Если читатель пожелает, он может считать эту книгу РОМАНОМ (здесь и далее выделено мной – Camilio). Но ведь и ВЫМЫСЕЛ может пролить какой-то свет на то, о чем пишут как о реальных фактах». Если читатель пожелает… Оставалась тут какая-то загадка, но я решил тогда, что чего-то не допонимаю, и вскоре это забылось.

Недавно в Интернетовской версии книги обнаружил, что эти строки переведены уже по-другому: «Если читатель пожелает, он может считать эту книгу БЕЛЛЕТРИСТИКОЙ. Но ведь и БЕЛЛЕТРИСТИЧЕСКОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ может пролить какой-то свет на то, о чем пишут, как о реальных фактах».

Сегодня, когда у меня есть оригинал книги на английском языке, я заглянул во Введение и прочитал там: “If the reader prefers, this book may be regarded as FICTION. But there is always the chance that such a book of FICTION may throw some light on what has been written as fact”. Вот оказывается, как в оригинале: “FICTION”! Это ведь не обязательно «роман», «беллетристика», но и «вымысел»! Во второй фразе (в издании 1966 г.) это слово и перевели как «вымысел», но в первой-то фразе – как «роман», и это сбивало с толка!

То есть, тут Хемингуэй как бы подстраховывается, что ли – можете считать вымыслом, если найдёте какие-то неточности; ведь когда он писал воспоминания, уже достаточно времени прошло. А может, как бы извинялся, если кого-то изобразил в невыгодном свете? А с третьей стороны, Ю. Тынянов якобы считал: «Литература начинается там, где заканчивается факт». Может, эта мысль была близка и Хемингуэю, что и нашло отражение в его фразе про «вымысел» – разумеется, художественный.

* * *
В книге: Б. Грибанов. Хемингуэй. М.: 1971, на стр. 387 читаем: «Хемингуэй любил водить Хотчнера по Парижу и показывать ему места, памятные ему по проведенным в молодости годам». И далее, на стр. 388: «Прогулки по осеннему Парижу, да ещё с таким благодарным слушателем, как Хотчнер, всколыхнули в душе Хемингуэя множество воспоминаний, и, быть может, именно тогда возникла у него мысль написать когда-нибудь книгу о своей молодости в Париже, о всех тех людях, которых он тогда знал».

Кто такой этот Арон Хотчнер? Aaron Edward Hotchner, род. 28 июня 1920 г., – американский журналист, драматург, романист и биограф, встречался с Хемингуэем в Париже осенью 1949 г. как корреспондент журнала «Космополитен». Сравнительно недавно в России вышла его книга: А.Э. Хотчнер. Папа Хемингуэй (Papa Hemingway; авт.: A.E.Hotchner; пер. с англ. Ирины Опимах).– Москва: Текст, 2002.– 347 с. – ИСБН 5-7516-0290-0.

К сожалению, я не читал эту книгу (не нашёл её), но наверное в ней есть многое, что дополнило бы и, возможно, объяснило бы что-то по-новому в «Празднике…». Ведь у Хемингуэя была своя теория: «Можно опускать что угодно – при условии, если знаешь, что опускаешь». Наверное, Хем и опустил много интересного о художественной жизни Парижа и в своём «Празднике…». Он об этом и в Введении пишет: «По причинам, вполне убедительным для автора, многие места, люди, наблюдения и впечатления не вошли в эту книгу».
О книге Хотчнера я прочитал в Интернете: «Это, что называется, идеальная биография легендарного писателя. Которая становится тем более таковой, если учесть, что Хотч был действительно ближайшим другом Хемингуэя в последние четырнадцать лет жизни того. … Многие эпизоды из жизни папы Хэма даются в скрупулезно записанном Хотчем изложении самого папы». Так что, возможно, то, что Хем не включил в «Праздник…», есть в книге Хотчнера.

Если кто-то из форумчан прочитал книгу Хотчнера и, возможно, нашёл что-то проливающее дополнительный свет на рассказы из «Праздника…», – пожалуйста, поделитесь своими «раскопками».

