Любимые стихи

[Мечтательница]

Маргарита Алигер

ЖИВАЯ ЛЮБОВЬ



Один мой друг женился в тридцать лет
на девушке восемнадцатилетней.
Пошли осуды, пересуды, сплетни:
и что он в ней нашел, и ничего в ней нет.
На взгляд чужой, придирчивый и строгий,
она и впрямь была нехороша,
какой-то длиннорукий, длинноногий
утенок гадкий, робкая душа.
Что он, мой друг, в ней для себя открыл,
за что ее среди других заметил,
никто не знал.
Но он ее любил.
Нет таинства таинственней на свете.
Зачем? За что? Поди определи.
Людской удел в любви неодинаков.
Тут что-то от цветения земли,
от роста трав, от созреванья злаков.
Иной росток, пожалуй бы, зачах,
когда б не дождик и не солнце в небе,
но вот он крепнет в солнечных лучах
такой ему счастливый выпал жребий!
Той девушке пришлось бы, верно, жить
тусклее, холоднее, неприметней,
когда б ее не вздумал полюбить
хороший человек тридцатилетний.
Он что-то в ней такое разглядел,
чего она б сама не разглядела.
Он на нее восторженно глядел,
она ему в награду хорошела.
Он доверял ей все свои дела,
он всем своим достатком с ней делился.
Она ему ребенка родила,
и он ей в ноги низко поклонился.
Но ей порой казалось: это сон.
Не может быть! Она гораздо хуже.
Она его не стоит... Почему же
случилось так?
Но вмешивался он.
Ему хватало силы и ума,
любви и сердца и на этот случай.
Он верил ей,
и вот она сама
поверила в себя и стала лучше.
Он был на страже всюду и везде,
его любовь стояла с нею рядом,
в рабочий полдень, в счастье и в беде
он помогал ей восхищенным взглядом.
Она высоко голову несла
под этим взглядом...
Жизнь вперед бежала...
И девушка, как деревце, росла,
окоренялась, крепла и мужала.
И словно в благодарность за покой,
за то, что не солгал и не обидел,
она и стала к зрелости такой,
какой ее он в юности увидел.
Дремавшая глубоко красота
вдруг развернулась пышно и богато,
и всем на свете вдруг открылась та,
которую он угадал когда-то...
И снова удивились все вокруг:
Что, с ней случилось? Почему? Откуда?
Какое чудо!
Но молчал мой друг.
Упрямый труд и воля, что за чудо!
Он так хотел.
Не веря чудесам,
уверенно, решительно и властно
свою любовь он выпестовал сам
и оказалось, что она прекрасна.

[Мечтательница]

Я слишком счастлива была
В жару любви твоей
Я слишком поздно поняла,
Что я была сильней
Что мне на все хватило б сил
На долгий, долгий срок,
Что ты о помощи просил,
Когда бывал жесток,
Что можно было все спасти

принять за все ответ
... И некому сказать: "Прости" -
Тебя на свете нет.
И только на губах горят
Бессильные слова.
К чему?
А люди говорят,
Что я еще жива...

[Selenite]

Виктор Коркия

В сугробах ядерной зимы,
на свалке золотого века,
непогрешимые умы
все как один — за человека.

А для меня давно равны
и человечество, и зверство.
Любовь как антипод войны
предполагает изуверство.

Виктор Кривулин

КРЫСА

Но то, что совестью зовем,-
не крыса ль с красными глазами?
Не крыса ль с красными глазами
тайком следящая за нами,
как бы присутствует во всем,
что ночи отдано, что стало
воспоминаньем запоздалым,
раскаяньем, каленым сном?

Вот пожирательница снов
приходит крыса, друг подполья...
Приходит крыса, друг подполья,
к подпольну жителю, что болью
духовной мучиться готов.
И пасть усеяна зубами,
пред ним, как небо со звездами -
так совесть явится на зов.

Два уголька ручных ожгут,
мучительно впиваясь в кожу.
Мучительно впиваясь в кожу
подпольну жителю, похожу
на крысу. Два - Господен суд -
огня. Два глаза в темноте кромешной.
Что боль укуса плоти грешной
или крысиный скрытый труд,

когда писателя в Руси
судьба - пищать под половицей!
Судьба пищать под половицей,
воспеть народец остролицый,
с багровым отблеском. Спаси
нас, праведник! С багровым ликом,
в подполье сидя безъязыком
как бы совсем на небеси!

1971

Олег Охапкин

САМЫЙ СНЕЖНЫЙ ДЕНЬ ЗИМЫ

А.О.

