Любимые стихи

[Klea]

Китайский мотив

Лунный луч, струясь, как цвет опала
Круглый мост чертит над зыбью дробной
Все зубцы, что тень обрисовала
Обведя по одному подробно

Это лишь виденье, лишь обманы
Что из бездн пространства мирового
Выплывают, милы нам и странны
И во тьме без края тонут снова

Тутовое дерево, а рядом
Различаем праздного поэта
Мерящего отрешенным взгдядом
Дрожь теней и переливы света

Он спешит в свое стихотворенье
Все вместить, задумчивый гуляка:
Блеск луны и облаков струенье,
Возникающих пред ним из мрака
Каждой вещи запах, форму, краску
Горькую и вкрадчвую ласку.

И в строфе задержано мгновенье.

Герман Гессе

[Klea]

Поцелуй

Все дыханье цветущего лета - одна пчела -
Чудеса и богатсва мира - один алмаз -
Жемчуга сердце - сиянье и тени волн -
Истина ярче алмаза, искренность чище чем жемчуг -
Все это вместе и многое сверх того
В твое поцелуе, женщина.



ИСПОВЕДЬ

Ты думаешь, я от жизни своей устал
И вижу её, как долину напрасных слёз?
Мне смертное ложе похоже на пьедестал,
А я - на надгробье над гробом, в который лёг.
Ты думаешь - мне не достать на краю стола
Аптекарских склянок, укутанных в ярлыки?
Но это неважно - мне из моего угла
Прекрасно видны мансарды и чердаки.
И там под одной из самых высоких крыш,
В распахнутой раме, чуть-чуть в глубине окна
Я женщину вижу и взгляд у неё открыт.
И, Господи, смилуйся, как хороша она!
И я забываю аптечные рубежи,
Глаза закрываю и слышу, как пляшет пульс.
И думаю молча, что как это сладко - жить
И чувствовать нёбом любви бесподобный вкус!

Роберт Браунинг

[Boris]

Как учит нас столетье выбирать
тот возраст, где удачней умирать,
где целый дом роняет из окна
тот возраст, где кончается война,
тот возраст, где ты шествовал меж пуль.
Ты голову просовываешь в нуль,
просовываешь новую тоску
в нуль с хвостиком, а хвостик -- к потолку.

Была ли это правда, или ложь,
теперь наверняка не разберешь,
но кто-то был правдив, а кто-то лжив,
но кто-то застрелился, кто-то жив,
а кто играет до сих пор в кино,
но остальные умерли давно.
Но был другой -- таким и надо быть --
кто ухитрился обо всем забыть,
своей игрой столовые пленяв.

Живи, живи. Мы встретимся на днях.

Живи в послевоенных городах,
играй в столовых, вечером -- в садах,
играй, играй провинциальный вальс
и мальчикам подмигивай -- для нас.
Твой день пройдет, мелькнет, как легкий тур
среди смычков, огней, клавиатур,
провинциальный клен прошелестит,
и женщина знакомая простит,
и Бог простит безумный краткий век
военных и заслуженных калек,
и ты уйдешь, не задолжав за хлеб,
но искус у окна преодолев...

Иосиф Бродский

[Boris]

ИСКУССТВО ПОЭЗИИ

За музыкою только дело.
Итак, не размеряй пути.
Почти бесплотность предпочти
Всему, что слишком плоть и тело.

Не церемонься с языком
И торной не ходи дорожкой.
Всех лучше песня, где немножко
И точность точно под хмельком.

Так смотрят из-за покрывала,
Так зыблет полдня южный зной.
Так осень небосвод ночной
Вызвежживает как попало.

Всего милее полутон.
Не полный тон, но лишь полтона,
Лишь он венчает по закону
Мечту с мечтою, альт, басон.

Нет ничего острот коварней
И смеха ради шутовства:
Слезами плачет синева
От чесноку такой поварни.

Хребет риторике сверни.
О, если б в бунте против правил
Ты рифмам совести прибавил!
Не ты, - куда зайдут они?

Кто смерит вред от их подрыва?
Какой глухой или дикарь
Всучил нам побрякушек ларь
И весь их пустозвон фальшивый?

