Любимые стихи

[Voisin]

Однажды, в студёную зимнюю пору,
Сижу за решёткой в темнице сырой.
Гляжу, поднимается медленно в гору
Вскормлённый в неволе орёл молодой...

[Lokidor]

Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовётся, -
И нам сочувствие даётся,
Как нам даётся благодать...

Ф.Тютчев

(мои наиболее часто вспоминаемые строки. А как они актуальны в виртуальной действительности!)

[Klea]

Жираф

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав...
Ты плачешь? Послушай... далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.



Слово

В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо Свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.

И орел не взмахивал крылами,
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.

А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъяремный скот,
Потому, что все оттенки смысла
Умное число передает.

Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.

Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангельи от Иоанна
Сказано, что слово это Бог.

Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества,
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова.




Душа и тело

I.

Над городом плывет ночная тишь
И каждый шорох делается глуше,
А ты, душа, ты всё-таки молчишь,
Помилуй, Боже, мраморные души.

И отвечала мне душа моя,
Как будто арфы дальние пропели:
— Зачем открыла я для бытия
Глаза в презренном человечьем теле?

— Безумная, я бросила мой дом,
К иному устремясь великолепью.
И шар земной мне сделался ядром,
К какому каторжник прикован цепью.

— Ах, я возненавидела любовь,
Болезнь, которой все у вас подвластны,
Которая туманит вновь и вновь
Мир мне чужой, но стройный и прекрасный.

— И если что еще меня роднит
С былым, мерцающим в планетном хоре,
То это горе, мой надежный щит,
Холодное презрительное горе. —

II.

Закат из золотого стал как медь,
Покрылись облака зеленой ржою,
И телу я сказал тогда: — Ответь
На всё провозглашенное душою. —

И тело мне ответило мое,
Простое тело, но с горячей кровью:
— Не знаю я, что значит бытие,
Хотя и знаю, что зовут любовью.

— Люблю в соленой плескаться волне,
Прислушиваться к крикам ястребиным,
Люблю на необъезженном коне
Нестись по лугу, пахнущему тмином.

И женщину люблю… Когда глаза
Ее потупленные я целую,
Я пьяно, будто близится гроза,
Иль будто пью я воду ключевую.

— Но я за всё, что взяло и хочу,
За все печали, радости и бредни,
Как подобает мужу, заплачу
Непоправимой гибелью последней.

III.

Когда же слово Бога с высоты
Большой Медведицею заблестело,
С вопросом, — кто же, вопрошатель, ты? —
Душа предстала предо мной и тело.

На них я взоры медленно вознес
И милостиво дерзостным ответил:
— Скажите мне, ужель разумен пес
Который воет, если месяц светел?

— Ужели вам допрашивать меня,
Меня, кому единое мгновенье
Весь срок от первого земного дня
До огненного светопреставленья?

— Меня, кто, словно древо Игдразиль,
Пророс главою семью семь вселенных,
И для очей которого, как пыль,
Поля земные и поля блаженных?

— Я тот, кто спит, и кроет глубина
Его невыразимое прозванье:
А вы, вы только слабый отсвет сна,
Бегущего на дне его сознанья


Николай Гумилев

[Eveline]

Попытка ревности

Как живётся Вам с другою?-
Проще ведь?- Удар весла!-
Линией береговою
Скоро ль память отошла

Обо мне, плавучем острове
( По* небу - не по водам!)?
Души, души! - быть вам сёстрами,
Не любовницами - вам!

Как живётся Вам с проостою
Женщиною? Без божеств?
Государыню с престола
Свергши ( с оного сошед),

Как живётся Вам - хлопочется -
Ёжится? Встаётся - как?
С пошлиной бессмертной пошлости
Как справляетесь, бедняк?

"Судорог да перебоев -
Хватит! Дом себе найму".
Как живётся Вам с любою -
Избранному моему!

Свойственнее и съедобнее -
Снедь? Приестся - не пеняй...
Как живётся Вам с подобием -
Вам, поправшему Синай!

Как живётся Вам с чужою,
Здешнею? Ребром - люба?
Стыд Зевесовой вожжою
Не охлёстывает лба?

Как живётся Вам - здоровится -
Можется? Поётся - как?
С язвою бессмертной совести
Как справляетесь, бедняк?

Как живётся Вам с товаром
Рыночным? Оброк - крутой?
После мраморов Каррары
Как живётся Вам с трухой

Гипсовой? ( Из глыбы высечен
Бог - и начисто разбит!)
Как живётся вам с стотысячной -
Вам, познавшему Лилит!