[Camilio]

Перебирал дома бумаги и наткнулся на старую вырезку из газеты «Неделя» № 24(484) 1969 года, стр. 18-19 (напомню: «Неделя» были воскресным приложением к газете «Известия»). В ней – статья Г. Мунблита «Поиски не увенчались успехом». Журналист приехал в Париж и занялся тем же, чем мы занимаемся здесь на форуме: он прошёл по некоторым местам, связанным с Хемингуэем и упомянутым им в «Празднике…». В этой публикации я нашёл строки перекликающиеся с тем, о чём я написал в предыдущем посте, а именно: о восприятии первых советских читателей оговорки Хемингуэя, что его книгу читатель может считать вымыслом. Ниже – краткое изложение фрагмента из статьи Г. Мунблита.

В доме на улице Одеон, 12, где помещалась книжная лавка и библиотека Сильвии Бич «Шекспир и компания», корреспондент «Известий» разговорился с консьержкой этого дома, «измождённой женщиной, похожей одновременно на балерину и на прачку Дега», и она так вспомнила американку:
— Здорово мне удружила ваша Сильвия Бич! – Нет, вы не думайте, я к ней всегда очень хорошо относилась и сейчас добром вспоминаю её. Но отдать богу душу в тот самый день, когда мы крестили нашу Симону!.. Я понимаю, она это сделала не нарочно, но вы должны согласиться, что это было очень некстати…

Муж консьержки показал три книжки, подаренные им Сильвией Бич, которая всегда была к ним очень добра и очень баловала их ребятишек. Одна из книжек называлась «Шекспир и компания», была издана в Нью-Йорке в 1957 году и повествовала о посетителях и друзьях библиотеки Сильвии Бич. Их фотопортретами была проиллюстрирована книга. Корреспондент увидел «…фотографию, где молодая Сильвия Бич снята рядом с совсем ещё молодым Хемингуэем… На другой фотографии Сильвия вместе со Скоттом Фитцджеральдом сидели рядышком в традиционных фотографических позах, на третьей, гораздо более поздней, она была снята на фоне своего магазина уже старенькая, с седой головой и в каком-то очень американском костюме. Были здесь портреты Джеймса Джойса, Гертруды Стайн, Эзры Паунда и многих других литераторов, но главная прелесть всех этих фотографий была в их непререкаемой подлинности, подтверждающей подлинность всего, о чем рассказано в парижских записках Хемингуэя, хотя сам он в предисловии к ним почему-то предлагает читателю, «если тот пожелает», считать его книгу вымыслом.
Вместе со всеми остальными читателями я и прежде понимал, – пишет Г. Мунблит, –что предложение это – шутка и что «Праздник» – не что иное, как сборник рассказов об истинных происшествиях и живых людях, но по-настоящему убедиться в этом мне удалось только в тот день, когда я побывал у консьержки на улице Одеон, перелистал книжки Сильвии Бич и посмотрел фотографии, которыми они иллюстрированы».

[an5plus]

Перебирал дома бумаги и наткнулся на старую вырезку из газеты «Неделя» № 24(484) 1969 года, стр. 18-19 (напомню: «Неделя» были воскресным приложением к газете «Известия»). В ней – статья Г. Мунблита «Поиски не увенчались успехом». Журналист приехал в Париж и занялся тем же, чем мы занимаемся здесь на форуме: он прошёл по некоторым местам, связанным с Хемингуэем и упомянутым им в «Празднике…».

Camilio, спасибо Вам большое, очень хочется поддержать разговор, чтоб узнать еще больше, но я вообще ничего, оказывается, о нем и то, что с ним связано, не знаю, просто люблю его и все, а можно вопрос? Вы в курсе всего этого из-за любви к писателю или по долгу службы? Спасибо.

[Camilio]

Как-то так получилось. Само собой. Скорее, из любопытства. Ну, ещё – память о ребятах, с кем общался в общаге (как-то странно получилось: "общался в общаге")...

[Camilio]

В прошлом посте (#79) я уже цитировал любопытную статью корреспондента «Известий» Г. Мунблита.
«Целью моей было, – пишет Г. Мунблит, – побродить по узким уличкам Монпарнаса, судя по всему, почти не изменившимся за последние сорок лет (напомним: статья написана в 1969 году – Camilio), побеседовать с теми из их обитателей, которые ещё помнят писателя, а главное – попытаться ощутить ту атмосферу праздника, о которой писал Хемингуэй и которую, как он утверждает, ему удалось сохранить на всю жизнь».

