Кому он нужен, этот Чехов?

[per]

Сегодня, 29 января 2005 года, День рождения Антона Павловича Чехова, одного из великих и любимых мной русских писателей.

А родился он ровно 145 лет назад.

[per]

Чехов немоден, несовременен, неинтересен, к сожалению

[Яна]

А зачем Вы тогда открыли тему? :о))

[per]

А зачем Вы тогда открыли тему? :о))

Я думал, что есть те, которые считают по-другому.
Смотрите начало темы.

[mariposa]

Что значит "немоден"? Класик немоден? Неинтересен? - каждый раз к нему возвращаюсь.

[Яна]

per, я думаю, что если бы Вы не ограничились цитатой из отрывного календаря, написали что-то личное, то и откликов было бы побольше... Но не отчаивайтесь!

[per]

per, я думаю, что если бы Вы не ограничились цитатой из отрывного календаря, написали что-то личное, то и откликов было бы побольше... Но не отчаивайтесь

там нет цитаты из отрывного календаря, я выразил свое отношение к классику.
Я не отчаиваюсь, т. к. от успеха форума мои отношения с Чеховым не зависят.

Но давайте не про меня, а про Чехова. Он более заслуживает.

Я мог бы написать про него больше, но данная тема у форумчан интереса не вызвала.

[Яна]

Я мог бы написать про него больше, но данная тема у форумчан интереса не вызвала.

Боже мой! Я ведь и пытаюсь сказать: пока Вы сам не напишете, то и не узнаете, есть интерес или нет. Пишите, чего (или кого) Вы ждёте?

[Яна]

Я Вам пока стихотворение Юрия Левитанского повешу:

ИРОНИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Мне нравится иронический человек.
И взгляд его, иронический, из-под век.
И черточка эта тоненькая у рта -
иронии отличительная черта.

Мне нравится иронический человек.
Он, в сущности,- героический человек.
Мне нравится иронический его взгляд
на вещи, которые вас, извините, злят.

И можно себе представить его в пенсне,
листающим послезавтрашний календарь.
И можно себе представить в его письме
какое-нибудь старинное - милсударь.

Но зря, если он представится вам шутом.
Ирония - она служит ему щитом.
И можно себе представить, как этот щит
шатается под ударами и трещит.

И все-таки сквозь трагический этот век
проходит он, иронический человек.
И можно себе представить его с мечом,
качающимся над слабым его плечом.

Но дело не в том - как меч у него остер,
а в том - как идет с улыбкою на костер
и как перед этим он произносит:- Да,
горячий денек - не правда ли, господа!

Когда же свеча последняя догорит,
а пламень небес едва еще лиловат,
смущенно - я умираю - он говорит,
как будто бы извиняется,- виноват.

И можно себе представить смиренный лик,
и можно себе представить огромный рост,
но он уходит, так же прост и велик,
как был за миг перед этим велик и прост.

И он уходит - некого, мол, корить,-
как будто ушел из комнаты покурить,
на улицу вышел воздухом подышать
и просит не затрудняться, не провожать.

[Monika]

Я мог бы написать про него больше, но данная тема у форумчан интереса не вызвала.

Пожалуйста, напишите о Чехове!
О нем уже говорили немножко, вот здесь - https://www.infrance.su/cgi-bin/ikon...topic=190#last

[Vishenka]

www.vestnik.com

Владимир МАТЛИН (Вирджиния)



Тан и Тон
Рассказ

В субботу вечером Петровская улица, пустая и сонная в обычные дни, становилась почти что многолюдной. Сюда, в центр, стекались люди всех сословий и этнических групп, представлявшие все слои и вкрапления необыкновенно пестрого шестидесятитысячного населения этого южно-русского города. Тяжелой походкой фланировали по Петровской греческие матросы, солидно ступали русские чиновники и купцы, шныряли босые цыганята, вразвалку шли украинские чумаки и хуторяне, поспешали домой из синагоги, не глядя по сторонам, евреи, у которых только что кончился шаббат. А ещё армяне, молдаване, арнауты…

Немного в стороне от этого шествия, у входа в какую-то лавочку стоял молодой человек в гимназической форме и поношенных ботинках и смотрел на проходивших мимо людей, впрочем, без особого внимания. Взгляд его скользил по толпе, с кругловатого лица не сходила привычная, несколько рассеянная улыбка, которая никак не отражала его мыслей.

А мысли у него были совсем не улыбчатые. Дело в том, что последние два года молодой человек жил в городе один, семья его переехала в Москву, а он был оставлен здесь до окончания гимназии. Никакой материальной поддержки из Москвы он не получал по причине крайне бедственного положения семьи, и жил тем, что зарабатывал уроками. Заработки эти были весьма скромными, случайными. Правда, как раз послезавтра, в понедельник, некто Селиванов, местный обыватель, обещал заплатить ему сколько-то за обучение племянника, но какова эта сумма, угадать было трудно, поскольку финансовые отношения с Селивановым были весьма сложными: молодой человек жил в его доме, и таким образом обучение племянника можно было рассматривать как плату за проживание; но с другой стороны, Селиванов купил этот дом у его семьи за шестьсот рублей, и проживание гимназиста можно было считать условием сделки по продаже дома. Все это не было нигде записано, а как бы подразумевалось («мы ведь свои люди, не обидишь, чай…»). Притом стороны понимали условия сделки каждый по-своему. Что скажет Селиванов в понедельник? А в кармане, между тем, оставалось десять копеек — два пятака…

Невеселые мысли гимназиста прервал оклик:

— Тон! Добрый вечер, Тон!

Так называл его только один человек во всем городе.

— Здравствуйте, Тан! Как поживаете, Тан? — сказал он и только потом оглянулся. Разумеется, это был он. Они придумали друг для друга эти веселые клоунские прозвища, уменьшительные от их имен, и с удовольствием вставляли их во всякий разговор.

— Как дела, Тон?

— Всё хорошо, Тан.

Оба смеялись, стоя друг перед другом. Подошедший, Тан, был одет точно в такую же гимназическую форму, но новей и чище. И ботинки у него выглядели новенькими. Был он меньше ростом и моложе Тона, темные волнистые волосы обрамляли его бледное лицо, на котором пробивался не тронутый бритвой пушок.

— Вы не заметили в толпе Сороконожку? — спросил он, понизив голос.

— А что он нам? — ответил Тон, не переставая улыбаться. — Мы одеты по форме, и сейчас только половина девятого.

Сороконожкой называли инспектора гимназии Дьяконова, известного свирепой придирчивостью.

Тан в задумчивости почесал волосинки на подбородке:

— Сегодня дают «Убийство Коверлей», Горяева играет. Посмотреть охота, но ведь он обязательно подкараулит, Сороконожка чертова…

Оба опять засмеялись. Тан постоял, помялся с ноги на ногу и, наконец, спросил:

— Тон, вы будете свой журнальчик выпускать, «Заики»? С ним как-то веселей…

— Нет, больше не могу, совсем времени не хватает. А вот вы бы и взялись, у вас получится. Ваши рассказики в журнале были совсем неплохи.

Тан густо покраснел, похвала старшего товарища явно много значила для него.

