Марина Цветаева

[Vishenka]

8 октября, 112 лет назад - 1892 г.
В "Русской литературе - что почитать?" идет разговор о взаимоотношениях Цветаевой с сыном. Марина Ивановна вполне заслуживает отдельной темы, на мой взгляд. Источник нижеприведенной цитаты - http://www.vestnik.com/issues/2004/0.../dukhanina.htm
Еще мне с каких-то невообразимо давних пор запала в душу ее строчка - характеристика самой себя - "...плохая мать, но верная жена...". Написано было, кажется, в те поры, когда умерла младшая дочь, а она рвалась к мужу (а может уже и вырвалась)


4


Судьба Георгия Эфрона… Внутренне он был невероятно близок Цветаевой, которая воспитывала его по своему образу и подобию, частенько называя сына «Марин Цветаев». Небольшим преувеличением будет сказать, что последние годы жизни она провела в обществе — самой себя. Мура часто упрекают в эгоизме, душевной черствости, излишней рациональности мышления. Швейцер пишет, и, наверное, с ней нельзя не согласиться: «Его не научили простой соседской близости с людьми, не воспитали привычки к общению и взаимопомощи на ежедневном бытовом уровне. Мур принимает людей исключительно по уровню их образованности и интеллекта. Душевные качества: доброта, приветливость, способность к сочувствию — как бы не входят в его понятие о человеке».



Чтение дневников Георгия требует большого душевного напряжения. Чувствуется огромный талант, интеллект, умение понимать и ценить искусство, несомненно, наработанные не без помощи матери. И вместе с тем — полное отсутствие внутренней работы души. Муру, без сомнения, жилось очень трудно — глобальные изменения в его жизни совпали с переходным возрастом, когда чрезмерная опека матери становилась невыносимой. Но ему приходилось жить с этой опекой — и бороться с ней. Вряд ли Цветаева чувствовала себя комфортно рядом с сыном. «Противная, чёрт с ней», «канючит, устраивает мне скандалы», «полное непонимание со стороны матери», «нам совершенно не о чем говорить, а когда говорим, начинаем спорить и взаимно говорить неприятности», «все меня раздражают, а мать в особенности», «у меня постоянные ссоры с матерью», «мать сошла с ума» — подобными высказываниями пестрят страницы дневника. Мур даже не стесняется разработать план увиливания от помощи при переездах (после возращения в Москву они часто переезжали с место на место): он специально делает «всё из рук вон плохо», и мать сама отправляет его «к чёрту».



Кажется, разногласия и ссоры с Муром сыграли свою роль в роковом решении, принятом Цветаевой в Елабуге. Мур уезжал из Москвы фактически против воли, разозленный и обиженный. Он не понимал, не хотел, не умел, не мог понять душевного состояния Марины Ивановны. «Не ожидал от матери такого маразма» — вот единственное его резюме этому состоянию.



Но Мура просто не научили быть другим…



Он не захотел проводить мать в последний путь, как некогда, 19 лет назад, сама Цветаева не пошла проститься с умершей в Кунцевском приюте маленькой дочерью.



После смерти Цветаевой начались «университеты» Мура. Шестнадцати лет он остался совершенно один, без семьи и каких бы то ни было средств к существованию. А кругом была страшная война… Жуткие обстоятельства (нищета, голод, болезни, постоянная угроза жизни) привели к колоссальному духовному росту Мура. Записи в дневнике, письма меняются по тону и наполнению. Жизнь учит его беспощадно: «я всё постигаю на собственном опыте, на собственной шкуре, — все истины… я еще фактически не жил — в смысле опыта жизни, — а лишь переживал: ощущения приятные и неприятные, восприятия красоты и уродства… Но непосредственно я с жизнью не сталкивался, не принимал в ней участия. Теперь же я «учусь азбуке»… В Ташкенте я научился двум вещам — и навсегда: трезвости и честности,.. я постиг нравственность». Переоценивая ценности, он становится мягче, добрее, начинает понимать людей, прежде всего — мать, и теперь его мучает невыносимый стыд за свое поведение. «Вся она была — одно страдание», — произносит он, вспоминая её последние елабужские дни. Но уже ничего, ничего не вернешь…



Конечно, каждый пишущий (и вообще творческий) человек волен выбирать сам, Орфеем ли ему быть, а потом уже — человеком, или наоборот. И в нашем праве решать, будем ли мы относиться к Поэтам как к небожителям, которым всё и всегда дозволено, или всё-таки, прежде всего, как к людям. Нам безумно дорого то, что дарует их голос. Но часто мы не помним, какой монетой бывает оплачен их выбор.


«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было — Бог.


Оно было в начале у Бога.


Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть.


В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков;


и свет во тьме светит, и тьма не объяла его.


… И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу как единородного от Отца».


Евангелие от Иоанна