Париж Хемингуэя и не только...

[Ilya.33]

Сегодня Евроньюс показывает: в Париже в Grand Palais открылась выставка из собрания семьи Стайнов. Я надеюсь, что глубокоуважаемый Camilio расскажет нам об отношениях Гертруды и Лео Стайн с Хемингуэем. Рад за парижан и гостей Парижа, которые до середины января смогут посетить выставку. А сам пойду на московскую "Парижскую школу". Удачи Вам. Ilya.33.
P.S.Сайт www.monet 2010.com с выставкой Моне пока ещё доступен. В собрании Стайнов Матисс, Пикассо и ещё много чего.

[Camilio]

Я надеюсь, что глубокоуважаемый Camilio расскажет нам об отношениях Гертруды и Лео Стайн с Хемингуэем.

Ilya.33, я не знаю об отношениях Лео Стайна и Эрнеста Хемингуэя. Скорее всего, они не были знакомы. Лео с Гертрудой с 1903 года держали салон на рю Флерюс, 27, но Лео выехал оттуда в 1914 году, навсегда поссорившись с Гертрудой (не то из-за её покровительства Пикассо, чьи работы он считал «ужасным хламом», не то из-за подружки сестры, Алисы Токлас, которая в 1910 году поселилась в их квартире), и стал жить во Флоренции. А Хемингуэй познакомился с Гертрудой в марте 1922 года. Так что, я думаю, они не встречались. А о своих отношениях с Гертрудой Стайн Хемингуэй написал в «Празднике…».

Вот фотосвидетельства отношений Э. Хемингуэя и Г. Стайн:

Сын Эрнеста Хемингуэя Джон («Бамби») и Гертруда Стайн. Париж, 1924 г.
Сдаётся мне, что сидят они на террасе «Клозери де Лила» (на заднем плане, за металлической оградой, видна часть памятника маршалу Нею). Здесь Хемингуэй любил писать, предпочитая «Клозери» «Дому» и «Куполь»: сюда не ходили его знакомые, завсегдатаи тех кафе, и не могли его отвлечь от работы.




Алиса Токлас и Гертруда Стайн у коляски с Бамби. Гертруда и Алиса были крёстными матерями Джона. (А крёстным отцом был Чинк Смит).

Вообще, читая о Г. Стайн, всегда встречаешь строки и об А. Токлас. На фотографиях они тоже часто вместе. Вот здесь они на снимке Ман Рея (он их, наверное, специально так поставил, считая их разномасштабными фигурами – во всех смыслах: очень близко Гертруду и очень далеко Алису):

(Для такого снимка нужно было обеспечить большую глубину резкости, задиафрагмировав объектив, а следовательно, уменьшив поток света. Пришлось Алису подсветить лампой).


На этом фото (тоже Ман Рея) Алиса и Гертруда у себя дома на 27, Rue de Fleurus (американцы звали эту пару “the Steins” – Стайны). Вокруг картин пятна сырости. Лео, покидая эту квартиру, забрал всего Ренуара и половину Сезанна, и по-видимому, всего Матисса, так как Матисс позже сетовал, что ни одна из его работ не висит в салоне Гертруды. Может, и правильно сделал, что забрал – лучше сохранились, наверное (кто будет на выставке в Париже, может, и заметят разницу в степени сохранности картин брата и сестры).

В этой студии Лео и Гертруда однажды устроили званый обед для тех художников, чьи картины висели у них дома (за вычетом стариков и умерших). Обед удался на славу, и все они были совершенно счастливы, а всё потому, что Гертруда как бы невзначай посадила каждого художника напротив его собственной картины.

«Мисс Стайн жила вместе с приятельницей,… и нам очень понравилась большая студия с великолепными картинами. Она напоминала лучшие залы самых знаменитых музеев, только здесь был большой камин, и было тепло и уютно, и вас угощали вкусными вещами… Её компаньонка обладала приятным голосом, была маленького роста, очень смуглая, с волосами, подстриженными, как у Жанны д’Арк на иллюстрациях Бутэ де Монвеля, и крючковатым носом». Э. Хемингуэй. «Праздник, который всегда с тобой».