Вчера был самый снежный день зимы.
Я умотался. Снег сгребали мы.
Что делать, если служба такова!
Не все же грудить мир, сгребать слова!
Приходится лопатой и движком
Работать на морозе со снежком.
Кому-нибудь приходится в метель
Распутывать погоды канитель!
Кому-нибудь и нравится... О да!
Вчера и я пришел к тому, когда

Мы вышли кое с кем расчистить двор
И тротуар. Нам ослепило взор,
Едва взглянули мы на снегопад.
Нам желтизна березовых лопат
Казалась кислой, как во рту лимон.
Сугроб соперничал с известкою колонн,
А черная ворона над Невой
На перекличке с черной полыньей
Соперничала с глубью: что черней -
Крыло вороны иль вода над ней.

Работая без отдыха весь день,
Молчали мы. В ушанке набекрень
Один был. На другом торчал картуз.
Как будто на Смоленщине француз,
Приятель мой ворочался в снегу
В испарине, при этом ни гугу...
И если и шибал кого мороз,
То не его. Он так в лопату врос
Руками, что метель, его крутя
Как мельницу, молола снег шутя.

Когда же был объявлен перекур,
Мы огляделись тайно сквозь прищур
Промокших век. Мело из-за угла.
Кололась Петропавловки игла.
Она прошила ватники в местах,
Где что-то колотилось в лоскутах.
Тогда я кой-кому сказал,- Гляди!
Что там? Уж не весна ли впереди?
И он промямлил: "Дай мне рубль взаймы.
Сегодня самый снежный день зимы".

1969

[Selenite]

Автора сами определите.

Стихи о зимней кампании 1980-го года

"В полдневный зной в долине Дагестана..."
М. Ю. Лермонтов

I

Скорость пули при низкой температуре
сильно зависит от свойств мишени,
от стремленья согреться в мускулатуре
торса, в сложных переплетеньях шеи.
Камни лежат, как второе войско.
Тень вжимается в суглинок поневоле.
Небо -- как осыпающаяся известка.
Самолет растворяется в нем наподобье моли.
И пружиной из вспоротого матраса
поднимается взрыв. Брызгающая воронкой,
как сбежавшая пенка, кровь, не успев впитаться
в грунт, покрывается твердой пленкой.

II

Север, пастух и сеятель, гонит стадо
к морю, на Юг, распространяя холод.
Ясный морозный полдень в долине Чучмекистана.
Механический слон, задирая хобот
в ужасе перед черной мышью
мины в снегу, изрыгает к горлу
подступивший комок, одержимый мыслью,
как Магомет, сдвинуть с места гору.
Снег лежит на вершинах; небесная кладовая
отпускает им в полдень сухой избыток.
Горы не двигаются, передавая
свою неподвижность телам убитых.

III

Заунывное пение славянина
вечером в Азии. Мерзнущая, сырая
человеческая свинина
лежит на полу караван-сарая.
Тлеет кизяк, ноги окоченели;
пахнет тряпьем, позабытой баней.
Сны одинаковы, как шинели.
Больше патронов, нежели воспоминаний,
и во рту от многих "ура" осадок.
Слава тем, кто, не поднимая взора,
шли в абортарий в шестидесятых,
спасая отечество от позора!

IV

В чем содержанье жужжанья трутня?
В чем -- летательного аппарата?
Жить становится так же трудно,
как строить домик из винограда
или -- карточные ансамбли.
Все неустойчиво (раз -- и сдуло):
семьи, частные мысли, сакли.
Над развалинами аула
ночь. Ходя под себя мазутом,
стынет железо. Луна от страха
потонуть в сапоге разутом
прячется в тучи, точно в чалму Аллаха.

V

Праздный, никем не вдыхаемый больше воздух.
Ввезенная, сваленная как попало
тишина. Растущая, как опара,
пустота. Существуй на звездах
жизнь, раздались бы аплодисменты,
к рампе бы выбежал артиллерист, мигая.
Убийство -- наивная форма смерти,
тавтология, ария попугая,
дело рук, как правило, цепкой бровью
муху жизни ловящей в своих прицелах
молодежи, знакомой с кровью
понаслышке или по ломке целок.

VI

Натяни одеяло, вырой в трухе матраса
ямку, заляг и слушай "уу" сирены.
Новое оледененье -- оледененье рабства
наползает на глобус. Его морены
подминают державы, воспоминанья, блузки.
Бормоча, выкатывая орбиты,
мы превращаемся в будущие моллюски,
бо никто нас не слышит, точно мы трилобиты.
Дует из коридора, скважин, квадратных окон.
Поверни выключатель, свернись в калачик.
Позвоночник чтит вечность. Не то что локон.
Утром уже не встать с карачек.

VII

В стратосфере, всеми забыта, сучка
лает, глядя в иллюминатор.
"Шарик! Шарик! Прием. Я -- Жучка".
Шарик внизу, и на нем экватор.
Как ошейник. Склоны, поля, овраги
повторяют своей белизною скулы.
Краска стыда вся ушла на флаги.
И в занесенной подклети куры
тоже, вздрагивая от побудки,
кладут непорочного цвета яйца.
Если что-то чернеет, то только буквы.
Как следы уцелевшего чудом зайца.