— Что вы… Как у вас, не получится, — ответил он учтиво, совсем по-взрослому.

Их разговор прервал нищий. Он незаметно подошел к ним и, схватив Тана за рукав, стал настойчиво бормотать:

— Пенао, пенао… Пенте лепта… Досе му пенте лепта.

— Отвяжись! Пошел вон! — испуганно закричал Тан и вырвал свой рукав. — Что ему надо?

— Он говорит, что голоден, и просит пять копеек. Это Мартос, его все здесь знают.

Вид у нищего был отменно жалкий.

— А вы понимаете по-гречески?

Тон неожиданно рассмеялся:

— Вообще говоря, нет, не понимаю. Я до гимназии два года просидел в греческой школе. Без толку. Хотя Мартоса я понял. Скажу больше: из-за греческого я остался на второй год в пятом классе гимназии.

— Ну, знаете, это совсем другое дело: греческий язык классический и греческий язык теперь, на улице… Ничего общего с Гомером не осталось. Что произошло с этим народом?..

— А как получилось, что современный еврейский жаргон ничего общего не имеет с языком Библии?

Тан вздрогнул и испытующе посмотрел на собеседника. Тон продолжал безмятежно улыбаться.

— Как бы то ни было, я ему ничего не дам. Принципиально, — сказал Тан строгим, почти торжественным голосом. — Я считаю, что милостыня и всякая благотворительность очень вредны, поскольку создают у бедных и угнетенных иллюзию, что в их положении возможно какое-то улучшение, какой-то благополучный исход. А это неправда: только в борьбе рабочий люд может обрести свое право. — Он опасливо взглянул на нищего. — Пусть уйдет, я ничего ему не дам.

Тон сказал что-то по-гречески, и нищий уныло поплелся прочь.

— Вы со мной не согласны? — спросил Тан.

Тон задумчиво посмотрел вслед нищему:

— Не знаю. Может вы и правы, но только он ведь с голоду умрет, пока его право будет завоевано в борьбе. Вот незадача какая…

Они еще некоторое время молча постояли рядом, потом Тан сказал:

— Ну ладно, мне пора домой, меня ждут. Жаль, что вы не будете издавать свой журнальчик.

Тон подождал, пока Тан скрылся в толпе, и быстрым шагом направился по Петровской в противоположном направлении. Через минуту-другую он нагнал нищего грека и сунул ему в грязную ладонь пятак — один из двух пятаков, которые оставались у него в кармане. «Ладно, — подумал он, — как-нибудь завтра перебьюсь, авось на обед кто-нибудь пригласит. А в понедельник поговорю с Селивановым. В конце концов, должен он совесть иметь…»

 
Вот и вся история. Осталось представить её участников. Тан — это Натан Богораз, который со временем стал видным революционером-народовольцем и ученым-этнографом с мировым именем. В частности, находясь в ссылке в Восточной Сибири в 1889-1899 годах, он впервые описал чукчей, их язык и обычаи. Считается одним из основателей советской этнографии. Также писал прозу и революционные стихи. Например, его перу принадлежит стихотворение: «Слезами залит мир безбрежный, вся наша жизнь — тяжелый труд». И еще одна деталь: несмотря на то, что был он абсолютно не религиозным человеком, в дореволюционные годы официально принял православие и стал именоваться Владимиром Германовичем Таном. Умер в 1936 году в полном уважении и почете у советской власти.

Ну, а его собеседника, Тона, и представлять не надо: это Антон Чехов. Они учились в одно время в Таганрогской гимназии.



 



Провал
Рассказ

Он долго разглядывал расписание поездов. Мысли разбегались, он никак не мог сосредоточиться и понять, когда же отходит ближайший поезд на Москву. Наконец понял: в двенадцать, то есть в полдень. Самый что ни есть медленный поезд, до Москвы он плетется двадцать два часа. Но это ничего, даже неплохо: у него будет время, чтобы обдумать безобразное событие прошлого вечера, он постарается сделать выводы и успокоиться, чтобы предстать перед родными в Мелихове спокойным, ироничным, уверенным в себе.

До поезда оставалось более часа. Первым делом он вышел на площадь перед Николаевским вокзалом и принялся скупать утренние газеты: «Новости», «Петербургская газета», «Петербургский листок», «Биржевые ведомости», «Маленькие осы», «Альбом свистунов»… Газетчик, не по-петербургски румяный парень, весело покрикивал:

— Полный провал «Чайки» в Александринке! Писатель Чехов освистан!

Он купил у парня несколько экземпляров, и парень взглянул на него с недоумением: десять минут назад он подбегал к этому господину в пенсне, предлагал газеты, но тот сказал «не интересуюсь», а теперь вот скупает всё подряд. Пойми их, интеллигентов этих…


Чехов действительно не стал покупать газету в присутствии провожавшего его Потапенко: даже перед близким другом он хотел выглядеть спокойно-невозмутимым. Пускай они там лают взахлеб, шавки газетные, он и без них знает, что на самом деле вчера произошло. Но сейчас, когда Потапенко распрощавшись уехал, и никто из знакомых не мог его видеть в толпе на вокзальной площади, он хватал эти газеты, разворачивал их и пробегал взглядом заголовки: здесь есть, и здесь тоже, а у этих-то и подавно… Все столичные газеты, вышедшие в это утро, 18 октября 1896 года, писали о провале новой пьесы Чехова в Александринском театре. По единодушному мнению прессы, провал был абсолютно заслуженным. В выражениях братья-журналисты не стеснялись: «чушь», «нелепость», «скандал», «бессодержательность», «полный сумбур», — в разных сочетаниях эти слова заполняли решительно все рецензии.

Читать газеты навесу, с чемоданом в руке, было неудобно. К тому же снова пошел дождь. Чехов вспомнил, что состав подается заранее, и побрел на перрон. Действительно, посадка уже началась, и пассажиры медленного поезда, публика по большей части небогатая, толпились у входов в вагоны.

Чехов отыскал купированный вагон, поднялся по крутым ступеням. В купе, к его радости, никого еще не было. Он повесил пальто, влажное со вчерашнего вечера, пристроил на полке шляпу, разложил газеты на столике под окном и принялся за чтение.

«Это очень плохо задуманная, неумело скомпонованная пьеса, с крайне странным содержанием или, вернее, без всякого содержания. От каждого действия веяло отчаянной скукой, фальшью, незнанием жизни и людей. Это какой-то сумбур в плохой драматической форме», — прочел Чехов в «Петербургском листке».

«Новости» называли спектакль «небывалым в летописи нашего образцового театра скандалом». «После третьего действия, — писал рецензент, — шиканье стало общим, оглушительным, выражавшим единодушный приговор тысячи зрителей тем «новым формам» и той новой бессмыслице, с которыми решился явиться на сцену «наш талантливый беллетрист».