Рыночною новизною
Сыты ли? К волшбам остыв,
Как живётся Вам с земною
Женщиною, без шестых

Чувств?
Ну, за* голову; счастливы?
Нет? В провале без глубин -
Как живётся , милый? Тяжче ли?
Так же ли, как мне с другим?


Марина Цветаева

[Klea]

ЛУЧИНА

До Эйфелевой — рукою
Подать! Подавай и лезь.
Но каждый из нас — такое
Зрел, зрит, говорю, и днесь,


Что скушным и некрасивым
Нам кажется <ваш> Париж.
"Россия моя, Россия,
Зачем так ярко горишь?"

Июнь 1931

* * *

Рябину
рубили
Зорькою.
Рябина  —
Судьбина
Горькая.
Рябина  —
Седыми
Спусками.
Рябина!
Судьбина
Русская.

1934

М. Цветаева во Франции


---------------------------------


Вчера еще в глаза глядел,
А нынче — всё косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел, —
Все жаворонки нынче — вороны!

Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О вопль женщин всех времен:
"Мой милый, что тебе я сделала?!"

И слезы ей — вода, и кровь —
Вода, — в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха — Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.

Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая...
И стон стоит вдоль всей земли:
"Мой милый, что тебе я сделала?"

Вчера еще — в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал, —
Жизнь выпала — копейкой ржавою!

Детоубийцей на суду
Стою — немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
"Мой милый, что тебе я сделала?"

Спрошу я стул, спрошу кровать:
"За что, за что терплю и бедствую?"
"Отцеловал — колесовать:
Другую целовать", — ответствуют.

Жить приучил в самом огне,
Сам бросил — в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе — я сделала?

Всё ведаю — не прекословь!
Вновь зрячая — уж не любовница!
Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть — садовница.

Само — что дерево трясти! —
В срок яблоко спадает спелое...
— За всё, за всё меня прости,
Мой милый, — что тебе я сделала!

14 июня 1920

М. Цветаева

[rgary]

Боже, боже мой! Сколько любителей прекрасных стихов! Сколько любителей Цветаевой, Гумилева, Мандельштама! Как это замечательно. А мне хочется подурачится. Можно? Вот. Это Льюис Кэролл. По-моему "Алиса в зазеркалье"

Смеркалось, шлифкие хорьки
Ширялись по мове
И хрюкотали зелюки
Как мумзики в таве

О бойся бармаглота, сын
Он так свиреп и дик
И в глуше рымит исполин
Злопастый брандер шмыг

И взял он мечь, и взял он щит
Высоких полон дум
В глущебу путь его лежит
Под дерево Тум-тум

Он встал под дерево и ждет
И вдруг гроахнул гром
Летит ужасный бармаглот
И пылкает огнем

Раз-два, раз-два горит трава
Взы, взы, стрижает мечь
Ува, ува и голова
Барабардает с плечь

О светозарный мальчик мой
Ты победил в бой
О хлавнославленный герой
Хвалу тебе ною!

Смеркалось, шливкие хорьки
Ширялись по мове
И хрюкотали зелюки
Как мумзики в таве.

Извините, если чего не точно. По-моему надо быть просто гением, чтобы перевести подобное стихотворение. Хвала переводчику!

[палач]

Боже, боже мой! Сколько любителей прекрасных стихов! Сколько любителей Цветаевой, Гумилева, Мандельштама! Как это замечательно. А мне хочется подурачится. Можно? Вот. Это Льюис Кэролл. По-моему "Алиса в зазеркалье"

Смеркалось, шлифкие хорьки
Ширялись по мове
И хрюкотали зелюки
Как мумзики в таве

О бойся бармаглота, сын
Он так свиреп и дик
И в глуше рымит исполин
Злопастый брандер шмыг

И взял он мечь, и взял он щит
Высоких полон дум
В глущебу путь его лежит
Под дерево Тум-тум

Он встал под дерево и ждет
И вдруг гроахнул гром
Летит ужасный бармаглот
И пылкает огнем

Раз-два, раз-два горит трава
Взы, взы, стрижает мечь
Ува, ува и голова
Барабардает с плечь

О светозарный мальчик мой
Ты победил в бой
О хлавнославленный герой
Хвалу тебе ною!

Смеркалось, шливкие хорьки
Ширялись по мове
И хрюкотали зелюки
Как мумзики в таве.

Извините, если чего не точно. По-моему надо быть просто гением, чтобы перевести подобное стихотворение. Хвала переводчику!

переводите, да переводимы будете...