1980

[Youdjin]

Система

Намеченной жертвы распростёртый клюв
Затраченных усилий захудалый гнев
Очередь за солнцем на холодном углу,
Я сяду на колёса — ты сядешь на иглу.
Отрыгнув сомненья, закатав рукав
Нелегко солдату среди буйных трав
Если б он был зрячий — я бы был слепой
Если б я был мёртвый — он бы был живой.
Так обыщи же моё тело узловатой рукой
Заключи меня в свой параличный покой
Меня не застремает перемена мест
Стукач не выдаст — свинья не съест
По больному месту да калёным швом
По открытой ране да сырой землёй
Из родной кровати да в последний раунд
Из крестовой благодати да в андерграунд
Намеченной жатвы распростёртый взгляд
Утраченных иллюзий запоздалый гнёт
Очередь за солнцем на холодном углу
Я сяду на колёса — ты сядешь на иглу.



Подхватило ураганом
Как заброшенный листок
Как обрушенный песок
Через лужи, через крыши
Сквозь угольные дома
Сквозь балконы и афиши
Всё на север, всё на север
Где гудит голодные месяц
в меховом вечернем небе
над застенчивой долиной
над горючими снегами
Где вздымаются рогами
Силуэты и сугробы
Где угрюмо зеленеют
В малахитовых шкатулках
Папиросы и другие табачные изделия...

И напоследок, мое самое любимое. Отсюда и подпись.

Какое небо

Гречневым чавканьем сильной личности
Словесного поноса рьяной кавалерией
Ты забейся в сочные ямочки
В мягкие дырочки
Пулями оставленные.
Ведь лучше стучать, чем перестукиваться.
Анонимная философия продавшихся заживо
За колоссальный бесценок
Заживо погребённых
В летнюю резину изношенных прокламаций
Обильно смоченных психоанализом.
Единым фронтом опочил всуе
Снулой рыбкой растраченной потенции
Ты, ведущий, нас на новые подвиги!
Мёрзлой веточкой опьянения
Ковырни, ковырни в мыльном вареве
Невыносимо невинного прошлого.
В мыльном вареве хлеба съеденного.
А небо, небо всё точно такое же
как если бы ты не продался...

Егор Летов

[Jurmala]

Иосиф Бродский

ПИЛИГРИММЫ

"Мои мечты и чувства в сотый раз
Идут к тебе дорогой пилигримов"
В. Шекспир

Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды горят над ними,
и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним,
да, останется прежним,
ослепительно снежным,
и сомнительно нежным,
мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
...И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.





ОДИНОЧЕСТВО

Когда теряет равновесие
твое сознание усталое,
когда ступени этой лестницы
уходят из под ног, как палуба,
когда плюет на человечество
твое ночное одиночество, -

ты можешь
размышлять о вечности
и сомневаться в непорочности
идей, гипотез, восприятия,
произведения искусства,
и – кстати – самого зачатия
Мадонной сына Иисуса.

Но лучше поклоняться данности
с глубокими ее могилами,
которые потом,
за давностью,
покажутся такими милыми.
Да.
Лучше поклоняться данности
с короткими ее дорогами,
которые потом
до странности
покажутся тебе
широкими,
покажутся большими, пыльными,
усеянными компромиссами,
покажутся большими крыльями,
покажутся большими птицами.

Да. Лучше поклоняться данности
с убогими ее мерилами,
которые потом до крайности,
послужат для тебя перилами
(хотя и не особо чистыми),
удерживающими в равновесии
твои хромающие истины
на этой выщербленной лестнице

[Imagination]

О. Мандельштам

Я вижу каменное небо
Над тусклой паутиной вод.
В тисках постылого Эреба
Душа томительно живет.

Я понимаю этот ужас
И постигаю эту связь:
И небо падает, не рушась,
И море плещет, не пенясь.

О, крылья бледные химеры,
На грубом золоте песка,
И паруса трилистник серый,
Распятый, как моя тоска!

[Selenite]

Безобразная Эльза, королева флирта,
C банкой чистого спирта я спешу к тебе.
Нам по двадцать семь лет, и всё что было
Не смыть ни водкой, ни мылом с наших душ.

Ведь мы живём для того,
Чтобы завтра сдохнуть.
Ведь мы живём для того,
Чтобы завтра сдохнуть.

Най-на-на най-на-на най-на-на

Безобразная Эльза, что ты шаришь глазами,
И как зверушка когтями скребёшь по стеклу.
То что было - прошло, значит надо добавить,
Ещё чтобы стало светло хотя бы на миг.

Ведь мы живём для того,
Чтобы завтра сдохнуть.
Ведь мы живём для того,
Чтобы завтра сдохнуть.