Вот так: «наш талантливый беллетрист» — в кавычках… Чехов оторвался от чтения и задумался. Действительно, последние десять лет в печати его иначе и не называли: «талантливый беллетрист», «яркое дарование», «надежда русской литературы». Это началось в 1886 году, когда ему было 26 лет. Его рассказы заметил патриарх русской литературы Григорович, который нашел в авторе большой талант и предсказал ему большое будущее. А главное — Григорович представил его редакторам ведущих «толстых» журналов. А что он написал к тому времени? Да ничего особенного — несколько десятков шутливых рассказиков, которые помещал во второстепенных журнальчиках, стесняясь подписываться настоящим именем, потому что не верил в свое писательское призвание. Доктор Чехов — это серьезно, это его будущее, а писатель Чехов — это на время, просто чтоб заработать на жизнь, семью поддержать, пока он изучает медицину в университете. Всё лучше, чем давать уроки купеческим недорослям… И подписывал: Антоша Чехонте, или того хлеще: Человек без селезенки.

И вот двери солидных журналов открылись перед ним (а может быть, перед авторитетом Григоровича). Но что еще важнее, сам он изменился, поверил в свои возможности, начал писать «всерьез». Стали появляться его «серьезные» рассказы: «Спать хочется», «Каштанка», «Враги», «Дома»… И повесть «Степь», принесшая автору всероссийскую известность. Подписывался он теперь Ан. Чехов или Антон Чехов. Затем — «Дуэль», «Попрыгунья», «Палата номер шесть», «Черный монах», «Анна на шее»… Теперь уже он был «гордостью русской словесности», её будущим… а тут вдруг сразу — и неумелый, и скучный, и жизни не знает, и талант его сомнителен…

Только сейчас он заметил, что поезд уже идет полным ходом. И в купе он больше не один: место против него занимал пожилой человек, по виду мелкий чиновник, а рядом на скамейке пугливо жалась бледная, невзрачная девица. В Петербурге она, видимо, простыла на сыром ветру и теперь поминутно вытирала нос скомканным розовым платочком. Чехов кивнул обоим попутчикам, через силу улыбнулся и снова погрузился в чтение.

«Давно уже не приходилось присутствовать при таком полном провале пьесы, — восклицал авторитетный критик Кугель в «Петербургской газете». — Это тем замечательнее, что она принадлежит перу талантливого писателя, хотя может быть и не в меру возвеличенного друзьями. О, эти друзья талантливых авторов!»

Еще один сюрприз: талант-то его, оказывается, дутый. Это всё друзья-журналисты раздули, вот те и на! Да, друзья-журналисты… Чехов оторвался от газеты и невидящим взглядом уставился в забрызганное дождем окно.

Друзья. Вот тут и заключалось самое главное, что он не мог понять. Провал спектакля можно было, в конце концов, вполне разумно объяснить рядом причин. Пьеса была недостаточно отрепетирована, актеры плохо знали и плохо понимали роли. Затем, спектакль был объявлен бенефисом комической актрисы Левкеевой, и пьеса называлась комедией. Публика пришла посмеяться, «с приятностью провести время», а тут, извольте радоваться, какой-то модернизм, «настроение», какие-то «новые формы»… Вот публика и заскучала. Это всё можно понять. Но вот чего Чехов понять не мог, это открытого злорадства пишущей братии. В театре, уже после первого действия, знакомые ему по редакциям журналисты открыто смеялись, обменивались ироническими взглядами, откровенно торжествуя по поводу провала пьесы. А ведь это люди, с которыми годами приятельствовал, не раз обедал и ужинал, проводил время, задушевно беседовал, ломал за них копья…

А тон, в котором писали критики!.. «Это не чайка, а дичь какая-то». «Пьеса Чехова даже не плоха, а совершенно нелепа». Многие не считали нужным хотя бы скрывать свое торжество по поводу неуспеха собрата по перу. «Единодушие публика проявила редкое, и конечно этому можно только порадоваться», — писал рецензент «Новостей». Так и написал: «порадоваться». Или вот стишата в «Альбоме свистунов»: «Обладаю даром/ Редким символиста/ И пишу я с жаром/ Только ерундисто,/ В рамках очень узких./ Пьеса не для русских,/ Не для итальянцев/ И не для испанцев,/Даже не для чехов./ Вот каков я, Чехов».

В чем дело? За что? Словно вдруг прорвалась давно и тщательно скрываемая неприязнь к удачливому коллеге…

— …В Петербурге ветер особой вредности, это помнить, барышня, надлежит, — дошел до Чехова высокий, похожий на скрип двери, голос соседа по купе. — Вы, позвольте узнать, откуда будете?

— Я с родителями… в Серпухове проживаю, — виноватым голосом проговорила девушка.

— Так и думал, — строго молвил чиновник. — То есть, конечно, не насчет Серпухова думал, этого я знать не мог, а вот не из Петербурга — это сразу видать. По одежде. Несерьезная, извините, одежда для петербургского октября. Неужто маменька не наказывала одеваться теплее?

Девушка вконец смутилась, покраснела и опустила голову.

Чехов снова отвернулся к окну. Голые безлистные деревья зябко шевелили мокрыми ветками под напором ветра. Мокрое пустое поле, раскисший под дождем проселок…

Чехов никогда не принадлежал ни к одному из направлений русской общественной жизни: ни к либералам, ни к консерваторам, ни к западникам, ни к славянофилам. Он печатался одновременно и в консервативном «Новом времени» и в либеральной «Русской мысли»; точно так же среди его друзей были и видные консерваторы, и духовные наставники либеральной молодежи. Некоторые его вещи, случалось, поругивали либералы, а другие рассказы не нравились консерваторам, но в целом он отлично ладил с редакторами, журналистами и всей литературной братией. Да, некоторые идейные люди, как Николай Константинович Михайловский, считали отсутствие «направления» недостатком Чехова-писателя. Но, несмотря на подобные критические мнения, он был все эти годы, до самого сегодняшнего дня, баловнем и любимчиком литературного мира. Во всяком случае, его писательский талант не вызывал сомнений ни у кого.


Конечно, за глаза про него говорили: «Ласковый теленок двух маток сосет». Они не в силах были понять, что для Чехова эта независимость от направлений была не просто удобной формой существования в литературе, а, может быть, главным принципом художественного творчества. Ведь всякая идейная вовлеченность, он был в этом убежден, превращала творческий процесс в марш по заданному направлению. Какие же возможны тут художественные откровения? Это что-то вроде подыскивания картинок к написанному кем-то тексту. Он не хочет судить о жизни с заранее заданных позиций, и вообще он не судья людям. Он просто показывает: вот как оно обстоит в жизни. А судят пусть другие — у кого достанет на то смелости и права…

— …Не изволите ли, сударь… простите, звания вашего не знаю,.. не изволите ли составить нам компанию?

Сосед по купе раскладывал на своем бауле традиционную дорожную снедь: вареные яйца, помидоры, свежие огурцы, бутерброды.

— Супруга в дорогу собрала, Анфиса Игнатьевна. Домашняя пища, следует признать, имеет неоспоримые преимущества. Перво-наперво, домашняя пища…

— Спасибо за приглашение, перед самым отъездом поел, — ответил Чехов. — Ох, я тут со своими газетами места вам на столе не оставил! Как нехорошо, извините. Сейчас уберу.

Он смахнул ворох газет на нижнюю полку и отвернулся к окну, дабы избежать лекции о пользе домашней пищи.