Олег Аранович
СПЕЦИФИКА РЕМЕСЛА

Пробить запор - полезно пить магнезию,
Покушай уголь, чтобы закрепить...
Ужель предназначение поэзии -
Кого-нибудь чему-либо учить?

Агитки Маяковского - горласты...
Но, всех послав, уехал в Коктебель
Волошин, не желая с педерастами
Сотрудничать или делить постель.

Литература партии, что строила
Концлагерь, опоясан в шесть рядов
Колючкою, - ублюдочно построена...
Но после обвинят во всём жидов:

Мол, Троцкий нам устроил революцию,
У Ленина анкетка не чиста...
Мне кажется, что эту проституцию
Поддерживает тот, кто сам листа

Не прозою, не рифмою тем более
Украсить не способен, хоть усрись,
А потому, хоть волей, хоть неволею
Виновных ищет...после разберись,

Что он - дурак,( хоть не силён в словесности -
Политика превыше всех словес),
Поспорить может по своей известности
Уже с самим властителем небес.

Пускай гниёт, да Бог бы с ним, с засранцем,
К поэзии вернёмся, чёрт возьми!
Оставим экивоки с реверансами,
Настроимся, как шестиструнка, с "Ми"

Миндальничать не станем с идиотами,
Которые считают, что всегда
"Поэзия должна быть с патриотами,
А всяким паразитам - никогда!

Ну, тем, что пишут чтой-то непонятное,
Не объясняют как стоять в строю...
Поэт не должен трогать неприятное -
Иду в строю, о Родине пою..."

Ублюдочное это рассуждение
Забыл учесть в своих стихах Шекспир:
Рецепты не прославил похудения,
И никого не звал стоять за мир.

Поэта мозг устроенный причудливо,
Настроенный на поиски в себе,
Не терпит поучений он занудливых,
Запретов и инструкций КГБ.

Поэта глаз, он видит то, что видится:
Что вижу, извините, то пишу...
(Авось, за кражу рифмы не обидятся) -
Враньём в стихах своих я не грешу.

Лишь то, что беспокоит чем-то сердце,
Ложится в поэтический размер:
Я шкаф купил...подлец не лезет в дверцу,
И я сержусь - классический пример.

Куда же понесёт меня от шкафа,
Мне знать обычно как-то не дано,
Вполне возможно - в зоопарк, к жирафу,
Иль наступлю куда-нибудь в говно...

Я о себе пишу, о том, что вижу,
И тот, кто меня правильно поймёт,
Не наживёт в пустых потугах грыжу
И, может быть, подольше проживёт,

Не сдерживая творческих порывов,
Без цензоров, запретов и руля:
Поэзия не лечит от нарывов!
(Артикль, не забудь добавить :"Бля!")

[Klea]

Китайский мотив

Лунный луч, струясь, как цвет опала
Круглый мост чертит над зыбью дробной
Все зубцы, что тень обрисовала
Обведя по одному подробно

Это лишь виденье, лишь обманы
Что из бездн пространства мирового
Выплывают, милы нам и странны
И во тьме без края тонут снова

Тутовое дерево, а рядом
Различаем праздного поэта
Мерящего отрешенным взгдядом
Дрожь теней и переливы света

Он спешит в свое стихотворенье
Все вместить, задумчивый гуляка:
Блеск луны и облаков струенье,
Возникающих пред ним из мрака
Каждой вещи запах, форму, краску
Горькую и вкрадчвую ласку.

И в строфе задержано мгновенье.

Герман Гессе

[irasweden]

Шестое чувство

Прекрасно в нас влюбленное вино
И добрый хлеб, что в печь для нас садиться,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.
Но что нам делать с розовой зарей
Над холдеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти все мимо, мимо.
Как мальчик, игры позабыв свои,
Следит порой за девичьим купаньем
И. ничего не зная о любви,
Все ж мучится таинственным желаньем;
Как некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Еще не появившиеся крылья,-
Так век за веком - скоро ли, Господь?-
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.
Николай Гумилев

Кстати, современные каббалисты любят этот стих.

[Klea]

Поцелуй

Все дыханье цветущего лета - одна пчела -
Чудеса и богатсва мира - один алмаз -
Жемчуга сердце - сиянье и тени волн -
Истина ярче алмаза, искренность чище чем жемчуг -
Все это вместе и многое сверх того
В твое поцелуе, женщина.