Най-на-на най-на-на най-на-на

--------------------------------------------------------------------------------

[Selenite]

Как легко представить зиму
Если холод внутри
Как легко возникают сугробы за моим окном.
И крики детей царапают коньками
Следы на стекле
И твердеют следы застывают узоры.
Как легко вспоминаются покрасневшие пальцы на этом ветру
Покрасневшие пальцы и поднятый воротник пальто
Да это зима это ее сугробы
Ее приметы за моим окном.
И запахом снега распахнуты ноздри
И дым лиловых сигарет совсем как тот
Мерзлый дым
Из тех труб в том городе той зимой.
И песня моя прозрачная
И бледно-синяя как зима
Как наледи
Как скользкий лед памяти

[Selenite]

Катманду
сл.и муз. А. Григоряна (гр."Крематорий")

Em D Em
Мы любили танцевать
G D Em
Босиком на битом стекле,
G D D C
Умели плавать в соляной кислоте
G D C
И ходить по тонкому льду
H Em
В своем родном Катманду.

Чистили спиртом пищевод,
Ходили спьяну на войну,
Hо, не дождавшись победного конца,
Возвращались поутру
В свое родное Катманду.

Припев:

G D G
И солнце в синих небесах
D C G
Без одежды и стыда
D F Am
Исполняло на ура
G D Em
Танец живота.

Мы не гуляли по вселенной
С песней вдоль и поперек,
Hо можешь смело сказать наперед -
Hет места лучше и в раю,
Чем родное Катманду.

А кто с нами не согласен,
Пусть зарубит на носу:
Для нас любовь - и Библия, и пища,
Hо можем дать и по лицу
За родную Катманду,

Припев:

Где солнце в синих небесах
Без одежды и стыда
Исполняет на ура
Танец живота.

[En Joy]

Товарищ, тырь. Товарищ, верь.
За дурью дурь,
За дверью дверь.
Здесь и сейчас пройдет за час,
Потом опять теперь.

Семь бед - один переворот.
За кедом кед,
За годом год,
И только глупый не поймет,
Что все наоборот.

В. Пелевин "ДПП (нн)"

[Imagination]

Selenite, я думаю, было б лучше эти тексты поместить в тему "Мои любимые песни".

[Selenite]

Selenite, я думаю, было б лучше эти тексты поместить в тему "Мои любимые песни".

В самом деле. Я и не знал, что здесь такая существует.

[aura_au]

И.Бродский

Прощай,
позабудь
и не обессудь.
А письма сожги,
как мост.
Да будет мужественным
твой путь,
да будет он прям
и прост.
Да будет во мгле
для тебя гореть
звездная мишура,
да будет надежда
ладони греть
у твоего костра.
Да будут метели,
снега, дожди
и бешеный рев огня,
да будет удач у тебя впереди
больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен
бой,
гремящий в твоей груди.

Я счастлив за тех,
которым с тобой,
может быть,
по пути.
Может быть, кто-то тоже любит Бродского , как я? aura

[aura_au]

почему здесь так давно нет никого ощущение пустыни...

[Imagination]

почему здесь так давно нет никого ощущение пустыни...

По-моему, на предыдущих страницах вполне себе живенько Может, настроение у народа далеко от лирики.

[Imagination]

Э. Асадов

Когда мне встречается в людях дурное,
То долгое время я верить стараюсь,
Что это скорее всего напускное,
Что это случайность. И я ошибаюсь.

И, мыслям подобным ища подтвержденья,
Стремлюсь я поверить, забыв про укор,
Что лжец, может, просто большой фантазер,
А хам, он, наверно, такой от смущенья.

Что сплетник, шагнувший ко мне на порог,
Возможно, по глупости разболтался,
А друг, что однажды в беде не помог,
Не предал, а просто тогда растерялся.

Я вовсе не прячусь от бед под крыло,
Иными тут мерками следует мерить.
Ужасно не хочется верить во зло,
И в подлость ужасно не хочется верить!

Поэтому, встретив нечестных и злых,
Нередко стараешься волей-неволей
В душе своей словно бы выправить их
И попросту "отредактировать", что ли!

Но факты и время отнюдь не пустяк.
И сколько порой ни насилуешь душу,
А гниль все равно невозможно никак
Ни спрятать, ни скрыть, как ослиные уши.

Ведь злого, признаться, мне в жизни моей
Не так уж и мало встречать доводилось.
И сколько хороших надежд поразбилось,
И сколько вот так потерял я друзей!

И все же, и все же я верить не брошу,
Что надо в начале любого пути
С хорошей, с хорошей и только с хорошей,
С доверчивой меркою к людям идти!

Пусть будут ошибки (такое не просто),
Но как же ты будешь безудержно рад,
Когда эта мерка придется по росту
Тому, с кем ты станешь богаче стократ!

Пусть циники жалко бормочут, как дети,
Что, дескать, непрочная штука - сердца...
Не верю! Живут, существуют на свете
И дружба навек, и любовь до конца!