События минувшего вечера переполняли его. Актеры сразу почувствовали реакцию публики и вконец пали духом. Всё валилось к чертям под насмешливые реплики зрителей и злорадные смешки пишущей братии. Он не смог этого выдержать — после второго действия надел пальто, поднял воротник, пробрался к выходу и буквально убежал из театра. «Яко тать в нощи», — говорил он об этом позже. Последнее, что он слышал в толпе: «И как это дирекция театра допускает на сцену подобную ерундистику!»

Почти всю ночь он бродил один по холодному, мокрому от дождя Петербургу. Он не хотел видеть никого, ни с кем не мог говорить. Сестра, которая приехала в Петербург на премьеру «Чайки», страшно волновалась и повсюду его искала. Часа в четыре утра, насквозь промокший, он пришел, наконец, к Суворину, у которого остановился в тот приезд. Первое, что он сказал:

— Назовите меня последним …. (он употребил ругательное слово), если я когда-нибудь еще напишу пьесу.

… — В этом вся беда нашего времени! — горячился сосед по купе. — Старших больше не слушают, какое там… Молодежь, студенты — вот кто сегодня задает моду. А что они знают, кроме своих глупых хотений? Я не имею в виду, барышня, вас, но, так сказать, собирательно… Вот и вам маменька наказывала одеться потеплей, но где уж… Кто нынче родителей слушает?


— У меня нет ничего теплого, — осмелилась сказать девушка.


— Здоровье беречь надо, оно не только вам принадлежит, а в некотором смысле всему обществу. А что это за пальтишко на вас? Срамота! Только кавалеров, извините, прельщать, а тепла-то никакого.


Девушка так густо покраснела, что бледные щеки стали малиновыми.


— Я же, поймите, хорошего желаю. С мокрыми-то ногами и ревматизм недолго заработать. Посмотрите на свои туфли…


Она вскочила с места и бросилась к выходу. Тяжелая дверь не поддавалась, она беспомощно дергала ручку, слезы катились по её щекам. Чехов встал и помог ей открыть дверь. «Спасибо», — пролепетала она, всхлипывая, и выбежала из купе.

— Ну вот, довели барышню до слёз, — сказал Чехов, возвращаясь на место.


— А что я сказал не так, позвольте спросить? — взвился попутчик. — Может быть я не прав, что родителей слушать надо? Слова, видите ли, сказать не смей — тотчас в истерику…


Из-за двери доносился сдерживаемый плач.


Этим числом, 18 октября 1897 года, датированы три письма Чехова, которые он успел написать, видимо, до отъезда из Петербурга. Одно — сестре, другое брату М.П.Чехову, третье — верному другу Суворину. Смысл всех трёх писем — «чувствую себя не особенно скверно», потому что «уже был подготовлен к этому репетициями». «Этого дня никогда не забуду, как не мог бы забыть, например, если бы меня ударили». И вывод: «Проживу 700 лет и не напишу ни одной пьесы. Держу пари на что угодно».

Хорошо для Чехова, что никто не заключил тогда с ним пари: проиграл бы Антон Павлович…


Немирович-Данченко уговорил Чехова поставить «Чайку» заново в Художественном театре, и 17 декабря 1898 года премьера состоялась. С этого момента начинается победное шествие «Чайки» по сценам всего мира. Да и сам Художественный театр заново родился вместе с этим спектаклем — недаром чайка стала эмблемой театра. За «Чайкой» последовали «Дядя Ваня» (1899 г.), «Три сестры» (1900 г.). «Вишневый сад» был поставлен в Художественном 17 января 1904 года, в день рождения Чехова. Премьера спектакля превратилась в юбилейное торжество, на котором тяжело больной Чехов сидел в кресле на сцене. Ему оставалось жить пять месяцев…


Великий парадокс биографии (и личности) Чехова выражался в том, что, с одной стороны, его как бы всегда высоко ценили и считали великим талантом, а с другой — не понимали и раздраженно придирались решительно ко всему, что он делал. Раздраженные придирки не кончились даже после смерти великого русского писателя. Например, вот что писал некий Н.Берг в дни похорон Чехова в газете «Родная речь»:


«Размеры способностей покойного Чехова были довольно скромны… Яростные взвизги газетного еврейства и крайних элементов, преувеличенные раздувания и превознесения произведений автора — всё это оттого, что он был ихний (выделено мной — В.М.). Всё, что отрицает русскую жизнь, Россию — все это ими превозносится и раздувается».


Чехов, отрицающий Россию… Вот уж действительно: бумага все терпит.


А люди?...

[Klea]

Антон Павлович Чехов
1860 - 1904

http://chehov.niv.ru/


Краткая хроника жизни

1860, 17(29) января - А. П. Чехов родился в Таганроге в мещанской семье.

1868-79 - учился в Таганрогской гимназии, по окончании которой поступил на медицинский факультет Московского университета.

1880 - начал печатать короткие юмористические рассказы в журналах "Стрекоза", "Будильник", "Осколки" и др.

1884 - окончил университет, занялся медицинской практикой.

1888 - повесть "Степь".

1890 - А. П. Чехов совершает поездку на Сахалин, где совершает сплошную перепись каторжных и ссыльных поселенцев. Пишет книгу "Остров Сахалин" (1893-94).

1892 - поселился под Москвой, в деревне Мелихово (ныне Чеховский район), близ Лопасни (ныне город Чехов), в приобретенной им усадьбе (с 1944 г. - музей-усадьба Чехова). Создает повести и новеллы - "Дуэль", "Дом с мезонином", "Палата номер 6" и проч.

1897-99 - участие во всеобщей переписи населения, работа участковым врачом во время эпидемий холеры. Создает пьесы "Чайка", "Дядя Ваня", "Три сестры".

1901 - женился на актрисе художественного театра О. Л. Книппер.

1902 - вследствие заболевания туберкулезом переселяется в Ялту, где сближается с Горьким. Вместе с В. Г. Короленко в знак протеста против отмены Николаем Вторым избрания Горького почетным академиком отказался от звания почетного академика, присужденного ему в 1900 г.

1903-04 - пишет пьесу "Вишневый сад".

1904, июнь - А. П. Чехов в связи с обострением туберкулеза выезжает в Германию для лечения на курорт Браденвейлер, где скончался

2 (15) июля А. П. Чехов похоронен в Москве.


Афоризмы Чехова:

Национальной науки нет, как нет национальной таблицы умножения.

Высшим выражением счастья или несчастья является чаще всего безмолвие.

Доброму человеку бывает стыдно даже перед собакой.

Если хочешь, чтобы у тебя было мало времени, то ничего не делай.

Жизнь расходится с философией: счастья нет без праздности, доставляет удовольствие только то, что не нужно.

Мы хлопочем, чтобы изменить жизнь, чтобы потомки были счастливыми, а потомки скажут по обыкновению: прежде лучше было, теперешняя жизнь хуже прежней.

Равнодушие – это паралич души.

Страшна, главным образом, обыденщина, от которой ни кто из нас не может спрятаться.

Хорошее воспитание не в том, что ты не прольешь соуса на скатерть, а в том, что ты не заметишь, если это сделает кто-нибудь другой.