ИСПОВЕДЬ

Ты думаешь, я от жизни своей устал
И вижу её, как долину напрасных слёз?
Мне смертное ложе похоже на пьедестал,
А я - на надгробье над гробом, в который лёг.
Ты думаешь - мне не достать на краю стола
Аптекарских склянок, укутанных в ярлыки?
Но это неважно - мне из моего угла
Прекрасно видны мансарды и чердаки.
И там под одной из самых высоких крыш,
В распахнутой раме, чуть-чуть в глубине окна
Я женщину вижу и взгляд у неё открыт.
И, Господи, смилуйся, как хороша она!
И я забываю аптечные рубежи,
Глаза закрываю и слышу, как пляшет пульс.
И думаю молча, что как это сладко - жить
И чувствовать нёбом любви бесподобный вкус!

Роберт Браунинг

[Boris]

Как учит нас столетье выбирать
тот возраст, где удачней умирать,
где целый дом роняет из окна
тот возраст, где кончается война,
тот возраст, где ты шествовал меж пуль.
Ты голову просовываешь в нуль,
просовываешь новую тоску
в нуль с хвостиком, а хвостик -- к потолку.

Была ли это правда, или ложь,
теперь наверняка не разберешь,
но кто-то был правдив, а кто-то лжив,
но кто-то застрелился, кто-то жив,
а кто играет до сих пор в кино,
но остальные умерли давно.
Но был другой -- таким и надо быть --
кто ухитрился обо всем забыть,
своей игрой столовые пленяв.

Живи, живи. Мы встретимся на днях.

Живи в послевоенных городах,
играй в столовых, вечером -- в садах,
играй, играй провинциальный вальс
и мальчикам подмигивай -- для нас.
Твой день пройдет, мелькнет, как легкий тур
среди смычков, огней, клавиатур,
провинциальный клен прошелестит,
и женщина знакомая простит,
и Бог простит безумный краткий век
военных и заслуженных калек,
и ты уйдешь, не задолжав за хлеб,
но искус у окна преодолев...

Иосиф Бродский

[aladyn901]

Борис вы супер !
спасибо за фото и стихи - талант однако !
Dieu que c'est bon l'été !

[Boris]

ИСКУССТВО ПОЭЗИИ

За музыкою только дело.
Итак, не размеряй пути.
Почти бесплотность предпочти
Всему, что слишком плоть и тело.

Не церемонься с языком
И торной не ходи дорожкой.
Всех лучше песня, где немножко
И точность точно под хмельком.

Так смотрят из-за покрывала,
Так зыблет полдня южный зной.
Так осень небосвод ночной
Вызвежживает как попало.

Всего милее полутон.
Не полный тон, но лишь полтона,
Лишь он венчает по закону
Мечту с мечтою, альт, басон.

Нет ничего острот коварней
И смеха ради шутовства:
Слезами плачет синева
От чесноку такой поварни.

Хребет риторике сверни.
О, если б в бунте против правил
Ты рифмам совести прибавил!
Не ты, - куда зайдут они?

Кто смерит вред от их подрыва?
Какой глухой или дикарь
Всучил нам побрякушек ларь
И весь их пустозвон фальшивый?

Так музыки же вновь и вновь?
Пускай в твоем стихе с разгону
Блеснут в дали преображенной
Другое небо и любовь.

Пускай он выболтает сдуру
Все, что впотьмах, чудотворя
Наворожит ему заря...
Все прочее – литература.


Поль Верлен в переводе Бориса Пастернака

[Ludmila]

Лет двадцать назад прочитала поэму Юнны Мориц. начало почему-то запало в душу:

О чем ? Как все искусства – о любви,
О сладости духовного страданья,
О нестерпимом счастье – быть людьми
И ведать бездны нашего сознанья.
Еще о независимости. Сплошь
Не та ли нам завистна и прекрасна,
С которой не в ладах святая ложь
В те времена, когда неложь опасна
Но выше независимостей всех
Мы ценим ту, что никогда не в моде:
Она лишает права на успех
Взамен измены собственной природе.
Об этом. Если и о чем другом –
Отнюдь не о небрежности ко благу,
Не о презренье к дому с пирогом.
Но мне, чтоб наглость выдать за отвагу
Не стоит жить. Мой друг, не будь врагом,
Не приравняй стихи к универмагу,
Где нужно мерить на себя. Не мерь,
Разлюбишь. Будет хуже, чем теперь.
Совсем иначе станешь обращаться
Со всеми, чья судьба тебе близка.
Смотри же, для тебя моя рука
Достанет две строки из тайника:
Жить вдалеке, звонить издалека
И далеко не каждый день встречаться.

[Eveline]

Позови меня !