И сердце твердит мне: ищи же и действуй.
Но только одно не забудь наперед:
Ты сам своей мерке большой соответствуй,
И все остальное, увидишь,- придет!

[silansvet]

Украинский поэт Евгений Павлович Гребинка вместе с великим украинским поэтом Тарасом Шевченко приехали в гости к своему знакомому , штабс-капитану Василию Ростенбергу в село Берёзовая Рудка, по Пирятиным.
Гребинка влюбился с первого взгляда во внучку штабс-капитана, черноокую красавицу Марию. Поэт был потрясен огненным взглядом Марии и всем ее изысканным аристократичным обликом. Возвратившись домой, он долго не мог успокоиться и ночью, при свете свечи, «на одном дыхании» написал стихотворение «Черные очи». Дело было в 1843 году.
Лишь через год поэт признался Марии, что она и есть его возлюбленная Он подарил ей букет алых роз . Они поженились .Увы, счастье семьи, созданной Евгением Гребинкой и Марией, оказалось недолгим — через четыре года после свадьбы поэта не стало...
А музыка принадлежит малоизвестному французскому композитору Флориану Герману.
Это был военный марш, под звуки которого армия Наполеона вторглась в Россию в 1812 году. Мелодия этого марша осталась в русском народном быту. Но вот неизвестным осталось все же — кто первым положил проникновенное, глубоко лиричное, интимное стихотворение Евгения Гребинки на музыку этого бывшего марша. Естественно, что музыка при этом была перестроена из маршевой в романсовую. Случилось так, что стали эти стихи украинского поэта известным всему миру романсом.

Итак, Е.Гребинка
Очи черные, очи страстные!
Очи жгучие и прекрасные!
Как люблю я вас! Как боюсь я вас!
Знать, увидел вас я в недобрый час!
Ох, недаром вы глубины темней!
Вижу траур в вас по душе моей.
Вижу пламя в вас я победное:
Сожжено на нем сердце бедное.
Но не грустен я, не печален я,
Утешительна мне судьба моя:
Все, что лучшего в жизни Бог дал нам,
В жертву отдал я огневым глазам!

[aura_au]

По-моему, на предыдущих страницах вполне себе живенько Может, настроение у народа далеко от лирики.

Действительно, на прежних страницах было более "людно" и интереснее.
А вот как без лирики жить? Особенно сейчас? Мне кажется - невозможно
aura

[BYU]

Форумчане, мне очень нравится детское стихотворение (или не детское),но я не знаю кто автор....Может подскажете?Буду признательна.

Дождик лил как из ведра.
Я открыл калитку
И увидел средь двора
Глупую Улитку.
Говорю ей: - Посмотри!
Ты ведь мокнешь в луже...
А она мне изнутри:
Это ведь снаружи!
А внутри меня весна,
День стоит чудесный! -
Отвечала мне она
Из скорлупки тесной.
Говорю: - Повсюду мрак...
Не спастись от стужи!
А она в ответ: - Пустяк.
Это ведь снаружи!
А внутри меня уют:
Расцветают розы,
Птицы дивные поют
И блестят стрекозы!

[silansvet]

Это детский поэт Андрей Усачёв.

[BYU]

silansvet,
спасибо

[Selenite]

Юрий Колкер

БАЛЛАДА

Жил человек в Шварцвальде. Чёрный лес
И горы, горы...


Встречный мерседес
Со звездочкой на лаковом капоте
Внезапно нас слепит на повороте
И исчезает - за косым снежком,
Кружащимся над этим краем...

В нём
Водились тролли, обитал забавный
Гном, бюргерской порядочности славной
Волшебный страж. Творцу угоден он -
Не то что бакараша-плотогон
Михель Голландец: этот был верзила,
Нечистая им овладела сила,
Сердца скупал он...

В светлой полосе -
Стволы и хвоя, серпантин шоссе
Упрямо тянет в горы, на асфальте -
Не снег, а грязь...

Жил человек в Шварцвальде
И, не трудясь, хотел разбогатеть.
К лукавому он попадает в сеть,
А гном, на месте оказавшись кстати,
Беднягу возвращает к благодати:
Наш угольщик оставил блуд, трудом
Вернул достаток в сирый отчий дом,
С любимою воскресшей помирился...
Но лес шумит, угрюм...

Не изменился
С тех пор пейзаж: всё так же мрачноват,
И этот путь в горах - витиеват.
Прекрасной прозы мерное теченье,
Художественное нравоученье
В нём слышу. Не беда, что он знаком:
Сентенцию припорошим снежком,
Красы невиданной поставим ели,
И Рейн, полоской светлой акварели,
Контраста ради (или озорства)
Втесним в подрамник, подкрепив слова,
А в хвои шум вплетём строку Вивальди
Иль Моцарта...