Журналист поделился своими ощущениями, которые тогда не все из советских граждан могли испытать, так как искателей «атмосферы праздника» было ещё немного: «Это чувство знакомо людям, после долгих странствий возвращающимся в родные места. Всё кажется меньше, бледнее и будничнее, чем представлялось в воображении: ниже, чем прежде, выглядят дома, более узкими улицы, не такими раскидистыми деревья»… «И хоть я никогда не бывал прежде в Париже на улице кардинала Лемуана, а только читал о ней в удивительной книге Эрнеста Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой», … я испытал это чувство в сильнейшей степени … когда … пройдя несколько десятков шагов по узенькому тротуару улицы Лемуана» … остановился перед домом № 74, «у самой площади Контрэскарп, такой крохотной, что её даже и площадью можно было назвать лишь с некоторой натяжкой. Дом тоже был мал и невзрачен, узкий, четырёхэтажный, обшарпанный, может быть, и обычный в этом районе Парижа, но какой-то уж слишком неподобающий для памяти великого писателя, жившего здесь».

Корреспондент попытался разговориться с консьержкой, и сразу выяснилось, что он в своём любопытстве не одинок: некоторое время назад в одной из парижских газет появилась заметка о доме на улице Лемуана, и теперь консьержку осаждали любопытные почитатели Хемингуэя. Но она работала в этом доме недавно и ничего интересного сообщить не смогла. Фамилию писателя консьержка произносила на французский манер – Эминуэй – и это было «единственной любопытной подробностью», какую ему удалось извлечь из знакомства с нею. Правда, в доме ещё был человек, «нелюдимый и хмурый старик», живший ещё со времён Хемингуэя, «который прочтя заметку в газете, страшно разгневался. К величайшей его досаде, он никак не мог сообщить ничего сколько-нибудь существенного об американце, жившем здесь сорок лет назад. Старику удалось припомнить лишь, что тот был высок и широк в плечах, да к тому же ещё нестерпимо громыхал сапожищами, поднимаясь к себе на четвёртый этаж, но этим и ограничивались его воспоминания. Да и кому тогда могло прийти в голову интересоваться этим молодчиком и его сочинениями! Мало ли в Париже искателей счастья, марающих у себя на чердаках холсты и бумагу! А теперь американец стал всемирно известным писателем, и репортёры ходят сюда стадами, чтобы хоть что-нибудь о нём разузнать. Старик с третьего этажа был зол на весь свет за то, что так глупо опростоволосился, и гонит прочь всех, кто заговаривает с ним о его бывшем соседе».

[Camilio]

А в доме № 21 по авеню дю Мен (она пересекает квартал Монпарнасс) русская художница Мария Васильева открыла в 1909 году академию, где встречались парижские художники, русские и французы. Здесь же читал лекции о современном французском искусстве образованнейший и "эстетичнейший" Анатолий Васильевич Луначарский. А неподалеку, в доме № 54, обитала с 1914 года Русская академия ("на принципах свободной работы без преподавания").

Борис, давно хочу расспросить Вас об этой Русской академии. Не могли бы Вы здесь (или в другом, соответствующем форуме) рассказать о ней? Заранее – спасибо!

[Camilio]