Так музыки же вновь и вновь?
Пускай в твоем стихе с разгону
Блеснут в дали преображенной
Другое небо и любовь.

Пускай он выболтает сдуру
Все, что впотьмах, чудотворя
Наворожит ему заря...
Все прочее – литература.


Поль Верлен в переводе Бориса Пастернака

[Ludmila]

Лет двадцать назад прочитала поэму Юнны Мориц. начало почему-то запало в душу:

О чем ? Как все искусства – о любви,
О сладости духовного страданья,
О нестерпимом счастье – быть людьми
И ведать бездны нашего сознанья.
Еще о независимости. Сплошь
Не та ли нам завистна и прекрасна,
С которой не в ладах святая ложь
В те времена, когда неложь опасна
Но выше независимостей всех
Мы ценим ту, что никогда не в моде:
Она лишает права на успех
Взамен измены собственной природе.
Об этом. Если и о чем другом –
Отнюдь не о небрежности ко благу,
Не о презренье к дому с пирогом.
Но мне, чтоб наглость выдать за отвагу
Не стоит жить. Мой друг, не будь врагом,
Не приравняй стихи к универмагу,
Где нужно мерить на себя. Не мерь,
Разлюбишь. Будет хуже, чем теперь.
Совсем иначе станешь обращаться
Со всеми, чья судьба тебе близка.
Смотри же, для тебя моя рука
Достанет две строки из тайника:
Жить вдалеке, звонить издалека
И далеко не каждый день встречаться.

[Eveline]

Позови меня !

Позови меня!
Я всё заброшу.
Январём горячим, молодым
Заметёт тяжёлая пороша
Лёгкие следы.

Свежие пушистые поляны.
Губы.
Тяжесть ослабевших рук.
Даже сосны,
от метели пьяные,
Закружились с нами на ветру.

На моих губах снежинки тают.
Ноги разъезжаются на льду.
Бойкий ветер, тучи разметая,
Покачнул весёлую звезду.

Хорошо,
что звёзды покачнулись
Хорошо
по жизни пронести
Счастье,
не затронутое пулей,
Верность,
не забытую в пути.


Юлия Друнина

[Helene]

Закат сиял улыбкой алой,
Париж тонул в лиловой мгле...
В порыве грусти, день усталый прижал свой лоб к сырой земле,
И вечер медленно расправил
Над миром сизое крыло
И кто-то горсть камней расплавил
Их бросив в жидкое стекло

[Helene]

Пардон, но не могу не написать:

A stone's throw from Jerusalem, I walked a lonely mile in the moonlight
And though a million stars were shining
My heart was lost on a distant planet
That whirls around the April moon, whirling in an arc of sadness
I'm lost without you, I'm lost without you

Though all my kingdoms turn to sand and fall into the sea
I'm mad about you, I'm mad about you

From the dark secluded valleys I heard the ancient songs of sadness
But every step I thought of you, every footstep only you
Every star a grain of sand, the leavings of a dried up ocean
Tell me how much longer, how much longer

They say a city in the desert lies the vanity of an ancient king
But the city lies in broken pieces
Where the wind howls and the vultures sing
These are the works of man, this is the sum of our ambition
It would make a prison of my life if you became another's wife

With every prison blown to dust, my enemies walk free
I'm mad about you, I'm mad about you
And I have never in my life felt more alone than I do now
Although I claim dominions over all I see, it means nothing to me
There are no victories in all our histories without love

Пыталась на русский перевести, чтоб красиво было, но вышло не очень. Оставляю так.

[Lokidor]

Rondel de l'adieu

Partir c'est mourir un peu,
C'est mourir a ce qu'on aime :
On laisse un peu de soi-meme
En toute heure et dans tout lieu.

C'est toujours le deuil d'un voeu,
Le dernier vers d'un poeme ;
Partir c'est mourir un peu,
C'est mourir a ce qu'on aime.

Et l'on part, et c'est un jeu,
Et jusqu'a l'adieu supreme
C'est son ame que l'on seme,
Que l'on seme a chaque adieu :
Partir c'est mourir un peu.