Чужими грехами свят не будешь.

[Klea]

Рассказ А.П. Чехова

СИЛЬНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ

Дело происходило не так давно в московском окружном суде. Присяжные заседатели, оставленные в суде на ночь, прежде чем лечь спать, завели разговор о сильных ощущениях. Их навело на это воспоминание об одном свидетеле, который стал заикой и поседел, по его словам, благодаря какой-то страшной минуте. Присяжные порешили, что, прежде чем уснуть, каждый из них пороется в своих воспоминаниях и расскажет что-нибудь. Жизнь человеческая коротка, но все же нет человека, который мог бы похвастать, что у него в прошлом не было ужасных минут.
Один присяжный рассказал, как он тонул; другой рассказал, как однажды ночью он в местности, где нет ни врачей, ни аптекарей, отравил собственного ребенка, давши ему по ошибке вместо соды цинкового купороса. Ребенок не умер, но отец едва не сошел с ума. Третий, еще нестарый, болезненный человек, описал два своих покушения на самоубийство: раз стрелялся, другой раз бросился под поезд.
Четвертый, маленький, щеголевато одетый толстяк, рассказал следующее:
"Мне было двадцать два - двадцать три года, не больше, когда я по уши влюбился в свою теперешнюю жену и сделал ей предложение... Теперь я с удовольствием высек бы себя за раннюю женитьбу, но тогда не знаю, что было бы со мной, если бы Наташа ответила мне отказом. Любовь была самая настоящая, такая, как в романах описывают, бешеная, страстная, и прочее. Мое счастье душило меня, и я не знал, куда мне уйти от него, и я надоел и отцу, и приятелям, и прислуге, рассказывая постоянно о том, как пылко я люблю. Счастливые люди - это самые надоедливые, самые скучные люди. Я надоедал страшно, даже теперь мне совестно...
Между приятелями был у меня тогда один начинающий адвокат. Теперь этот адвокат известен на всю Россию, тогда же он только что входил в силу и не был еще богат и знаменит настолько, чтобы при встрече по старым приятелем иметь право не узнавать, не снимать шляпы. Бывал я у него раз или два в неделю. Когда я приходил к нему, мы оба разваливались на диванах и начинали философствовать.
Как-то я лежал у него на диване и толковал о том, что нет неблагодарнее профессии, как адвокатская. Мне хотелось доказать, что суд, после того как допрос свидетелей окончен, легко может обойтись без прокурора и без защитника, потому что тот и другой не нужны и только мешают. Если взрослый, душевно и умственно здоровый присяжный заседатель убежден, что этот потолок бел, что Иванов виновен, то бороться с этим убеждением и победить его не в силах никакой Демосфен. Кто может убедить меня, что у меня рыжие усы, если я знаю, что они черные? Слушая оратора, я, быть может, и расчувствуюсь и заплачу, но коренное убеждение мое, основанное большею частью на очевидности и на факте, нисколько не изменится. Мой же адвокат доказывал, что я молод еще и глуп и что я говорю мальчишеский вздор. По его мнению, очевидный факт оттого, что его освещают добросовестные, сведущие люди, становится еще очевиднее - это раз; во-вторых, талант - это стихийная сила, это ураган, способный обращать в пыль даже камни, а не то что такой пустяк, как убеждения мещан и купцов второй гильдии. Человеческой немощи бороться с талантом так же трудно, как глядеть, не мигая, на солнце или остановить ветер. Один простой смертный силою слова обращает тысячи убежденных дикарей в христианство; Одиссей был убежденнейший человек в свете, но спасовал перед сиренами, и так далее. Вся история состоит из подобных примеров, а в жизни они встречаются на каждом шагу, да так и должно быть, иначе умный и талантливый человек не имел бы никакого преимущества перед глупцом и бездарным.
Я стоял на своем и продолжал доказывать, что убеждение сильнее всякого таланта, хотя, откровенно говоря, сам не мог точно определить, что такое именно убеждение и что такое талант. Вероятно, говорил я, только чтобы говорить.
- Взять хоть тебя...- сказал адвокат.- Ты убежден в настоящее время, что твоя невеста ангел и что нет во всем городе человека счастливее тебя. А я тебе говорю: достаточно мне десяти - двадцати минут, чтобы ты сел за этот самый стол и написал отказ своей невесте.
Я засмеялся.
- Ты не смейся, я говорю серьезно,- сказал приятель. - Захочу, и через двадцать минут ты будешь счастлив от мысли, что тебе не нужно жениться. У меня не бог весть какой талант, но ведь и ты не из сильных.
- А ну-ка, попробуй! - сказал я.
- Нет, зачем же? Я ведь это так только говорить. Ты мальчик добрый, и было бы жестоко подвергать тебя такому опыту. И к тому же я сегодня не в ударе.
Мы сели ужинать. Вино и мысли о Наташе, моя любовь наполнили всего меня ощущением молодости и счастья. Счастье мое было так безгранично велико, что сидевший против меня адвокат с его зелеными глазами казался мне несчастным, таким маленьким, сереньким...
- Попробуй же! - приставал я к нему.- Ну, прошу!
Адвокат покачал головой и поморщился. Я, видимо, уже начал надоедать ему.
- Я знаю,- сказал он,- после моего опыта ты мне спасибо скажешь и назовешь меня спасителем, но ведь нужно и о невесте подумать. Она тебя любит, твой отказ заставил бы ее страдать. А какая она у тебя прелесть! Завидую я тебе.
Адвокат вздохнул, выпил вина и стал говорить о том, какая прелесть моя Наташа. У него был необыкновенный дар описывать. Про женские ресницы или мизинчик он мог наговорить вам целую кучу слов. Слушал я его с наслаждением.
- Видел я на своем веку много женщин,- говорил он,- но даю тебе честное слово, говорю, как другу, твоя Наталья Андреевна - это перл, это редкая девушка. Конечно, есть и недостатки, их даже много, если хочешь, но все же она очаровательна.
И адвокат заговорил о недостатках моей невесты. Теперь я отлично понимаю, что это говорил он вообще о женщинах, об их слабых сторонах вообще, мне же тогда казалось, что он говорит только о Наташе. Он восторгался вздернутым носом, вскрикиваниями, визгливым смехом, жеманством, именно всем тем, что мне так в ней не нравилось. Все это, по его мнению, было бесконечно мило, грациозно, женственно. Незаметно для меня он скоро с восторженного тона перешел на отечески назидательный, потом на легкий, презрительный... Председателя суда с нами не было, и некому было остановить расходившегося адвоката. Я не успевал рта разинуть, да и что я мог сказать? Приятель говорил не новое, давно уже всем известное, и весь яд был не в том, что он говорил, а в анафемской форме. То есть черт знает какая форма! Слушая его тогда, я убедился, что одно и то же слово имеет тысячу значений и оттенков, смотря по тому, как оно произносится, по форме, какая придается фразе. Конечно, я не могу передать вам ни этого тона, ни формы, скажу только, что, слушая приятеля и шагая из угла в угол, я возмущался, негодовал, презирал с ним вместе. Я поверил ему даже, когда он со слезами на глазах заявил мне, что я великий человек, что я достоин лучшей участи, что мне предстоит в будущем совершить что-то такое особенное, чему может помешать женитьба!
- Друг мой! - восклицал он, крепко пожимая мне руку.- Умоляю тебя, заклинаю: остановись, пока не поздно. Остановись! Да хранит тебя небо от этой странной, жестокой ошибки! Друг мой, не губи своей молодости!
Хотите - верьте, хотите - нет, но в конце концов я сидел за столом и писал своей невесте отказ. Я писал и радовался, что еще не ушло время исправить ошибку. Запечатав письмо, я поспешил на улицу, чтобы опустить его в почтовый ящик. Со мной пошел и адвокат.
- И отлично! Превосходно! - похвалил он меня, когда мое письмо к Наташе исчезло во мраке почтового ящика.- От души тебя поздравляю. Я рад за тебя.
Пройдя со мной шагов десять, адвокат продолжал:
- Конечно, брак имеет и свои хорошие стороны. Я, например, принадлежу к числу людей, для которых брак и семейная жизнь - все.
И он уже описывал свою жизнь, и предо мною предстали все безобразия одинокой, холостой жизни.
Он говорил с восторгом о своей будущей жене, о сладостях обыкновенной, семейной жизни и восторгался так красиво, так искренне, что, когда мы подошли к его двери, я уже был в отчаянии.
- Что ты делаешь со мной, ужасный человек?! - говорил я, задыхаясь.- Ты погубил меня! Зачем ты заставил меня написать то проклятое письмо? Я люблю ее, люблю!
И я клялся в любви, я приходил в ужас от своего поступка, который уже казался мне диким и бессмысленным. Сильнее того ощущения, которое испытал я в то время, и представить, господа, невозможно. О, что я тогда пережил, что перечувствовал! Если бы нашелся добрый человек, который подсунул мне в ту пору револьвер, то я с наслаждением пустил бы себе пулю в лоб.
- Ну, полно, полно...- сказал адвокат, хлопая меня по плечу, и засмеялся.- Перестань плакать. Письмо не дойдет до твоей невесты. Адрес на конверте писал не ты, а я, и я его так запутал, что на почте ничего не поймут. Все это да послужит для тебя уроком: не спорь о том, чего не понимаешь.
Теперь, господа, предлагаю говорить следующему".
Пятый присяжный поудобней уселся и раскрыл уже рот, чтобы начать свой рассказ, как послышался бой часов на Спасской башне.
- Двенадцать...- сосчитал один из присяжных.- А к какому, господа, разряду вы отнесете ощущения, которые испытывает теперь наш подсудимый? Он, этот убийца, ночует здесь в суде в арестантской, лежит или сиди и, конечно, не спит и в течение всей бессонной ночи прислушивается к этому звону. О чем он думает? Какие грезы посещают его?
И присяжные как-то все вдруг забыли о "сильных ощущениях"; то, что пережил их товарищ, писавший когда-то письмо к своей Наташе, казалось неважным, даже не забавным; и уже никто не рассказывал, стали тихо, в молчании ложиться спать...