Мы тут на форуме (см. посты ## 5, 18, 45, 46) разыскивали вроде бы исчезнувший с Монпарнаса ресторан «Тулузский негр» (Nègre de Toulouse), куда Хемингуэй и его жена Хэдли иногда ходили обедать и выпить «хороший кагор» (Cahors). Оказывается, в 1969 году этот ресторан ещё существовал под своим именем.
Журналист «Известий» Г.Мунблит (см. пост # 79) посетил его и хотел повидать владельца ресторана мосье Лавиня (Mr Lavigne) (см. рассказ «В кафе «Купол» с Пасхиным»), который уважительно относился к писательскому труду и старался не мешать пишущему Хемингуэю («Он сказал, что видел, как я писал на террасе «Клозери де Лила» рано утром, но не заговорил со мной, потому что я был поглощён работой»). Вот что из этих поисков вышло.
Корреспондент через переводчицу спросил у женщины за стойкой, может ли он повидать хозяина ресторана мосье Лавиня, «но она как-то странно поглядела на нас и, не прерывая своего занятия, осведомилась, зачем он нам нужен»… Оказалось, «мосье Лавинь удалился на покой уже лет тридцать назад, продав свой ресторан сестрам Ноэль, одна из которых сейчас перед нами.
Поистине удача никак не желала сопутствовать нам, и мы оба внезапно почувствовали, что очень устали. Мадам Ноэль, видимо, поняла это и радушно предложила нам присесть. Увидев, что мы колеблемся, выбирая столик, она улыбнулась и указала уютный угол, сбоку от входа.
— Я вижу, вы устали и огорчены тем, что не нашли здесь мосье Лавиня и не можете расспросить его о Хемингуэе, – сказала она, – но я постараюсь немного утешить вас. Столик, который я вам указала, тот самый, за которым всегда сидел Хемингуэй. Да, да, я его помню. Смутно, но помню. Он был милый и простой человек. И веселый. Мы с сестрой помогали тогда мосье Лавиню, и я помню даже такую подробность – Хемингуэй пил в этом ресторане всегда одно и то же вино. Оно у нас есть и сейчас. Это кагор, он продается в маленьких и больших бутылках.
Она взяла со стойки бутылочку с одной из самых скромных этикеток и показала нам. Это действительно было то самое вино, о котором Хемингуэй упоминает в «Празднике», сообщая, как, обедая с женой в «Тулузском негре», они заказывали его и обычно на одну треть разбавляли водой. Кстати, только теперь мне довелось узнать, что кагор, который у нас относится к категории сладких, я бы даже сказал, сладчайших вин, здесь – сухое вино…
— А мосье Лавинь живет теперь в департаменте Кот-д-Ор и в Париж приезжает редко, – продолжала между тем мадам Ноэль. – Напишите ему, и он вам, вероятно, ответит. Он любит вспоминать о Хемингуэе и о тех временах. Вас удивляет, что он так рано ушел на покой? Но ведь как же иначе? Надо же и другим дать заработать. Он здесь сколотил капиталец, да к тому же и от нас с сестрой получил немалые деньги. Теперь наша очередь. Разве это не справедливо?
Мы заверили мадам Ноэль, что справедливо, и она, успокоившись, поведала нам еще об одном любопытном обстоятельстве.
Оказывается, в «Тулузский негр» раза два в месяц аккуратно наведывается какой-то человек из числа давних друзей Хемингуэя, который свято чтит память о нем.
— Он всегда садится на это место, – сообщила мадам Ноэль, – а если стол занят, ждет, пока он освободится. Говорит, что здесь даже стены напоминают ему о его друге… Кто он такой, этот человек? Откуда же мне знать. Он всегда очень прилично одет, очень мило с нами здоровается и вообще, судя по всему, чрезвычайно достойный господин… Писатель ли он? Не знаю… Здесь он не пишет. А мосье Хемингуэй – писал. Я его помню смутно, но это я помню».
Вот и все, что удалось почерпнуть у бывшей в 1969 году хозяйки «Тулузского негра» корреспонденту «Известий» Г.Мунблиту. Возможно, в нынешнем ресторане “Padova” (см. посты ## 45, 46) сейчас хозяйничают потомки сестёр Ноэль, а, может, сёстры, как в своё время мосье Лавинь, тоже продали дело, ибо «…надо же и другим дать заработать… Разве это не справедливо?»…
А кагор во Франции – действительно, сухое вино. Я, помнится, тоже этому удивился.

[Camilio]

Недавно по Радио «Эхо Москвы» кто-то вспоминал Международный Фестиваль молодёжи и студентов 1957 года в Москве в связи с его 50-летием. Вспомнили и песню «Если бы парни всей Земли…», ставшую известной в дни фестиваля. Её пел, по-моему, и Ив Монтан, необыкновенно популярный тогда в Советском Союзе («Когда в Москве поёт Монтан, пустым становится студенческий карман, и сокращаются большие состояния, когда в Москве поёт Монтан…», – кажется, Тарапунька и Штепсель переиначили песенку Монтана, намекая и на дикую его популярность, и на дороговизну билетов на его концерты).

А ведь автором слов песни «Если бы парни всей Земли…» (“Si tous les gars du monde...”) является Поль Фор, «король поэтов», инициатор литературных вторников в монпарнасском кафе «Клозери де Лила», где постоянно бывал Аполлинер, куда каждый вторник приходили, пересекая весь Париж, Пикассо и Фернанда Оливье (жившие на улице Равиньян), чтобы в клубах дыма наслаждаться сладостью новой дружбы – начиная с 1907 года в кафе «Клозери де Лила» долгое время проходили вечера журнала «Вэр э проз», собиравшие писателей и традиционного вкуса, и художников с молодого Монмартра.