В рассказе «Довольно странный конец» Хемингуэй описал историю, как перестал ходить в дом Гертруды, невольно подслушав грубую ссору мисс Стайн и «кого-то» (Хем не написал даже «компаньонки»!), и так узнав об их «нестандартной любви». Я, правда, не понял, была ли эта ссора сценой ревности в каком-нибудь лесбийском треугольнике, или же это было звуковое сопровождение их любви.
То, что Хемингуэй нигде в «Празднике…» не упомянул имени Алисы Токлас (он просто называет её то «приятельницей», то «компаньонкой» Гертруды), говорит о его «нелиберальном», как говорят сегодня, отношении к лесбийству и вообще гомосексуализму.
Между тем, говоря о Сильвии Бич, к которой Хем сохранил самое тёплое отношение и в воспоминаниях всегда отзывался о ней добрым словом, нигде не упомянул о существовании её подружки Адриенн Монье, с которой жила Сильвия, – пожалел Сильвию.
А может, всё проще: у Хемингуэя и Алисы Токлас была взаимная неприязнь.

Но оказывается, рассказ этот мог появиться неспроста. Некоторые литераторы считают, что это акт мести со стороны Хемингуэя: он был уязвлён «Автобиографией Алисы Б. Токлас» (на самом деле автором-то была Гертруда!), в которой утверждалось, что это Стайн научила Хема писать, а такие разговоры – кто на кого влиял, кто у кого учился, кто у кого что позаимствовал – весьма болезненно воспринимаются людьми творческими. Ну, и считается, что так Хемингуэй отомстил Гертруде уже после её смерти в 1946 году («Автобиография Алисы Б. Токлас» была издана в 1933 году, а «Праздник…» – в 1964 г.).

Как мы знаем из «Праздника…», вначале отношения Хемингуэя и Стайн были очень хорошими. А как они испортились, можно догадаться, читая рассказ “Une Génération Perdue”, да и из него всего не узнаешь. Отношения охладели, когда в мае 1926 года Хемингуэй издал повесть «Весенние ручьи», пародию на книгу Шервуда Андерсона «Тёмный смех». Всё бы ничего, да вот обиделся Андерсон, а ведь именно он снабдил Хема рекомендательным письмом к Г. Стайн, когда Эрнест впервые ехал в Париж в конце 1921 года. Получилось, что неблагодарен Хемингуэй, не помнит добра. На Хема обиделась и Гертруда (в «Весенних ручьях» Хем пародировал манеру её письма). Но у неё были и другие причины на обиду.

Стайн занималась языковыми экспериментами в письме, она писала произведения, разрушая устоявшиеся литературные формы. Гертруда считала свои литературные модернистские поиски родственными тем экспериментам, какие наблюдала у Пикассо и Матисса, так же удалявших с холста «всё лишнее». Творческие поиски художников-авангардистов стимулировали её интерес к экспериментальной литературе. Она писала текст, доводя его до утраты смысла, и он становился абсолютно нечитабельным! А ведь и Хемингуэй был доволен, что никто не может понять его рассказы! (В рассказе «На выучке у голода» читаем: «Хорошо, подумал я, теперь я научился писать рассказы так, что их не понимают… Но их поймут – точно так, как это бывает с картинами»).

Когда Хемингуэй использовал в своих произведениях принцип «опускать из текста что угодно при условии, если ты знаешь, что опускаешь» («принцип айсберга»), то Гертруда, по-видимому, посчитала, что он «слизал» этот подход у неё. Ну, и – обида! Она же была переполнена амбициями и вслух всем говорила, что она – гений.

Литераторы также подозревают, что в рассказе «Довольно странный конец» Хемингуэй отнёс своё разочарование Гертрудой к более раннему периоду, чем могло быть в реальности, отодвинув его во времени от настоящей причины – едких замечаний на его счёт в «Автобиографии…» (1933 г.); так ведь можно избежать подозрений в мести... Для этого он якобы подвёл рассказ под тот период, когда ещё жил счастливо с Хэдли (Хем развёлся с ней в 1927 г. – до появления «Автобиографии…» оставалось ещё 6 лет). Но тогда и рассказ «На выучке у голода» мог быть написан (дописан – если предположить, что это отредактированная версия рукописи, найденной в отеле «Ритц»; см. об этом в предыдущих постах), чтобы застолбить за собой «принцип айсберга»!! Интересно получается…