Позови меня!
Я всё заброшу.
Январём горячим, молодым
Заметёт тяжёлая пороша
Лёгкие следы.

Свежие пушистые поляны.
Губы.
Тяжесть ослабевших рук.
Даже сосны,
от метели пьяные,
Закружились с нами на ветру.

На моих губах снежинки тают.
Ноги разъезжаются на льду.
Бойкий ветер, тучи разметая,
Покачнул весёлую звезду.

Хорошо,
что звёзды покачнулись
Хорошо
по жизни пронести
Счастье,
не затронутое пулей,
Верность,
не забытую в пути.


Юлия Друнина

[Helene]

Закат сиял улыбкой алой,
Париж тонул в лиловой мгле...
В порыве грусти, день усталый прижал свой лоб к сырой земле,
И вечер медленно расправил
Над миром сизое крыло
И кто-то горсть камней расплавил
Их бросив в жидкое стекло

[Helene]

Пардон, но не могу не написать:

A stone's throw from Jerusalem, I walked a lonely mile in the moonlight
And though a million stars were shining
My heart was lost on a distant planet
That whirls around the April moon, whirling in an arc of sadness
I'm lost without you, I'm lost without you

Though all my kingdoms turn to sand and fall into the sea
I'm mad about you, I'm mad about you

From the dark secluded valleys I heard the ancient songs of sadness
But every step I thought of you, every footstep only you
Every star a grain of sand, the leavings of a dried up ocean
Tell me how much longer, how much longer

They say a city in the desert lies the vanity of an ancient king
But the city lies in broken pieces
Where the wind howls and the vultures sing
These are the works of man, this is the sum of our ambition
It would make a prison of my life if you became another's wife

With every prison blown to dust, my enemies walk free
I'm mad about you, I'm mad about you
And I have never in my life felt more alone than I do now
Although I claim dominions over all I see, it means nothing to me
There are no victories in all our histories without love

Пыталась на русский перевести, чтоб красиво было, но вышло не очень. Оставляю так.

[Lokidor]

Rondel de l'adieu

Partir c'est mourir un peu,
C'est mourir a ce qu'on aime :
On laisse un peu de soi-meme
En toute heure et dans tout lieu.

C'est toujours le deuil d'un voeu,
Le dernier vers d'un poeme ;
Partir c'est mourir un peu,
C'est mourir a ce qu'on aime.

Et l'on part, et c'est un jeu,
Et jusqu'a l'adieu supreme
C'est son ame que l'on seme,
Que l'on seme a chaque adieu :
Partir c'est mourir un peu.

Edmond Haraucourt

[Leonetti]

Снег пошел
И счастливый пес
Пробегающий налегке
Хлопья тающие пронес
На дымящемся языке

[Klea]

Ален Боскэ


Я кричу

Я кричу о потерянных детях.
Я пишу.
Я кричу о женщине разлюбившей.
Я пишу.
Я кричу о том, как солнце затмилось.
Я пишу.
Я кричу о дереве убитом.
Я пишу.
Я кричу о планете сумасшедшей.
Я пишу
О невозможности кричать.

(“Порыв Бога” )

=========

Ив Бержере


Кровать разбросана

Хребет далёко под самой тучей
и склон задумчивый, на склоне
трепещут лиственицы, и холмы
соседние, и кипарисы, и тополя
спешат штрихами нежными переложить
свою любовь живую, неживую,
свою же безнадёжную любовь,
свою истому, негу — на бумагу;
так птиц полёт и песни насекомых
струятся тонко, чисто, в лепестках
и листьях;
и этот видимый невидимый пейзаж
придёт и сядет на колени мира
молчащего, безмолвного, верней,
но он вернётся, убежит обратно,
сбежит с колен на ясность лепестка,
на цвет листа; так бросим этот вид,
рисунок, зарисовку ли пейзажа;
кровать разбросана, как затянулся сон
вселенной, переполненной рассветом
внезапно озарившейся земли

(“Пражские стихи”)

========

Люк Беримон


Ночь на заре

Роза пробилась сквозь камень снежный —
Снежный наст, через холод смертный —
Прямо к небу, дикий конь неверный
Белый скачет через ветер снежный.
Роза трепещет средь соломы старой
Во дворе забегаловки, ангел чёрный
Из под лап еловых дует мимо бара
И качает розу, розу иллюзорную,
Как свечу хрупкую, даже больше, только
Исчеркала роза краской небо, наст,
Нежной, как ребёнок, не сказать, насколько
Тонкой краской роза — утренняя слеза.
Поцелуй растопит снег зари скорей,
И наша роза нас сожжёт зарёй твоей.