Оказывается, Поль Фор «жил долго и счастливо восторженным старцем, окружённым толпой внуков, и всё ещё знаменитым». Прочитал это в книге Юлии Хартвиг «Аполлинер», пер. с польского, М.: 1971. Меня тогда поразила «связь времён»: Аполлинер-то умер давно, 9 ноября 1918 года, а песню на слова Поля Фора пели ещё сравнительно недавно.
«Сравнительно недавно…» – представляю, как сейчас прыснула молодёжь на форуме. Пусть спросят мам и пап, бабушек и дедушек про Ива Монтана и песню «Если бы парни всей Земли…».

(Вспомнилось, как я покупал компакт-диски с песнями Монтана в лавке на площади Сен-Мишель, и рассказывал продавцу, как был популярен Монтан в Советском Союзе. «Вы – из России?», – вдруг спросил он и, не ожидая ответа, побежал к краю ряду, выходившему на площадь. Прошёл быстрым шагом вдоль ряда, осмотрел выложенные товары, и, успокоившись, вернулся. Оказалось, его недавно обокрали наши: кто-то зубы заговаривал, а другой спёр фильмы и диски. И меня он принял за такого же туриста, отвлекающего его внимание).

[Boris]

(Вспомнилось, как я покупал компакт-диски с песнями Монтана в лавке на площади Сен-Мишель, и рассказывал продавцу, как был популярен Монтан в Советском Союзе. «Вы – из России?», – вдруг спросил он и, не ожидая ответа, побежал к краю ряду, выходившему на площадь. Прошёл быстрым шагом вдоль ряда, осмотрел выложенные товары, и, успокоившись, вернулся. Оказалось, его недавно обокрали наши: кто-то зубы заговаривал, а другой спёр фильмы и диски. И меня он принял за такого же туриста, отвлекающего его внимание).

Что Вы хотите? "Дети свободы", блин!
Живой материал для нашей дискуссии об общих ценностях. Ведь русский человек всегда был склонен записать чужое добро в "общие ценности". А уж тем более, homo soveticus и postsoveticus.
Бессмертные Гоголь и Крылов...

[L'acacia]

Camilio, представляете, буквально через несколько дней после обсуждения в вашей теме "Праздника...", приезжаю в Париж, выглядываю из окна отеля, и среди прочего вижу, что бы вы думали? "Ля Куполь"! Вот, под красным навесом:

Возможно, в нынешнем ресторане “Padova” (см. посты ## 45, 46) сейчас хозяйничают потомки сестёр Ноэль...

Этот ресторанчик держит итальянская пара, Пепино и Кристиана

[Camilio]

Camilio, представляете, буквально через несколько дней после обсуждения в вашей теме "Праздника...", приезжаю в Париж, выглядываю из окна отеля, и среди прочего вижу, что бы вы думали? "Ля Куполь"! Вот, под красным навесом:

L'acacia, большое спасибо за снимки! И за привет из Парижа!! А ведь перед "Ля Куполь" на Вашем снимке – "Селект", тоже знаменитое кафе!!

Этот ресторанчик ("Padova") держит итальянская пара, Пепино и Кристиана

Вот как! То есть, сёстры продали своё дело нефранцузам. А Вы с ними общались, разговаривали (об истории их ресторана)? Если поговорили, может, расскажете и нашему форумскому сообществу? Удачных Вам прогулок по Парижу! (Завидую! Прямо – снова август, снова хочется в Париж...)

[Camilio]

Что Вы хотите? "Дети свободы", блин!
Живой материал для нашей дискуссии об общих ценностях. Ведь русский человек всегда был склонен записать чужое добро в "общие ценности". А уж тем более, homo soveticus и postsoveticus.

Похожие истории мне рассказывал и бывший коллега, работающий сейчас в Германии. Ну, что тут поделаешь... Пройдёт время, и всё устаканится. Наши люди в Европе быстро европеизируются.

[L'acacia]

А ведь перед "Ля Куполь" на Вашем снимке – "Селект", тоже знаменитое кафе!!

Совершенно верно . А если немного пройти от него в противоположную от башни Монпарнас сторону, будет не менее знаменитая "Ротонда", а на противоположной стороне - "Дом"

К итальянцам мы не заходили, ужинали как-то в ресторанчике напротив (ну, не за итальянской же кухней, в самделе, едут в Париж ), но даже если бы и зашли, то с моим французским, хе-хе, много не наобщаешься . Но знаете, Camilio, если вам интересен вопрос истории этого заведения, то ведь нынешним владельцам можно написать! Вот е-мейл: padova@wanadoo.fr (Pepino et Christiane).