Edmond Haraucourt

[Leonetti]

Снег пошел
И счастливый пес
Пробегающий налегке
Хлопья тающие пронес
На дымящемся языке

[Klea]

Ален Боскэ


Я кричу

Я кричу о потерянных детях.
Я пишу.
Я кричу о женщине разлюбившей.
Я пишу.
Я кричу о том, как солнце затмилось.
Я пишу.
Я кричу о дереве убитом.
Я пишу.
Я кричу о планете сумасшедшей.
Я пишу
О невозможности кричать.

(“Порыв Бога” )

=========

Ив Бержере


Кровать разбросана

Хребет далёко под самой тучей
и склон задумчивый, на склоне
трепещут лиственицы, и холмы
соседние, и кипарисы, и тополя
спешат штрихами нежными переложить
свою любовь живую, неживую,
свою же безнадёжную любовь,
свою истому, негу — на бумагу;
так птиц полёт и песни насекомых
струятся тонко, чисто, в лепестках
и листьях;
и этот видимый невидимый пейзаж
придёт и сядет на колени мира
молчащего, безмолвного, верней,
но он вернётся, убежит обратно,
сбежит с колен на ясность лепестка,
на цвет листа; так бросим этот вид,
рисунок, зарисовку ли пейзажа;
кровать разбросана, как затянулся сон
вселенной, переполненной рассветом
внезапно озарившейся земли

(“Пражские стихи”)

========

Люк Беримон


Ночь на заре

Роза пробилась сквозь камень снежный —
Снежный наст, через холод смертный —
Прямо к небу, дикий конь неверный
Белый скачет через ветер снежный.
Роза трепещет средь соломы старой
Во дворе забегаловки, ангел чёрный
Из под лап еловых дует мимо бара
И качает розу, розу иллюзорную,
Как свечу хрупкую, даже больше, только
Исчеркала роза краской небо, наст,
Нежной, как ребёнок, не сказать, насколько
Тонкой краской роза — утренняя слеза.
Поцелуй растопит снег зари скорей,
И наша роза нас сожжёт зарёй твоей.

============

[Klea]

Не называй меня никому,
Я серафим твой, легкое бремя.
Ты поцелуй меня нежно в темя,
И отпусти во тьму.

Все мы сидели в ночи без света.
Ты позабудешь мои приметы.

Да не смутит тебя сей - Бог весть!-
Вздох, всполохнувший одежды ревность.
Может ли, друг, на устах любовниц
Песня такая цвесть?

Так и иди себе с миром, словно
Пальчика гладил в хору церковном.

Духи и дети, дитя, не в счет!
Не отвечают, дитя, за души!
Эти ли руки - веревкой душат?
Эта ли нежность - жжет?

Вспомни, как руки пустив вдоль тела,
Закаменев, на тебя глядела.

Не загощусь я в твоем дому,
Раскрепощу молодую совесть.
Видишь: к великим боям готовясь,
Сам ухожу во тьму.

И обещаю: не будет биться
В окна твои - золотая птица!

25 ноября 1920



ЧУЖОМУ

Твои знамена - не мои!
Врозь наши головы.
Не изменить в тисках Змеи
Мне Духу - Голубю.

Не ринусь в красный хоровод
Вкруг древа майского.
Превыше всех земных ворот -
Врата мне - райские.

Твои победы - не мои!
Иные грезились!
Мы не на двух концах земли -
На двух созвездиях!

Ревнители двух разных звезд -
Так что же делаю -
Я, перекидывая мост
Рукою смелою?!

Есть у меня моих икон
Ценней - сокровище.
Послушай: есть другой закон,
Законы - кроющий.

Пред ним - все клонятся клинки,
Все меркнут - яхонты.
Закон протянутой руки,
Души распахнутой.

И будем мы судимы - знай
Одною мерою.
И будет нам обоим - Рай,
В который - верую.

Москва, 28 ноября 1920



"- Прощай! - Как плещет через край..."