============

[Klea]

Не называй меня никому,
Я серафим твой, легкое бремя.
Ты поцелуй меня нежно в темя,
И отпусти во тьму.

Все мы сидели в ночи без света.
Ты позабудешь мои приметы.

Да не смутит тебя сей - Бог весть!-
Вздох, всполохнувший одежды ревность.
Может ли, друг, на устах любовниц
Песня такая цвесть?

Так и иди себе с миром, словно
Пальчика гладил в хору церковном.

Духи и дети, дитя, не в счет!
Не отвечают, дитя, за души!
Эти ли руки - веревкой душат?
Эта ли нежность - жжет?

Вспомни, как руки пустив вдоль тела,
Закаменев, на тебя глядела.

Не загощусь я в твоем дому,
Раскрепощу молодую совесть.
Видишь: к великим боям готовясь,
Сам ухожу во тьму.

И обещаю: не будет биться
В окна твои - золотая птица!

25 ноября 1920



ЧУЖОМУ

Твои знамена - не мои!
Врозь наши головы.
Не изменить в тисках Змеи
Мне Духу - Голубю.

Не ринусь в красный хоровод
Вкруг древа майского.
Превыше всех земных ворот -
Врата мне - райские.

Твои победы - не мои!
Иные грезились!
Мы не на двух концах земли -
На двух созвездиях!

Ревнители двух разных звезд -
Так что же делаю -
Я, перекидывая мост
Рукою смелою?!

Есть у меня моих икон
Ценней - сокровище.
Послушай: есть другой закон,
Законы - кроющий.

Пред ним - все клонятся клинки,
Все меркнут - яхонты.
Закон протянутой руки,
Души распахнутой.

И будем мы судимы - знай
Одною мерою.
И будет нам обоим - Рай,
В который - верую.

Москва, 28 ноября 1920



"- Прощай! - Как плещет через край..."

- Прощай! - Как плещет через край
Сей звук: прощай!
Как, всполохнувшись, губы сушит!
- Весь свод небесный потрясен!
Прощай! - в едином слове сем
Я - всю - выплескиваю душу!

8 декабря 1920

М. Цветаева

[Boris]

Марина Цветаева

В ПАРИЖЕ

Дома до звезд, а небо ниже,
Земля в чаду ему близка.
В большом и радостном Париже
Все та же тайная тоска.

Шумны вечерние бульвары,
Последний луч зари угас,
Везде, везде всё пары, пары,
Дрожанье губ и дерзость глаз.

Я здесь одна. К стволу каштана
Прильнуть так сладко голове!
И в сердце плачет стих Ростана
Как там, в покинутой Москве.

Париж в ночи мне чужд и жалок,
Дороже сердцу прежний бред!
Иду домой, там грусть фиалок
И чей-то ласковый портрет.

Там чей-то взор печально-братский.
Там нежный профиль на стене.
Rostand и мученик Рейхштадтский
И Сара -- все придут во сне!

В большом и радостном Париже
Мне снятся травы, облака,
И дальше смех, и тени ближе,
И боль как прежде глубока.

Париж, июнь 1909

[Eveline]

Март

Я скоро уеду в город,
А жалко - весна идёт.
Уже на лесных озёрах
Потрескался звонкий лёд.
Уже на полях пушистых
Осел потемневший снег,
Иветер сырой неистов,
И кровь ускоряет бег.
Порою бессонной ночью
Я слышу едва-едва,
Как рвётся из тесных почек
Молоденькая листва.
И жалко зимы немного,
И радостно нынче мне...
А грач до смешного строго
Идёт по моей лыжне.


***
Есть праздники, что навсегда с тобой,-
Красивый человек,
Любимый город.
Иль где-нибудь на Севере - собор,
Иль, может, где-нибудь на Юге - горы.
К ним прикипела намертво душа,
К ним рвёшься из житейской суматохи.
И пусть дела мои сегодня плохи,
Жизнь всё равно - я знаю! - хороша.
Не говорите :
- Далеко до гор! -
Они со мною на одной планете,
И где-то смотрит в озеро собор,
И есть красивый человек на свете.

Сознанье этого острей, чем боль.
Спасибо праздникам, что навсегда с тобой!

Юлия Друнина

[Boris]

Тихонько Любить

(А. Вертинский)

Вы стояли в театре в углу за кулисами,
А за Вами словами звеня
Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами
Потихоньку ругали меня.

Кто-то злобно шипел: Молодой да удаленький,
Вот кто за нос умеет водить,
И тогда Вы сказали: Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?