1886

[Klea]

ВИШНЕВЫЙ САД
Комедия в четырех действиях
...

Аня. Что вы со мной сделали, Петя, отчего я уже не люблю вишневого сада, как прежде. Я любила его так нежно, мне казалось, на земле нет лучше места, как наш сад.

Трофимов. Вся Россия наш сад. Земля велика и прекрасна, есть на ней много чудесных мест.

Пауза.

Подумайте, Аня: ваш дед, прадед и все ваши предки были крепостники, владевшие живыми душами, и неужели с каждой вишни в саду, с каждого листка, с каждого ствола не глядят на вас человеческие существа, неужели вы не слышите голосов... Владеть живыми душами - ведь это переродило всех вас, живших раньше и теперь живущих, так что ваша мать, вы, дядя, уже не замечаете, что вы живете в долг, на чужой счет, на счет тех людей, которых вы не пускаете дальше передней... Мы отстали по крайней мере лет на двести, у нас нет еще ровно ничего, нет определенного отношения к прошлому, мы только философствуем, жалуемся на тоску или пьем водку. Ведь так ясно, чтобы начать жить в настоящем, надо сначала искупить наше прошлое, покончить с ним, а искупить его можно только страданием, только необычайным, непрерывным трудом. Поймите это, Аня.

Аня. Дом, в котором мы живем, давно уже не наш дом, и я уйду, даю вам слово.

Трофимов. Если у вас есть ключи от хозяйства, то бросьте их в колодец и уходите. Будьте свободны как ветер.

Аня (в восторге). Как хорошо вы сказали!

Трофимов. Верьте мне, Аня, верьте! Мне еще нет тридцати, я молод, я еще студент, но я уже столько вынес! Как зима, так я голоден, болен, встревожен, беден, как нищий, и - куда только судьба не гоняла меня, где я только нс был! И все же душа моя всегда, во всякую минуту, и днем и ночью, была полна неизъяснимых предчувствий. Я предчувствую счастье, Аня, я уже вижу его...

Аня (задумчиво). Восходит луна.

Слышно, как Епиходов играет на гитаре все ту же грустную песню. Восходит луна. Где-то около тополей Варя ищет Аню и зовет: "Аня! Где ты?"

Трофимов. Да, восходит луна.

Пауза.

Вот оно, счастье, вот оно идет, подходит все ближе и ближе, я уже слышу его шаги. И если мы не увидим, не узнаем его, то что за беда? Его увидят другие!
....


Сцена из спектакля Вишневый сад 1904 г фото all moscow ru culture museum mhat
http://www.inauka.ru/culture/article38925.html


"Cвой последний день рождения - 17 января (29 января по новому стилю) 1904 года Антон Павлович Чехов отпраздновал в Московском художественном театре премьерой недавно завершенной комедии "Вишневый сад".

Работа над пьесой давалась тяжело. Болезнь прогрессировала, но Антон Павлович, деликатный и терпеливый, в своих письмах жене и друзьям жалуется лишь на легкое недомогание и обещает Станиславскому обязательно написать новую пьесу.

Из-за болезни Чехову приходилось иногда работать в спальне, полулежа, за небольшим столиком, который и сегодня стоит у кровати. Напротив стола в спальне Антона Павловича находится шкаф красного дерева. Когда семья жила в Таганроге, Евгения Яковлевна, мать писателя, обычно прятала от детей в этом шкафу сладости. Дети подходили к нему, кланялись и в шутку называли "дорогим" и "многоуважаемым". Об этом вспомнил Чехов, когда работал над "Вишневым садом": один из персонажей пьесы - Гаев - обращается к шкафу с такими же словами.

В середине октября 1903 года пьеса была готова, и Антон Павлович отправляет её в театр. А 20 октября получает восторженное письмо от Станиславского: "Сейчас только прочел пьесу. Потрясён, не могу опомниться. Нахожусь в небывалом восторге. Считаю пьесу лучшей из всего прекрасного Вами написанного:.." ,,,

http://chehov.niv.ru/text/text.pl?19

[Гуров]

То, что посетитель вашего сайта в простоте душевной "отрицает" Чехова - неудивительно. Чехов не любил обывателя, обыватель кожей чувствует это и отвечает Чехову тем же.