Жил человек в Шварцвальде.
Я знал его и восхищался им
В краю родном, который стал чужим, -
Он был жрецом Урании холодной.
Я тоже тщился истиной свободной,
Значки таинственные выводил,
Мой акроним вживлял в них что есть сил,
Вселенную внедрял в число Бернулли, -
Но звуки алгебру перетянули,
Сник мой естественнонаучный пыл...
Ему и мне - нам север вреден был,
Лапша, клопы да враки надоели,
Бездельем тяготились мы...

В ущелье
Ныряет наш фольксваген. На скале,
Слегка поблёскивая в зыбкой мгле,
Маячит изваяние оленя;
Давным-давно, в порыве умиленья,
Его, земле во славу, вознесли
Вольнолюбивым возгласом земли,
Излишне, может быть, сентиментальным,
Но сделанным на совесть, матерьяльным,
Таким, что собственника веселит, -
Что нам обычай подчеркнуть велит
Со снисходительностью...

Нет, не пивом,
Не благонравьем тягостным, а мифом,
С Гельвецией сведя Бахчисарай
И Ганзу, чуден скифу этот край.
В нём грозно всё взывает к подсознанью,
К прародине, к первичному изгнанью,
К предвечному, и дух, густой, как мёд,
В прирейнских землях и лесах течёт
Для нас...

Жил человек в Шварцвальде. Он,
Своим искусством древним упоён,
Водитель был, однако же, исправный,
И мы доехали. Я помню славный
Разноязыкий шумный русский дом
И в нём достаток, нажитый трудом -
Осмысленным, не тем, что нас состарил.
Хозяин - китаист, он кочегарил
На севере, а здесь преподаёт...

Нет, труд не враг душе, наоборот:
Расслабленность - вот малодушье: к людям
Льнёт пошлостью она и словоблудьем,
В жестокости и скуке потонул
Хвалёный артистический разгул,
А чада сердца с нами остаются.

Нет, это вздор: сердца - не продаются
И покаяньем - не искупишь ложь...
Возлюбленную к жизни не вернёшь.

1988

[Selenite]

* * *
Мой польский классик, за ручьём твоим
Свет выключен, итог непоправим.
Свинцовые нас воды разделяют.
Как ты, еще паромщик твой не знает
Меня, и неразменный мой обол
Еще в кошель его не перешёл,
Способствуя благоустройству в зоне
(Сизифу - фартук, шпильки - Персефоне).
Дай срок, увидимся. И я служил
Тому, что в жилах, - тою, что из жил,
Как ты. Залогом нашего союза -
Моя эллинистическая муза,
Родня твоей, хоть и на русский лад
(и школьники ее не затвердят).
Сойдёмся мы. Но я вперёд замечу
И малость ту, что омрачит нам встречу:
Толпе, как ты, не верил я, не звал
Уравнивающий гонимых вал,
И пыл мировоззрений мне наскучил,
Как зал музейный, где собранье чучел.
Для Клии войны ямбов не важней.
И в жизни (страшно прилепляться к ней!),
И в смерти (чьих трудов не отвратишь)
Равенство - чушь, очередной фетиш.
Мир тот же. Как ни просвещай народы,
Задумчивой не выведешь породы.
Стопы крестьянские в крови омыв,
Правдоискатель спит - и видит миф.
Ты виноват. Вся жизнь твоя ошибкой
Была пред ним. С блаженною улыбкой
Твои очки раздавит христофор,
А там и главный выложит укор.
Не оправдаешься в грехе известном
Ни Польшей, ни отечеством небесным,
Души не склеишь, флагу присягнув
В гнезде ветров, где вечность чистит клюв.

1989

[Selenite]

* * *
Был я мал. Судьба была не видна.
Посулила мне старуха одна:

- Вот возьмёшь из рук моих этот цвет,
Станешь ты национальный поэт! -

Я, как водится, вконец оробел:
Колокольчик нежно так голубел...

Засушил его я в книге. Цветок
На загадочную лирику лёг:

Русский классик и большой патриот
В ней Шотландию отчизной зовёт.

Сокрушительный и сладостный хор
Прянул в душу мне: пиратский простор,

Кливер, туч края жемчужны, жираф
Бродит (шею над скворечней задрав)...

Чуть-чуть ёрничала бабушка. Слог
Я не выдумал, а чистым сберёг:

- Внидь в народа твоего мощный дух! -
(Не сказала лишь, какого из двух;

Не сказала, чем талант нехорош,
Если части целое предпочтёшь.)

Звали Агнией сивиллу. Вопрос
Вместе с холмиком травою порос.

Вождь похерен. Атом в ступе растёрт
До тестикул, до желёз и аорт,

Лимфой полнятся рубины Кремля,
Под стеною шевелится земля,

Чёрный колокол утюжит страну,
За обиду выдавая вину...

В Левашове, в предпоследний приезд,
Посетил я покосившийся крест.