- Прощай! - Как плещет через край
Сей звук: прощай!
Как, всполохнувшись, губы сушит!
- Весь свод небесный потрясен!
Прощай! - в едином слове сем
Я - всю - выплескиваю душу!

8 декабря 1920

М. Цветаева

[Boris]

Марина Цветаева

В ПАРИЖЕ

Дома до звезд, а небо ниже,
Земля в чаду ему близка.
В большом и радостном Париже
Все та же тайная тоска.

Шумны вечерние бульвары,
Последний луч зари угас,
Везде, везде всё пары, пары,
Дрожанье губ и дерзость глаз.

Я здесь одна. К стволу каштана
Прильнуть так сладко голове!
И в сердце плачет стих Ростана
Как там, в покинутой Москве.

Париж в ночи мне чужд и жалок,
Дороже сердцу прежний бред!
Иду домой, там грусть фиалок
И чей-то ласковый портрет.

Там чей-то взор печально-братский.
Там нежный профиль на стене.
Rostand и мученик Рейхштадтский
И Сара -- все придут во сне!

В большом и радостном Париже
Мне снятся травы, облака,
И дальше смех, и тени ближе,
И боль как прежде глубока.

Париж, июнь 1909

[Eveline]

Март

Я скоро уеду в город,
А жалко - весна идёт.
Уже на лесных озёрах
Потрескался звонкий лёд.
Уже на полях пушистых
Осел потемневший снег,
Иветер сырой неистов,
И кровь ускоряет бег.
Порою бессонной ночью
Я слышу едва-едва,
Как рвётся из тесных почек
Молоденькая листва.
И жалко зимы немного,
И радостно нынче мне...
А грач до смешного строго
Идёт по моей лыжне.


***
Есть праздники, что навсегда с тобой,-
Красивый человек,
Любимый город.
Иль где-нибудь на Севере - собор,
Иль, может, где-нибудь на Юге - горы.
К ним прикипела намертво душа,
К ним рвёшься из житейской суматохи.
И пусть дела мои сегодня плохи,
Жизнь всё равно - я знаю! - хороша.
Не говорите :
- Далеко до гор! -
Они со мною на одной планете,
И где-то смотрит в озеро собор,
И есть красивый человек на свете.

Сознанье этого острей, чем боль.
Спасибо праздникам, что навсегда с тобой!

Юлия Друнина

[Boris]

Тихонько Любить

(А. Вертинский)

Вы стояли в театре в углу за кулисами,
А за Вами словами звеня
Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами
Потихоньку ругали меня.

Кто-то злобно шипел: Молодой да удаленький,
Вот кто за нос умеет водить,
И тогда Вы сказали: Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?

А потом был концерт. Помню степь белоснежную
На вокзале Ваш мягкий поклон
В этот вечер Вы были особенно нежною,
Как лампадка у старых икон

А потом - города, степь, дороги, проталинки,
Я забыл то чего не хотел бы забыть,
И осталась лишь фраза: Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?

[Lastochka]

М. Волошин

Я вся - тона жемчужной акварели,
Я бледный стебель ландыша лесного,
Я легкость стройная обвисшей мягкой ели,
Я изморозь зари, мерцанье дна морского.

Там, где фиалки и бледное золото
Скованы в зори ударами молота,
В старых церквах, где полет тишины
Полон сухим ароматом сосны, -

Я жидкий блеск икон в дрожащих струйках дыма,
Я шелест старины, скользящей мимо,
Я струки белые угаснувшей метели,
Я бледные тона жемчужной акварели.

[Vishenka]

По-моему это вот из неоконченных стихотворений Ахматовой, но я вчера не смогла в книжке его найти. Может, я его у Лидии Чуковской читала?

Переулочек, переул...
Горло петелькой затянул

[Voisin]

Плавание в Византию (W.B. Yeats "Sailing to Byzantium")

До Слова

Извиняюсь за хрестоматийность выбора, но глубинные со-отражения ("увядающая жизнь - вечное искусство", "энергия (но и смерть) живого - вечность (но и чуждость трагизму)  монументов" и пр.) вкупе с мерцающим блеском языковой поверхности выделяют поэму Иейтса "Плавание в Византию" среди прочих "стихий".