Забавнее то, что Чехова не просто не любят, а прямо-таки ненавидят многие так называемые профессионалы - литературоведы, режиссеры, писатели, дараматурги... Я года два назад наблюдал по московскому телевиденью (по каналу "Культура", между прочим) такой диалог. Ведущий программы, некто писатель Кабаков беседует с режиссером московского Театра на Юго-западе и спрашивает его: "Для чего вы поставили у себя в театре такую слабую пьесу как "Чайка" такого слабого драматурга как Чехов?". Режиссер, на что тертый парень, и то смутился от такого начала, но быстро нашелся и в тон ведущему отвечает: "А мы именно для того и поставили "Чайку", чтобы понять, почему везде играют такую слабую пьесу". И т.д. Все это говорилось на полном серьезе, без тени юмора.

Наблюдая все это, я заинтересовался, кто же это такой - Кабаков - и что же он такое пишет? Вскоре мне случайно попался томик его повестей, стал я его листать и после второй же страницы вижу - обычный эмигрантский писатель, описывающий в своих произведениях, как его угнетали в СССР и как он спасался от этого угнетения посредством водки и женщин.

Примеров "отрицания" Чехова можно привести много. Бывший министр культуры Швыдкой (тот самый, который показывал на своем телеканале "человека, похожего на генпрокурора" в компании женщин легкого поведения) организовал телепередачу под названием "Почему Чехов так скучен", и на ней с поразительным простодушием изучал эту этот вопрос.

Итак, за что же многие так не любят Чехова? Казалось бы, ну не любишь - и не люби, не выставляй себя на посмешище (как писал Н.Н.Страхов, "не по Вашим отзывам будут судить о нем, а о Вас будут судить в зависимости от вашего мнения о нем"). Одну из причин я уже назвал: после всемирно-исторической победы обывателя, который стал хозяином жизни почти во всех странах, те самые Наташи (из "Трех сестер") и Яши (из "Вишневого сада") увидели, что сила за ними, и уже не стесняясь сводят счеты с классиком. Те же, кто пообразованнее, не могут простить Чехову, что он "убил" (как точно заметили еще при его жизни Тихонов, Тычинкин, Горький и многие другие) литературу - то есть, писал настолько гениально, что писать лучше или так же никто в обозримом будущем уже не сможет. Как писал Френк Суиннертон, "им <другим писателям> остается только либо подражать ему, либо прекратить свою литературную деятельность, которая теперь утрачивала всякий смысл". Но "прекращать свою литературную деятельность" писателям не хочется, а литературоведам хочется изучать этих писателей, и всей этой компании остается только ругать Чехова.

Последнее: это хорошо и полезно, что на этом сайте приводят рассказы о Чехове. Первый рассказик (о Таганроге) интересен. В нем автор уловил то обстоятельство, что жизнь Чехова в Таганроге не сводилась к "сыну лавочника в глухой провинции", а была наполнена интеллектуальными интересами (Чехов изучал в детстве и юности 4 языка, пересмотрел в театре весь классический репертуар, изучал Бокля и Шопенгауэра, наконец, слушал Танеева и Ауэра!).

Во втором рассказе, к сожалению, тиражируется стереотипное мнение о премьере "Чайки": "бенефис комической актрисы Левкеевой", "бенефисная публика - купцы и офицеры", "подавленное настроение Чехова" и т.п. "Чайка" НЕ БЫЛА БЕНЕФИСОМ Левкеевой, просто была поставлена в тот вечер, когда состоялся бенефис Левкеевой (не игравшей в "Чайке", а игравшей в другой пьесе) (кстати, все это произошло не в 1897 г., как написано в рассказе, а в 1896). Публика на "Чайке" была, что называется, "весь Петербург", весь "фин-флер, интеллектуальная квинтэссенция Санкт-Петербурга" (иначе, почему бы на ней оказалось столько журналистов?). Провал был вовсе не однозначно предопределен публикой, режессурой и актерами. В том же театре, с той же публикой и актерами за несколько лет до премьеры "Чайки" с большим успехом был сыгран "Иванов", провалившийся перед этим в Москве. Среди актеров премьеры "Чайки" были и выдающиеся - чего стоит одна Вера Федоровна Комиссаржевская! Предпоследняя репетиция "Чайки" была, по мнению самого Чехова, триумфом: актеры играли вдохновенно!

Что же все-таки случилось с премьерой? Отчасти стечение обстоятельств (один и тот же состав актеров может играть пьесу и гениально, и бездарно). Отчасти, такова первоначальная судьба многих выдающихся произведений искусства: что случилось с "Войной и миром", которую после выхода в свет многие авторитеты ругательски ругали (а вторую часть эпилога ругают все 130 лет)? Что случилось с первыми исполнениями симфоний Бетховена? Почему выдающиеся исполнители - Рубинштейн и Ауэр - отказывались играть концерты Чайковского? Да и, как мы видим, если бы премьера "Чайки" состоялась сейчас и если бы Мэтр, открывший дискуссию на этой страничке сайта, был на ней, то он с таким же упоением - вместе с себе подобными - освистывал бы и ошикивал пьесу.

В общем, спасибо модератору и всем приславшим постинги за интерес к А.П.Ч.

А. Гуров

[Volga]

То, что посетитель вашего сайта в простоте душевной "отрицает" Чехова - неудивительно.

Внимательно перечитала сообщения и не нашла, кто "отрицает".

[Яна]

У меня тот же вопрос возник, Volga, но потом я поняла. что имеется в виду собирательный образ Посетителя форума.
Отсюда выходит, что он же - и Обыватель.

После этого задор и интерес к чтению, а также желание поддержать разговор пропали.
Как-то мне его самозванный porte-parole не показался.
Да и Гуров из книжки не такой...

[nel]

У меня тот же вопрос возник, Volga, но потом я поняла. что имеется в виду собирательный образ Посетителя форума.
Отсюда выходит, что он же - и Обыватель.

Скорее говорится не о собирательном образе. А констатируется простой факт того, что есть посетители, которые именно так и считают. Не знаю как у кого, а у меня этот факт не вызывает сомнений.. Полистайте страницы форума и вы увидите и отрицание литературы вообще (не только Чехова), а недавно еще и отрицание нормального русского языка только по причине его устаревания.

Не думаю, что стоит так остро воспринимать данную цитату :-)

[Яна]

Скорее говорится не о собирательном образе. А констатируется простой факт того, что есть посетители, которые именно так и считают. Не знаю как у кого, а у меня этот факт не вызывает сомнений.. Полистайте страницы форума и вы увидите и отрицание литературы вообще (не только Чехова), а недавно еще и отрицание нормального русского языка только по причине его устаревания.

Не думаю, что стоит так остро воспринимать данную цитату :-)

Не знаю, Нель, в этом топике вроде никто и не отрицал и не стряхивал.
Про русский язык - я согласна, и уже копий наметала будь здоров.
А про литературу - отрицания не вижу. Ну не интересуются люди или говорят, что интересуются, а к нам сюда не ходят. Ну в параллельных мирах мы живём.