Всплыло детство: дачный садик сырой,
Флоксы, грабли, керосинка, Роб Рой...

Верно, молодость мою берегла:
Всё-то знала, да с собой унесла.

1988

Чего хочу? Всего, со всею полнотой...


Н. О.

Военную музыку Герцен любил.
Мне слышится дробь барабана.
Нелепый Исакий торчит из стропил,
Без купола, в клочьях тумана.

Мне внятен валторны воинственный рёв
И флейты дорической звуки,
Но струнные предпочитал Огарев
И сам сочинял на досуге.

Он не был вождём. Изводился, раним,
Сердечного ради союза -
Меж тем чуть не плача взывала над ним
Его обойдённая муза.

Он с нею свиданья продлить не умел.
Ни в чем не далась ему мера
Созвучья, кладущего водораздел
Супружества и адюльтера.

За другом спешил, с неопознанным злом
Сражался, седеть уже начал,
Когда ж оглянулся, у той под крылом
Был Лондон, и Гринвич маячил.

Не здесь ли извечная наша беда?
Душа всеохватности просит,
И цельного мы сторонимся труда,
Который к блаженству выносит.

1980-89

ЧАЙКА

Пари, мой гений, гальциона -
Над гладью меркнущей реки,
Под синей твердью небосклона,
Ухмылкам черни вопреки.

Твои крыла в лазури тонут,
На них Создатель славу льёт,
Людскою низостью не тронут
Твой ослепительный полёт.

Пока твоё круженье длится,
Вся жизнь - сплошное торжество.
Пари, чтоб смыслом поделиться,
Со мной, теряющим его.

1979

* * *

Дискретен мир: в нём счастье - форма,
И панацея смысла - знак,
И наша птица ищет корма
В блаженных сгустках, в именах.

Она вспорхнёт - и мы под сенью,
И гений сам в себе счастлив,
И с ним - символ уединенья,
Египетский иероглф.

Рассыпано в стенах Уфиций
Ее жемчужное зерно.
Но что обведено границей,
То совершенства лишено.

И - мимолётно счастье птичье.
В ее гнезде - не счесть потерь.
Твердил я в детстве: - Беатриче... -
Мой Данте, где твой друг теперь?

В своей поверхностной работе
Любовь шедевры создала -
Но кистью не удержишь плоти,
Резцом - сердечного тепла.

И как ни благостно касанье,
И что нам форма ни сулит,
За ними - осень, угасанье,
Да стук колёс, да степь пылит...

Нерасчленённого объёма,
Бездонных, вечных пропастей
Создатель - Бог: везде он дома.
Поверхность создал - Асмодей.

Над артистическою паствой
Сей верховодит на земле,
И клятва разделяй и властвуй
Горит на творческом челе.

1980-89

ЭЛЕГИЯ


Мы - гордость, с бедностью совместна.

Державин

Когда я был молод, меня нищета привлекала.
Казалось, для мысли она и для гордости место даёт.
Италия с ней уживалась: большое лекало
В оправе тирренских и адриатических вод.

Предчувствие славы служило ей выгодным фоном -
И Муза беспечно авансы ее приняла.
Мне виделся храм с ионическим нежным фронтоном,
Тропинка над кручей - и вечность игрушкой была.

Тебя, приобщения пафос, я помню... Какие
Картины являлись на твой вдохновенный призыв!
Как сладостно вымолвить было: Чивитта-Векки'я,
Забыв перевод и акцент невзначай исказив.

Миланский мальпост (виновата французская проза)
Таинственным образом мысли моей угождал,
И рядом с чеканкой имён - Ватикан, Бельджойозо -
Подделкой и пошлостью выглядел звонкий металл.

Был беден Стендаль, и хотелось свободным, влюблённым
Остаться (влюблённым - слегка, а свободным - вполне)...
Но Герцен уже прокатил со своим миллионом
По Корсо - и дальше, в Неаполь, и кланялся мне.

Когда я был молод, я бедность любил понаслышке,
Не знал про особенный, русский ее вариант, -
Но бог справедлив, и судьба улыбнулась мальчишке,
Патент неудачника выправив мне, как талант.

1980

[Selenite]

Михаил Генделев

ОДА НА ВЗЯТИЕ ТИРА И СИДОНА

Отхлыньте каменные воды
от ледяных брегов реки
где бывшие сидят народы
посмертно свесив языки
чудь весь и жмудь и рось - этруски
на ложе Каменной Тунгуски
Аккад под ледниковым льдом!
дивись как дым масличной рощи
пламена жирные полощет
и где он Тир и где Сидон!

Свисти в железные свирели!
дудите в скотские рога!
достигли люди Ариэля
твердынь смущенного врага:
Сидон! о где гордыня Тира?
в согласии с устройством мира
и мы и эти состоим:
из фосфора души и меда
железа и одной свободы
какой не досыта двоим.