А потом был концерт. Помню степь белоснежную
На вокзале Ваш мягкий поклон
В этот вечер Вы были особенно нежною,
Как лампадка у старых икон

А потом - города, степь, дороги, проталинки,
Я забыл то чего не хотел бы забыть,
И осталась лишь фраза: Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?

[Lastochka]

М. Волошин

Я вся - тона жемчужной акварели,
Я бледный стебель ландыша лесного,
Я легкость стройная обвисшей мягкой ели,
Я изморозь зари, мерцанье дна морского.

Там, где фиалки и бледное золото
Скованы в зори ударами молота,
В старых церквах, где полет тишины
Полон сухим ароматом сосны, -

Я жидкий блеск икон в дрожащих струйках дыма,
Я шелест старины, скользящей мимо,
Я струки белые угаснувшей метели,
Я бледные тона жемчужной акварели.

[Vishenka]

По-моему это вот из неоконченных стихотворений Ахматовой, но я вчера не смогла в книжке его найти. Может, я его у Лидии Чуковской читала?

Переулочек, переул...
Горло петелькой затянул

[Voisin]

Плавание в Византию (W.B. Yeats "Sailing to Byzantium")

До Слова

Извиняюсь за хрестоматийность выбора, но глубинные со-отражения ("увядающая жизнь - вечное искусство", "энергия (но и смерть) живого - вечность (но и чуждость трагизму)  монументов" и пр.) вкупе с мерцающим блеском языковой поверхности выделяют поэму Иейтса "Плавание в Византию" среди прочих "стихий".


I

That is no country for old men. The young
In one another's arms, birds in the trees
--- Those dying generations --- at their song,
The salmon-falls, the mackerel-crowded seas,
Fish, flesh, or fowl, commend all summer long
Whatever is begotten, born, and dies.
Caught in that sensual music all neglect
Monuments of unageing intellect.

II

An aged man is but a paltry thing,
A tattered coat upon a stick, unless
Soul clap its hands and sing, and louder sing
For every tatter in its mortal dress,
Nor is there singing school but studying
Monuments of its own magnificence;
And therefore I have sailed the seas and come
To the holy city of Byzantium.

III

O sages standing in God's holy fire
As in the gold mosaic of a wall
Come from the holy fire, perne in a gyre,
And be the singing-masters of my soul.
Consume my heart away; sick with desire
And fastened to a dying animal
It knows not what it is; and gather me
Into the artifice of eternity.

IV

Once out of nature I shalll never take
My bodily form from any natural thing,
But such a form as Grecian goldsmiths make
Of hammered gold and gold enamelling
To keep a drowsy Emperor awake;
Or set upon a golden bough to sing
To lords and ladies of Byzantium
Of what is past, or passing, or to come.

(Кто-нибудь знает русский перевод?)


После Слова

Завораживает звуковая магия - язык поэмы удивительно музыкальный, пусть и нарочито неловкий. Форма, хоть и нежесткая,  очень точно структурирована. Ямбический пентаметр - вплоне уместный во время "плавания в прошлое", - снабжён чередующимися рифмами в каждой из станц. Очевидна и символика древнекельтских аллитераций ( fish , flesh, fowl) как прямой намёк на Ирландию, от которой-то, собственно, и бегут в страну, где "всё иначе", а потому и сам язык сбивается на "ассонансы": Once out of nature I shalll never

Поразителен этот разворот в вымышленный "Дамаск" этого сына скал и скелов, строителя норманской "башни-крепости" и кельтской "лестницы предков". Впрочем, конечно, в старости радости мало, оттого и приходят мысли о бегстве назад. Туда, - как он мечтал, - в то неуловимое время, после закрытия Юстинианом Академии, но ещё перед открытием Святой Софии. Туда, где всё "личное, пережитое" покрыто и скрыто золотом и серебром.

Пора, мои друзья плывущие, пернатые и плоть, к покою, а не к природе , ведёт меня поиск. К культурной пра-родине. К не столь уж давнему и древнему Востоку, пусть даже и "без правды Пророка". В поисках утраченной безусловности. Вне  пахнущих лососей и скумбрий. Византия не знает старости, не может даже помыслить смерть, живёт вечно... в "золотых клетках" на "золотом пьедестале".

Доплыл ли он, вошёл ли во Врата? "Науке неизвестно". Стихотворение крутится по кругу - четвёртая станца "предвосхищает" предыдущую.  Замок сам по себе не достижим, но важно найти отношение к этому замку, к этой тайне...  