Ладно, не буду остро воспринимать. :о)))

[nel]

Касаемо же ошикивания "скучного" Чехова - ну так ниспровергателей идолов у нас сейчас так много, что я не удивляюсь, когда в литературном плане ничего не значащие плоды трудов эмигранта Солжа считаются великой (хочется добавить конъюнктурной) литературой, а Чехова невежливо стряхивают с полок как старье..

[Vishenka]

А. Гуров, видимо, так воспринял сарказм per'а, не слишком вникая. Я тоже не слишком вникая и внимательно перечитывая: Чехова обругивали не только мещане и "недотянувшие" литераторы, но и "перетянувшие" литераторы тоже - Бунин и тот же Лев Толстой. Бунин писал, что Чехов, происходя из совсем другой среды, в своих пьесах совершенно недостоверно изображает дворянство и он же пересказал, как престарелый Толстой позвал к себе Чехова, ласково его принял и всячески одобрил, но в конце не удержался и на ухо ему сказал, что пьес его не любит. Шекспир плохо писал, а Вы, батенька, еще хуже!

Однако, больше 100 лет прошло с тех пор, а присутствие Чехова на мировой сцене велико (о Шекспире я молчу). Уже и дворян нет как класса, и никто, пожалуй, и не знает, как они себя на самом деле вели и разговаривали. После стольких интерпретаций дворянской жизни, в том числе советского периода, чеховская, пожалуй, поближе к оригиналу будет.

[Гуров]

Согласен, в общем, с Вишенкой. Вот только "обругивание" Чехова Толстым и обругивание Чехова per'ом - две большие разницы. Толстой высказывал мнение о части творчества Чехова как один большой писатель о другом большом писателе. Тот же самый Толстой, как известно, говорил о том же самом Чехове и как о "большом художнике", и как о "Пушкине в прозе" (!) и т.д. Per же отрицает Чехова "скопом", так сказать. Можно еще добавть, что отдельные стороны Чехова критиковали или не понимали и другие известные писатели (Набоков, Горький, Григорович, "разнесший" "Лешего" в комитете, который решил судьбу этой пьесы). Но это все тоже были большие художники, осознававшие масштаб Чехова как писателя. Поносить же Чехова просто так, от скуки, человеку, которому до Чехова как до Солнца, сболтнув первое пришедшее в голову... Конечно, per имеет право писать все, что хочет. Но ведь и "человек, непохожий на Гурова" может высказывать свое мнение.

[Fleur Blanche]

Per же отрицает Чехова "скопом", так сказать.

А разве Per отрицает Чехова? По-моему, наоборот, ведь он пишет, что это один из его любимых писателей.

[Яна]

"человек, непохожий на Гурова" может высказывать свое мнение

Разумеется!
И теперь я вижу, что действительно виновата перед Вами - мне и в голову не пришло. что от Вас могла ускользнуть драматическая ирония или, если хотите, сарказм per'a, поэтому полемизируете Вы на самом деле с согласным. :о))))) Перечитайте все посты, обращая внимание на авторство. :о))

Cela vous apprendra, per, как шутки шутить в Интернете, бедняга!!!

[Гуров]

Разумеется!
И теперь я вижу, что действительно виновата перед Вами - мне и в голову не пришло. что от Вас могла ускользнуть драматическая ирония или, если хотите, сарказм per'a, поэтому полемизируете Вы на самом деле с согласным. :о))))) Перечитайте все посты, обращая внимание на авторство. :о))

Cela vous apprendra, per, как шутки шутить в Интернете, бедняга!!!

Так ведь и я пошутил. Pour apprendre Per a plaisenter. От Вас ускользнуло, что мои постинги были сплошной драматической иронией и сарказмом.

Гуров

[Fleur Blanche]

Яна, извините, я не увидела вашего сообщения.

[Яна]

Ну второй раз извините!
И правда ускользнуло, даже перечитала: драматическая ирония ускальзывает, а сарказма не вижу вовсе. Ну это неважно, главное, что в итоге все друг друга поняли.

Немалый путь нам ещё предстоит пройти... pour apprendre à tous à plaisanter, так сказать. :о)))

[Volga]

Pour apprendre Per a plaisenter.

Бедный Per(ик)!

От Вас ускользнуло, что мои постинги были сплошной драматической иронией и сарказмом.

О, это было так элегантно сделано, что ускользнуло от моего обывательского ума.

[swlabr]

Просто дело в том, что если книги интересно ЧИТАТЬ, то это еще не значит, что хочется о них ГОВОРИТЬ.
Чехов интересен и очень глубок. И потрясающе правдив. Вроде все окружение другое, но суть людей несильно изменилась, и осознание этой правды вгоняет в тоску. Хотя и смешного у Чехова немало.
Я не так давно перечитала два тома рассказов Чехова. Потрясающий писатель. Но обсуждать нет настроения. Не знаю, почему.

[Nadine]

Per :" Сегодня, 29 января 2005 года, День рождения Антона Павловича Чехова,
одного из великих и любимых мной русских писателей. А родился он ровно 145 лет назад."
"Чехов немоден, несовременен, неинтересен, к сожалению"..
Яна пишет:[/B] "А зачем Вы тогда открыли тему? :о)) "
"Я думал, что есть те, которые считают по-другому. Смотрите начало темы."

Per, теперь Вы видите, что "народ не безмолвствует" ??
Прочитала всё, смешно получилось с этим недоразумением "Per-Гуров"
(интересно, почему на форумах довольно часто получаются недоразумения: пишешь ОДНО, а тебя понимают "наоборот"? от спешки ?)
Я на сайте недавно, и в "литературный салон" не заходила почему-то.....
И вот сюрприз : люди говорят о Чехове !!!
Сразу как-то хорошо и тепло стало, потому что для меня Чехов не просто один из любимых писателей, но он для меня с детства "свой" , читаю и перечитываю часто, особенно, когда совсем грустно или "всё идёт не так"..
Парадокс....., но его грустные рассказы прогоняют МОЮ грусть ! - Как так может быть ?
Не знаю, не могу объяснить !! Тайна Чехова...
И его письма тоже как специально "для меня" (извините, не знаю как выразить моё ощущение точнее!) :
спокойные фразы, ровное течение мысли, доброжелательность в каждом слове.. и какая-то невероятная энергия (скрытая, но очень сильная)...
И ещё, возможно я удивлю Вас, Per, но ,например, в кругу моих знакомых (художники) Чехов не забыт (и любим) !!!
Да ! Сама была удивлена, когда народ на вечеринке(!!!!!) вдруг о Чехове заговорил...
Правда потом, подружка одного художника пошутила : "теперь я понимаю, почему у тебя проблемы всегда!
и денег нет даже на краски !!, потому что ты Чехова читаешь! Запрещаю !!".. Долго смеялись ...

Swlabr: "Просто дело в том, что если книги интересно ЧИТАТЬ, то это еще не значит, что хочется о них ГОВОРИТЬ.
Чехов интересен и очень глубок. И потрясающе правдив. "....

Присоединяюсь полностью к этим словам..

Per, спасибо !!