I

That is no country for old men. The young
In one another's arms, birds in the trees
--- Those dying generations --- at their song,
The salmon-falls, the mackerel-crowded seas,
Fish, flesh, or fowl, commend all summer long
Whatever is begotten, born, and dies.
Caught in that sensual music all neglect
Monuments of unageing intellect.

II

An aged man is but a paltry thing,
A tattered coat upon a stick, unless
Soul clap its hands and sing, and louder sing
For every tatter in its mortal dress,
Nor is there singing school but studying
Monuments of its own magnificence;
And therefore I have sailed the seas and come
To the holy city of Byzantium.

III

O sages standing in God's holy fire
As in the gold mosaic of a wall
Come from the holy fire, perne in a gyre,
And be the singing-masters of my soul.
Consume my heart away; sick with desire
And fastened to a dying animal
It knows not what it is; and gather me
Into the artifice of eternity.

IV

Once out of nature I shalll never take
My bodily form from any natural thing,
But such a form as Grecian goldsmiths make
Of hammered gold and gold enamelling
To keep a drowsy Emperor awake;
Or set upon a golden bough to sing
To lords and ladies of Byzantium
Of what is past, or passing, or to come.

(Кто-нибудь знает русский перевод?)


После Слова

Завораживает звуковая магия - язык поэмы удивительно музыкальный, пусть и нарочито неловкий. Форма, хоть и нежесткая,  очень точно структурирована. Ямбический пентаметр - вплоне уместный во время "плавания в прошлое", - снабжён чередующимися рифмами в каждой из станц. Очевидна и символика древнекельтских аллитераций ( fish , flesh, fowl) как прямой намёк на Ирландию, от которой-то, собственно, и бегут в страну, где "всё иначе", а потому и сам язык сбивается на "ассонансы": Once out of nature I shalll never

Поразителен этот разворот в вымышленный "Дамаск" этого сына скал и скелов, строителя норманской "башни-крепости" и кельтской "лестницы предков". Впрочем, конечно, в старости радости мало, оттого и приходят мысли о бегстве назад. Туда, - как он мечтал, - в то неуловимое время, после закрытия Юстинианом Академии, но ещё перед открытием Святой Софии. Туда, где всё "личное, пережитое" покрыто и скрыто золотом и серебром.

Пора, мои друзья плывущие, пернатые и плоть, к покою, а не к природе , ведёт меня поиск. К культурной пра-родине. К не столь уж давнему и древнему Востоку, пусть даже и "без правды Пророка". В поисках утраченной безусловности. Вне  пахнущих лососей и скумбрий. Византия не знает старости, не может даже помыслить смерть, живёт вечно... в "золотых клетках" на "золотом пьедестале".

Доплыл ли он, вошёл ли во Врата? "Науке неизвестно". Стихотворение крутится по кругу - четвёртая станца "предвосхищает" предыдущую.  Замок сам по себе не достижим, но важно найти отношение к этому замку, к этой тайне...  

[Золушка]

(Кто-нибудь знает русский перевод?)

Я наизусть, естественно, не знаю, но обычный поиск в Интернет дал такой результат:

Плавание в Византий

I.
То не страна для старцев: - Сколько сил
Потрачено в объятьях, соловьев
- Плодящихся и гибнущих - в силки
Изловлено; лососей, скумбрий клев
Хорош как никогда: и кровь кипит,
И плоть в пылу не ведает оков.
В безумной этой музыке таясь,
Рвет вожделенье поколений связь.

II.
Там старый человек — смешная вещь,
Дырявый плащ на жерди, — разве что
Душа в ладоши бьет и рвется петь
Осанну твари смертной. Но зато,
Без глупых школ умея дух привлечь,
Величьем спорят Запад и Восток.
И потому, преодолев моря,
К Византию спеши, душа моя.

III.
О мудрые, в божественном огне
Стоящие, как в смальте золотой,
Сойдите вихрем пламенным ко мне
И пеньем вышколите голос мой.
Спалите мое сердце — ему нет
Спасенья: ведь, страдая слепотой,
Само себя не знает. А потом
Меня введите в ваш предвечный дом.