Вот что любопытно: в версии «Праздника...», которую написал Шон Хемингуэй (перевод В.П. Голышева), в конце рассказа «Странноватое завершение» (так у Шона называется рассказ «Довольно странный конец») появилась фраза, которая опущена в версии книги 1964 года: «Я много лет не мог взять в толк, как кто-то может кого-то возненавидеть за то, что научился писать диалог по роману, который начинался с цитаты из хозяина гаража».
Кажется, эта фраза подтверждает подоплёку появления этого рассказа в «Празднике…»! Ведь имеется в виду роман Хемингуэя «И восходит солнце»! – именно он начинается с эпиграфа “Вы все – потерянное поколение”, фразы из истории в гараже, которую Хему рассказала Стайн. И якобы именно по этому роману – так считал Хемингуэй – Гертруда научилась писать диалоги! См. Б. Грибанов. Хемингуэй. М., 1971, С.261; там Хемингуэй отвечая на вопрос журналиста, каково было влияние на него Г. Стайн, говорит об «Автобиографии…»: “Мисс Стайн написала… довольно неточно о своём влиянии на мою работу. Ей это было необходимо сделать после того, как она научилась писать диалог по книге, названной «И восходит солнце»”.
Так что конец добрых отношений не был «довольно странным»: он был обусловлен взаимно нанесёнными обидами, а не только разочарованием из-за подслушанного.

Я, пожалуй, уже утомил читателя, включая Илью.33, который задал вопрос и уже, наверное, не рад…

* * *

Алиса было на три года младше Гертруды (Гертруда родилась в 1874 г.), в Париж она приехала из Сан-Франциско в 1907 году и в том же году познакомилась с Гертрудой. Жить к Гертруде она переехала в 1910 году, так что когда Хемингуэй встретил Г. Стайн, «приятельницы» сожительствовали уже 12 лет из почти сорока лет их совместной жизни. Литераторы-историки отмечают, что Алиса была предана Гертруде и давала ей то, в чём та больше всего нуждалась – любовь и похвалу. Алиса также занималась повседневными заботами и «домохозяйничала». Сильвия Бич в своих мемуарах упоминает, что Алиса была «стороной-донором», а Гертруда – «потребителем». «Наблюдения Гертруды и Алисы, когда они их выражали, были неразличимы. Очевидно, они видели вещи под одинаковым углом зрения, как это бывает у людей, совершенно близких по духу. Однако, эти два характера, мне кажется, были довольно независимыми друг от друга. Алиса была намного более тонким человеком, чем Гертруда. И её утончённость росла, а Гертруда оставалась ребёнком, что-то вроде вундеркинда». Так что Ман Рей, может, был не очень прав, выстроив их на своём фото «по ранжиру».

Сильвия впервые увидела пару в своей лавке в марте 1920 года: «короткая, толстая женщина втиснулась в мой маленький магазинчик», её волосы были стянуты в узел на макушке, которую венчала шляпка-корзинка. Длинная свободная юбка и мантия скрывали её 200-фунтовое тело. У неё было, как заметил позже один читатель библиотеки С. Бич, «лицо римского императора на туловище ирландской прачки». Она выглядела почтенной женщиной из викторианской эпохи, и пока она не улыбнулась, лицо её выглядело строгим и мужеподобным. Когда она улыбалась, становилась красивой. У неё был, как заметил другой читатель, «приятный голос, похожий на мужской, но бархатный». Как тень, за ней следовала тонкая, похожая на птичку, женщина. У неё был большой, крючковатый нос, опущенные веки, тёмные волосы под лентой над лбом и тонкие усики над верхней губой. Своими раскачивающимися кольцами в ушах и чёрными волосами она показалась Сильвии цыганкой.


Жак Липшиц, выходец из Литвы, ваяет бюст Гертруды Стайн. Тут она больше похожа на Будду, чем на римского Цезаря.


Кто автор этого скульптурного портрета Г. Стайн, я не знаю. Может, тоже Жак Липшиц.