[Золушка]

(Кто-нибудь знает русский перевод?)

Я наизусть, естественно, не знаю, но обычный поиск в Интернет дал такой результат:

Плавание в Византий

I.
То не страна для старцев: - Сколько сил
Потрачено в объятьях, соловьев
- Плодящихся и гибнущих - в силки
Изловлено; лососей, скумбрий клев
Хорош как никогда: и кровь кипит,
И плоть в пылу не ведает оков.
В безумной этой музыке таясь,
Рвет вожделенье поколений связь.

II.
Там старый человек — смешная вещь,
Дырявый плащ на жерди, — разве что
Душа в ладоши бьет и рвется петь
Осанну твари смертной. Но зато,
Без глупых школ умея дух привлечь,
Величьем спорят Запад и Восток.
И потому, преодолев моря,
К Византию спеши, душа моя.

III.
О мудрые, в божественном огне
Стоящие, как в смальте золотой,
Сойдите вихрем пламенным ко мне
И пеньем вышколите голос мой.
Спалите мое сердце — ему нет
Спасенья: ведь, страдая слепотой,
Само себя не знает. А потом
Меня введите в ваш предвечный дом.


IV.
В осадок выпав из природы, я
Не втисну тело в злак иль минерал,
Но в форму, вышедшую из огня
Мехов кузнечных — золото, эмаль,
Чтоб сон согнать с тяжелых вежд царя,
И, с птичьим естеством смешав металл,
Петь византийцам, длящим хоровод,
Что было, есть и будет в свой черед.

[Voisin]

Спасибо, дорогая Золушка, очень порадовали переводом. Особенно замечательно - "в осадок выпав" вместо Once out of nature . Я обязательно должен это сохранить в какой-нибудь очень потаённой клетке головного мозга.

А чей это перевод? По крайней мере, он эквиритмический, за исключением концовки второй строфы, где, уже принявший решение, но всё ещё на пол-пути между жизнью и искусством, Йейтс внезапно переходит на прозу. Аллюзии (например, those dying generations - из Левита; beget, born, die - тоже Библейское; Андерсеновский соловей в 4 стансе - также неузнаваем, выражение Grecian goldsmiths тоже исчезло, а ведь это прямой парафраз из Китса - Grecian Urn и т.д. и т.п.) с аллитерациями (напр. "плывущие, пернатые, плоть"), разумеется, растворились.

Что до смысла... Неохота придираться к отдельным словам. Judge not, lest ye be judged , как известно, да и просто в рифму то нелегко порой попадать. Но, всё-таки, Платон с Йейтсом мне дороже переводчика.

Смысл ведь всей первой станцы - в противопоставлении современному и молодому "сенсуальному искусству" вечных и неизменных "монументов интеллекта".  Всё живое гибнет реализовав своё, если угодно, сексуальное предназначение: в объятиях ли друг друга (как юнцы), во время любовных песен (как птицы), после ежегодной миграции-"пилигримажа" и откладывания икры (как лососи). При чём тут клёв скумбрий?? Отловленные в силки соловьи? В любовные силки, разве что?

Да, собственно, тут каждая строчка в точку. "Страдающее слепотой сердце" (вместо "пристёгнутое к умирающему животному") - это неплохо. На заметку адептам роматических стишат. "Запад-Восток", "Предвечный дом", тоже, конечно, верлибры, однако же никак не вытекающие ни из смысла стихотворения, ни из его отдельных слов.

В конце же перевода и в самом деле рискуешь "выпасть в осадок": разве собирался поэт втиснуться "в злак или минерал", когда лишь мечтал о новой форме, "телоподобной", своего рода совершенной, но механической игрушке, которой предопределено  петь "на золотой ветви" предопределённые и вечные мелодии. Заметим, что Йейтс избегает прямого отождествления "механического робота" с птицей, это переводчик надеется с "птичьим естеством(?) смешать метал" (до этого категорически отказав себе в "природных злаках"). В общем, если не знать оригинала, то дочитав до конца "русское Плавание" хочется помотать головой и спросить: "Чего-чего"?

А так, не привязываясь к содержанию, русское стихотворение, в общем и целом, ничего - красивое...

[Vishenka]

Рискуя свести дискуссию к "Йейтс - голова!" осмелюсь все же заметить после 2-х дней раздумий, что Академию закрыл не Юстиниан, а его дядя Юстин, которому он наследовал, солдафон и неуч. Голову на отсечение не дам, но что-то помнится мне так. И вообще это мааааленькое примечание на полях, мышка пискнула :-)