IV.
В осадок выпав из природы, я
Не втисну тело в злак иль минерал,
Но в форму, вышедшую из огня
Мехов кузнечных — золото, эмаль,
Чтоб сон согнать с тяжелых вежд царя,
И, с птичьим естеством смешав металл,
Петь византийцам, длящим хоровод,
Что было, есть и будет в свой черед.

[Voisin]

Спасибо, дорогая Золушка, очень порадовали переводом. Особенно замечательно - "в осадок выпав" вместо Once out of nature . Я обязательно должен это сохранить в какой-нибудь очень потаённой клетке головного мозга.

А чей это перевод? По крайней мере, он эквиритмический, за исключением концовки второй строфы, где, уже принявший решение, но всё ещё на пол-пути между жизнью и искусством, Йейтс внезапно переходит на прозу. Аллюзии (например, those dying generations - из Левита; beget, born, die - тоже Библейское; Андерсеновский соловей в 4 стансе - также неузнаваем, выражение Grecian goldsmiths тоже исчезло, а ведь это прямой парафраз из Китса - Grecian Urn и т.д. и т.п.) с аллитерациями (напр. "плывущие, пернатые, плоть"), разумеется, растворились.

Что до смысла... Неохота придираться к отдельным словам. Judge not, lest ye be judged , как известно, да и просто в рифму то нелегко порой попадать. Но, всё-таки, Платон с Йейтсом мне дороже переводчика.

Смысл ведь всей первой станцы - в противопоставлении современному и молодому "сенсуальному искусству" вечных и неизменных "монументов интеллекта".  Всё живое гибнет реализовав своё, если угодно, сексуальное предназначение: в объятиях ли друг друга (как юнцы), во время любовных песен (как птицы), после ежегодной миграции-"пилигримажа" и откладывания икры (как лососи). При чём тут клёв скумбрий?? Отловленные в силки соловьи? В любовные силки, разве что?

Да, собственно, тут каждая строчка в точку. "Страдающее слепотой сердце" (вместо "пристёгнутое к умирающему животному") - это неплохо. На заметку адептам роматических стишат. "Запад-Восток", "Предвечный дом", тоже, конечно, верлибры, однако же никак не вытекающие ни из смысла стихотворения, ни из его отдельных слов.

В конце же перевода и в самом деле рискуешь "выпасть в осадок": разве собирался поэт втиснуться "в злак или минерал", когда лишь мечтал о новой форме, "телоподобной", своего рода совершенной, но механической игрушке, которой предопределено  петь "на золотой ветви" предопределённые и вечные мелодии. Заметим, что Йейтс избегает прямого отождествления "механического робота" с птицей, это переводчик надеется с "птичьим естеством(?) смешать метал" (до этого категорически отказав себе в "природных злаках"). В общем, если не знать оригинала, то дочитав до конца "русское Плавание" хочется помотать головой и спросить: "Чего-чего"?

А так, не привязываясь к содержанию, русское стихотворение, в общем и целом, ничего - красивое...

[Vishenka]

Рискуя свести дискуссию к "Йейтс - голова!" осмелюсь все же заметить после 2-х дней раздумий, что Академию закрыл не Юстиниан, а его дядя Юстин, которому он наследовал, солдафон и неуч. Голову на отсечение не дам, но что-то помнится мне так. И вообще это мааааленькое примечание на полях, мышка пискнула :-)

[Золушка]

Да-да, переводчица, конечно, не особенно расстаралась, но больше я ничего не нашла. Ее зовут С. Зонова. Ее имя мне ничего не говорит, так что, наверное, это - любительский перевод.

[Золушка]

И все-таки, Вишенка, это был именно Юстиниан.

[Voisin]

Quote: from Vishenka on 12:34 - 19 Марта, 2003[br] осмелюсь все же заметить после 2-х дней раздумий, что Академию закрыл не Юстиниан, а его дядя Юстин

Мда уж... Только расслабишься за декламированием стихов и тут же атака со стороны знатоков тайн Византийского двора. Надеюсь, что всё-таки Юстиниан... А если и не он, то Модератор, наверное, поправит.