Не потому ль на подвиг ратный
нас честь подвигнула и спесь
что есть война - не мир обратный
но мир в котором все как есть
и будет дале и доколе
внутри нас труп желает воли
из тела выкинуть побег
не многим раньше чем бывало
в долины лунные Ливана
себя отпустит человек.

Когда же тень утру склонится
шатнувшись прежде чем упасть
непевчая как ангел птица
откроет и закроет пасть
И распахнет ночные очи
и два крыла по следу ночи
по следу теплому войны
и выдох - черный облак пара
из уст просыплется шофара
и ляжет подле тишины.

Тогда на горбе дромадера
- и вид его невыносим -
и вылетит заря-химера
приплясывая на рыси
на холме пепельном верблюда
переломив хребет Джаблута
в бурнусе белом мертвеца
разбросив рукава пустые
по каменной летит пустыне
с дырою розовой лица.

И вся она хамсина стая
и по тому что тишина
вязь трещин черно-золотая
по скорлупе нанесена
и вся она - хамсина стая
и за спиной ее летая
оттягивает косы визг
назад до кости обнаженной
дабы - открывшись - лик тяжелый
под теменем ее провис.

[aura_au]

"Я вольный ветер, я вечно вею"
Я вольный ветер, я вечно вею,
Волную волны, ласкаю ивы,
В ветвях вздыхаю, вздохнув, немею,
Лелею травы, лелею нивы.

Весною светлой, как вестник мая,
Целую ландыш, в мечту влюбленный,
И внемлет ветру лазурь немая,
Я вею, млею, воздушный, сонный.

В любви неверный, расту циклоном,
Взметаю тучи, взрываю море,
Промчусь в равнинах протяжным стоном—
И гром проснется в немом просторе.

Но, снова легкий, всегда счастливый,
Нежней, чем фея ласкает фею,
Я льну к деревьям, дышу над нивой
И, вечно вольный, забвеньем вею.
1987
aura

[Selenite]

1987
aura

Это как? Разве Бальмонт тогда жил?

[aura_au]

[
и ничего не скажешь кроме: ошибка,ошибка. А ведь жаль , что в эти годы он НЕ жил...
Серой дымкой ложится осень

Серой дымкой ложится осень,
Замедляя движенье Земли.
И на первую изморозь - проседь
Так печально глядят журавли.

И спешить никуда не охота,
И работа, и дом - подождут.
Только кто-то все ищет кого-то.
И часы почему-то идут...

И в движеньи обыденном стрелок
Больше грусти, чем в жизни у нас...
Может быть потому захотелось
Пять минут сохранить про запас.

Пять минут, этих, пахнущих летом,
Земляникой, грибами, зерном,
Пять минут, так заполненных светом,
Как росинка блестит над костром.

Но не сбыточное это желанье.
Пять минут не сдержать. Не вернуть...
Как ушедшего лета посланье -
Пять минут. Пять минут. Пять минут.
aura

[Jurmala]

Arthur Rimbaud

Roman

I

On n'est pas sérieux, quand on a dix-sept ans.
- Un beau soir, foin des bocks et de la limonade,
Des cafés tapageurs aux lustres éclatants !
- On va sous les tilleuls verts de la promenade.

Les tilleuls sentent bon dans les bons soirs de juin !
L'air est parfois si doux, qu'on ferme la paupière ;
Le vent chargé de bruits - la ville n'est pas loin -
A des parfums de vigne et des parfums de bière....


II


-Voilà qu'on aperçoit un tout petit chiffon
D'azur sombre, encadré d'une petite branche,
Piqué d'une mauvaise étoile, qui se fond
Avec de doux frissons, petite et toute blanche...

Nuit de juin ! Dix-sept ans ! - On se laisse griser.
La sève est du champagne et vous monte à la tête...
On divague ; on se sent aux lèvres un baiser
Qui palpite là, comme une petite bête....


III


Le coeur fou Robinsonne à travers les romans,
Lorsque, dans la clarté d'un pâle réverbère,
Passe une demoiselle aux petits airs charmants,
Sous l'ombre du faux col effrayant de son père...

Et, comme elle vous trouve immensément naïf,
Tout en faisant trotter ses petites bottines,
Elle se tourne, alerte et d'un mouvement vif....
- Sur vos lèvres alors meurent les cavatines...


IV


Vous êtes amoureux. Loué jusqu'au mois d'août.
Vous êtes amoureux. - Vos sonnets La font rire.
Tous vos amis s'en vont, vous êtes mauvais goût.
- Puis l'adorée, un soir, a daigné vous écrire...!

- Ce soir-là,... - vous rentrez aux cafés éclatants,
Vous demandez des bocks ou de la limonade..
- On n'est pas sérieux, quand on a dix-sept ans
Et qu'on a des tilleuls verts sur la promenade.


29 sept. 70 Arthur Rimbaud