* * * * * * *

А в связи с выставкой «Парижская школа» в московском Пушкинском музее, о чём тут сообщил Ilya.33, хочу заметить: кажется, представителей этой школы в салон Гертруды Стайн не приглашали. Может, оттого, что они французский знали не очень-то, а по-английски – вообще не говорили. Для Гертруды они, наверное, были и «потерянным поколением», и картины их были inaccrochable. Поэтому она собирала в основном картины парижан (Брак, Матисс, Пикассо, Пикабиа и др.), а картины представителей «Парижской школы» в коллекции брата и сестры Стайнов, мне кажется, не присутствуют. Такой парадокс. Может, я и ошибаюсь. Было бы хорошо узнать мнение тех, кто посетит выставку Стайнов в Париже.

Вспомнилось, как я нечаянно попал в сад «Улья» (La Ruche), где зародилось то, что потом и назвали “Ecole de Paris”, «Парижской школой» (это приключение я описал где-то в начале темы). Историю появления этого «Улья», наверное, все знают, поэтому опишу её кратко. В 1900 году в Париже проходила Всемирная промышленная выставка, а когда она закрылась, парижский скульптор и меценат Альфред Бушер скупил части некоторых павильонов и построил из них дом-улей в южной зоне Парижа, где находились бойни (в районе От-Вожирар), это западнее Монпарнаса. В нём он поселил бедных художников, которые «понаехали тут» из Российской Империи и окрестностей (Белоруссии, Украины, Польши, Литвы, Румынии) – бежали в том числе и от еврейских погромов.


Это павильон бордосских вин на Всемирной парижской выставке 1900 года (Le Pavillon des vins de Bordeaux). Между прочим, конструктор павильона – не кто-нибудь, а знаменитый Густав Эйфель! И стоял павильон вблизи родственницы-башни (та была построена в 1889 году, тоже для Всемирной парижской выставки). Стальная конструкция этого павильона послужила каркасом для «Улья»: проёмы заложили кирпичом, вставили окна, сделали крышу, и внутри получились три этажа комнаток-мастерских в виде секторов, «долек торта».


«Улей» сегодня. Здесь под крышей отчётливо видны выступающие закруглённые части металлического каркаса бывшего винного павильона.


А это павильон женщин на той же выставке. В красном прямоугольнике – ворота павильона, которые потом стали воротами «Улья».




Ворота павильона женщин открыты…


…и здесь они (уже у входа на территорию «Улья») открыты. Но вход в «Улей» сегодня запрещён – частная собственность, о чём извещает вот эта табличка у ворот:




Кариатиды у входа в «Улей». На выставке 1900 года они подпирали вход в павильон Перу. (На втором этаже, над кариатидами, – ателье Марка Шагала. Так что кариатиды своими головами дали опору и Марку Шагалу…).


Павильон Перу на Всемирной парижской выставке 1900 года. Красным прямоугольником я обозначил вход в павильон, где стояли кариатиды (на фрагменте они, к сожалению, видны не очень чётко).




Начало пассажа Данциг, здесь он отпочковывается от Rue de Dantzig (фото 1950-ых гг.). Красным прямоугольником обозначены ворота в «Улей». Слева – кафе «Данциг», оно находится на самом острие дома, и поэтому, как и мастерские в «Улье», тоже похоже на дольку торта. Это кафе держал месье Либион, который потом стал владельцем знаменитой «Ротонды». Кафе существует и сегодня. Ниже, на карте, оно обозначено маленьким зелёным кружочком.


Марк Шагал смотрит на окна своего бывшего ателье во время посещения «Улья» в 1968 году. Даже шляпу снял – перед кариатидами.


Двор и сад «Улья» сегодня зажаты современными домами. Адрес «Улья»: пассаж Данциг, дом 2.


Синими стрелками здесь показано, как добраться до «Улья» от станции метро “CONVENTION” (это примерно 500-600 метров). Красным овалом обозначено место расположения «Улья», а маленьким зелёным кружочком – кафе «Данциг», куда художники ходили выпить.


А это художник Франсис Ерт (Francis Herth), который впустил меня в сад «Улья» и позволил побродить в нём. Может, и вам повезёт, и кто-то поможет войти в «Улей» и вам? Желаю удачи!