А Йейтс таки голова, пусть и седая. N'est-ce pas?

У меня, собственно, вот ещё какой вопрос ко всем волкам англо-лингвистического профессионализма, т.е. к Золушке, Вишенке, Яне, Нелле и ...: употреблённое Йейтсом "perne in a gyre" - это что? Gyre, наверняка, круг от греческого "гирос" ("gyrate" - крутиться). Что такое "perne" не могу догадаться вовсе. Знаю прилагательное "pernicious" = harmful (e.g. pernicious gossip), но может оно и не связано с "perne". Аny bright ideas?

[Золушка]

Ну, я так не профессионал, просто большой любитель. Потому идея у меня родилась только самая банальная – посмотреть, что об этом пишут в сети люди более тесно с творчеством Йейтса знакомые. Почти во всех эссе, что я просмотрела, пишут что “perne in a gyre” - это символ “spinning wheel”, вращения (развития истории, в том числе) по спирали. Но это вы, Вуазен, наверное, и сами читали, здесь я вряд ли открыла для вас Америку (вернее, Ирландию). Может, здесь какие-то кельтские мотивы?

[Boris]

Мы дни на дни покорно нижем.
Даль не светла и не мутна...
Над замирающим Парижем
Плывет весна... и не весна.

В жемчужных утрах, в зорях рдяных
Ни радости, ни грусти нет.
На зацветающих каштанах
И лист - не лист, и цвет - не цвет.

Неуловимо беспокойна,
Бессолнечно просветлена,
Неопьяненно и нестройно
Взмывает жданная весна.

Душа болит в краю бездомном;
Молчит, и слушает, и ждет...
Сама природа в этот год
Изнемогла в боренье темном.

* * *

В дождь Париж расцветает,
Точно серая роза...
Шелестит, опьяняет
Влажной лаской наркоза.

А по окнам, танцуя
Всё быстрее, быстрее,
И смеясь и ликуя,
Вьются серые феи...

Тянут тысячи пальцев
Нити серого шелка,
И касается пяльцев
Торопливо иголка.

На синеющем лаке
Разбегаются блики...
В проносящемся мраке
Замутились их лики...

Сколько глазок несхожих!
И несутся в смятенье,
И целуют прохожих,
И ласкают растенья...

И на груды сокровищ,
Разлитых по камням.
Смотрят морды чудовищ
С высоты Notre-Dame.

Максимилиан ВОЛОШИН

[Peps]

А может кто ссылочку даст на сайт с стихами на французском?

Любовь моя, не медли -
Пей жизни сок!
Повременишь - немедля
Упустишь срок.
Все то, чем мы богаты
С тобой сейчас,
В небытие когда-то
Уйдет от нас.
Поблекнет эта алость
Твоих ланит,
Глаза сомкнет усталость,
Страсть отзвенит.
И нас к земле придавит
Движенье лет,
Что возле губ оставит
Свой горький след.
Так пей, вкушай веселье!
Тревоги прочь,
Покуда нас отселе
Не вырвет ночь.
Не внемли укоризне -
И ты поймешь,
Что, отдаваясь жизни,
Ее берешь!

Мартин Опиц

[Boris]

1
Мы легли у разбитой ели,
Ждём, когда же начнёт светлеть.
Под шинелью вдвоём теплее
На продрогшей гнилой земле.

- Знаешь, Юлька, я - против грусти.
Но сегодня она не в счёт.
Дома, в яблочном захолустье
Мама, мамка моя живёт.

У тебя есть друзья, любимый.
У меня - лишь она одна.
Пахнет в хате квашнёй и дымом,
За порогом бурлит весна.

Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждёт...
Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счёт.

...Отогрелись мы еле-еле.
Вдруг - приказ: "Выступать вперёд!"
Снова рядом в сырой шинели
Светлокосый солдат идёт.

2
С каждым днём становилось горше.
Шли без митингов и знамён.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрёпанный батальон.

Зинка нас повела в атаку,
Мы пробились по чёрной ржи,
По воронкам и буеракам
Через смертные рубежи.

Мы не ждали посмертной славы.
Мы хотели со славой жить.
...Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?

Её тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав,
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.

3
...Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она - не в счёт.
Где-то в яблочном захолустье
Мама, мамка твоя живёт.

У меня есть друзья, любимый,
У неё ты была одна.
Пахнет в хате квашнёй и дымом,
За порогом бурлит весна.

И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
...Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала...

Ю. Друнина

[Destin]

C E T A M O U R (Jacques Prevert)

Cet amour, si violent, si fragile, si tender, si desespere
Cet amour beau comme le jour et mauvais comme le temps, quand le temps est mauvais
Cet amour si vrai, cet amour si beau, si heureux, si joyeux et si derisoire
Tremblent de peur comme un enfant dans le noir
Et si sur de lui comme un homme tranquille au milieu de la nuit
Cet amour qui faisait peur aux autres, qui les faisait parler, qui les faisait blemir
Cet amour guette, parce que nous le guettions
Traque, blesse, pietine, acheve, nie, oublie,
Parce que nous l’avons traque, blesse, pietine, acheve, nie, oublie
Cet amour tout entier, si vivant encore, et tout ensoleille
C’est le tien, c’est le mien, celui qui a ete
Cette chose toujours nouvelle et qui n’a pas change
Aussi vraie qu’une plante, aussi tremblante qu’un oiseau, aussi chaude, aussi vivante que l’ete.
Nous pouvons tous les deux aller et revenir, nous pouvons oublier et puis nous redormir
Nous reveiller, souffrir, vieillir, nous endormir encore, rever a la mort
Nous eveiller, sourire et rire, et rajeunir
Notre amour reste la
Tetu comme une bourique
Vivant comme le desir
Cruel comme la memoire
Bete comme les regrets
Tendre comme le souvenir
Froid comme le marbre
Beau comme le jour
Fragile comme un enfant
Il nous regarde en souriant
Et il nous parle sans rien dire
Et moi je l’ecoute en tremblant.
Et je crie,
Je crie pour toi, je crie pour moi, je te supplie pour tous ceux qui s’aiment, et qui se sont aimes
Oui, je crie
Pour toi, pour moi et pour tous les autres que je ne connais pas
Reste la, la ou tu etais autrefois
Reste la, ne bouge pas, ne t’en va pas
Nous, qui sommes aimés, nous t’avons oublie
Toi, ne nous oublie pas
Nous n’avons que toi sur la terre
Ne nous laisse pas devenir froids
Beaucoup plus loin toujours et n’importe ou
Donne-nous signe de vie
Beaucoup plus tard au coin d’un bois, dans la foret de la memoire
Surgis soudain, prends-nous la main
Et sauve-nous, sauve-nous.

[Bérurier]

Sous le pont Mirabeau coule la Seine
Et nos amours
Faut-il qu`il m`en souvienne
La joie venait toujours apres la peine

Vienne la nuit sonne l`heure
Les jours s`en vont je demeure

Les mains dans les mains restons face a face
Tandis que sous
Le pont de nos bras passe
Des eternels regards l`onde si lasse

Vienne la nuit sonne l`heure
Les jours s`en vont je demeure

L`amour s`en va comme cette eau courante
L`amour s`en va
Comme la vie est lente
Et comme l`Esperance est violente

Vienne la nuit sonne l`heure
Les jours s`en vont je demeure

Passent les jours et passent les semaines
Ni temps passe^
Ni les amours reviennent
Sous le pont Mirabeau coule la Seine

Vienne la nuit sonne l`heure
Les jours s`en vont je demeure


Guillaume APOLLINAIRE.
------------------------------------------------------------------------


Quel jour sommes-nous
Nous sommes tous les jours
Mon amie
Nous sommes toute la vie
Mon amour
Nous nous aimons et nous vivons
Nous vivons et nous nous aimons
Et nous ne savons pas ce que c`est que la vie
Et nous ne savons pas ce que c`est que le jour
Et nous ne savons pas ce que c`est que l`amour.

J. Prevert