Париж Хемингуэя и не только...

[Camilio]

Nathaniel, mois, charavichka, спасибо за соучастие, ссылку, отклики и привет с Монмартра!

[Camilio]

(Из разговора однокашников в буфете Ленинской библиотеки ~40 лет назад)

— Что читаем?
— ЖПС.
— “Журнал прикладной спектроскопии”?
— Не, старик… Жана-Поля Сартра.
— Это который облажал Нобелевский комитет? Ну, и?..
— Пытаюсь усвоить, как existence соотносится с essence...
— ?..
— Существование предшествует сущности – вот в чём сермяга, старик…
— А! Это как “материя – первична, а сознание – вторично”?! Усёк!
— Человек становится таким, каким он сделает себя сам… Essence есть продукт твоей работы над собой…
— Естественно, человек – сам кузнец своего счастья! Хочешь быть счастливым? – Будь им!
— Пей кофе, старик, – стынет… Разговор становился неинтересен моему однокашнику-интеллектуалу. Он допил свой кофе. – Ну, расти над собой, натурфилософ. Читай свой “Философский магазин”. (Уел-таки: “Philosophical Magazine” был физическим журналом Лондонского Королевского общества, а не философским изданием).

А ведь четверо-пятеро наших общих знакомых ушли-таки в философию-литературу, начитавшись Сартра со Станиславским. Кто бросил физфак на 3-ем, кто на 4-ом курсе, не считаясь с мольбами родителей. Среди таких «потерь» физфака один профессор философии, пара писателей, закончивших Литературный Институт, двое искусствоведов. Вполне экзистенциально – cотворили себя сами, круто изменив свою судьбу. А кто-то, попав после универа в «двухгодичники», отдыхал от наук в зенитно-ракетном дивизионе, набрав на два года книг по философии. (Потом на военную кафедру приходили шикарные характеристики – куда там Юлиану Семёнову! – от командования части: «Ваш выпускник, лейтенант N – отличник боевой и политической подготовки… В свободное время увлекается философией… Любит решать задачи по физике и математике…». Последняя фраза веселила наших майоров и полковников. Они-то знали цену серому веществу этих парней: шла война во Вьетнаме, и некоторые из ребят ещё студентами предлагали электронные схемы, парирующие новинки в тактике воздушных боёв американцев).

Да, Сартр был мифом, и многим хотелось разобраться в его мироощущении. Не из его ли идеологии и мировоззрения выросло поколение хиппи, придя на смену зазу?

* * * * *
Когда оказался в Париже, на Place Saint-Germain des Prés, вспомнил и о Сартре. Его имя связано с кварталом Сен-Жермен, его интеллектуальными кафе и джазовыми подвалами-кабаре. Он и с зазу здесь общался.
Я сейчас рассматриваю изданные к 100-летнему юбилею Сартра книжку о нём, Annie Cohen-Solal, “Sartre, Un penseur pour le XXIe siècle”. Gallimard 2005 и журнал “Le Magazine Littéraire. Hors-Série No.7, Mars 2005–Mai 2005” – не смог пройти мимо, любопытство одолело, купил, хотя и не читаю по-французски. Ну, раз купил, надо же с друзьями поделиться! (Почти все фото, которые будут здесь приведены – из этих изданий; приходится об этом упоминать, чтобы избежать упрёков в пиратстве и не ставить под удар наш форум).
Судя по фотографиям, Сартр писал свои статьи не только в кабинете, но и в кафе. Известно, что отопительная система парижских домов вынуждала в зимнее время страдать многих парижан от холода. Они и ходили в кафе погреться и подолгу сидели там, а многие, как Хем, и писали в кафе. Неужели и Сартр писал в кафе из-за того, что у него не было денег, чтобы протопить квартиру? Вряд ли. Наверное, к 40-ым-50-ым годам писать в кафе стало парижской литературной традицией, что ли.
Фото площади Сен-Жермен-де-Пре тех лет (1950 г.):

(Фото неизвестного автора. © 1997 Photo Sartony)
По-видимому, здесь, над кафе "Aux Deux Magots" (дом слева), и находился кабинет Сартра:



Я сопоставил угол дома справа на первом фото с видом из окна кабинета Сартра. По-моему, на этих фото видны пересекающиеся у площади Сен-Жермен-де-Пре улицы Rue Bonaparte и Rue de Rennes. (Прав ли я? Русские парижане или наши туристы, у кого есть снимки этого места, наверное, подтвердят или опровергнут это?). Косвенный же довод в пользу предположения – сегодня полоса площади шириной 8-10 метров, прилегающая к кафе “Aux Deux Magots" (сегодня оно называется "Les Deux Magots"), называется Place Jean-Paul-Sartre-S.-de-Beauvoir.


Сонни Роллинз и Сартр, 1966 г. Встреча в подвале кабаре “Jazzland” на Rue Saint-Séverin, в эпоху Jazz Hot. О Роллинзе говорили, что он единственный саксофонист, не нуждающийся в поддержке backing band. Ещё он ужасал всех своей бритой головой.

А это карикатура на Сартра в газете “Le Figaro” 1956 года, отразившая увлечение Сартра джазовыми кабаками в подвалах Сен-Жермена. Где ночами грохотал джаз и дико отплясывали под буги-вуги и свинг:

На табличке слева, возле ступеней в подвал, надпись: «Подземелье «Сен-Жермен-де-Пре».
Под карикатурой – диалог, вероятно, потомков, а может археологов: “Peintures préhistoriques. Celle-ci est-elle vraiment pré-existentialiste?” (Я это непрофессионально перевёл как: «Первобытные изображения. Неужели это предэкзистенциалист?». Вероятно, тут игра слов: préexistence –это предшествование, предсуществование, намёк на главную посылку экзистенциализма: «существование предшествует сущности»).

Да, после войны Сартр был властитель дум – днём над Сен-Жермен-де-Пре, ночью – под ним.

Недалеко от Сен-Жермен-де-Пре находится и “Café de Flore” (наземное), где Сартр встречался с артистами, джазменами и философами.

Сартр, Борис и Мишель Вианы, Симона де Бовуар.


В “Café de Flore”, в 1943 году, с молодыми актёрами. Слева направо: Yes Deniaud, Raymond Bussière, Maurice Baquet, Marianne Hardy, Annette Poivre и Жан-Поль Сартр.
Читал про это “странное” время: в этом кафе могли сидеть Сартр с компанией друзей-философов, а за соседними с ними столиками – французские фашисты.

* * * * *
В 1964 году Жан-Поль Сартр отказался от Нобелевской премии по литературе, заявив, что не желает быть чем-либо обязанным какому-либо социальному институту. Он ведь считал, что у социальных институтов всегда «грязные руки», если использовать название пьесы Сартра “Les Mains sales”. Любой социальный институт, считал Сартр, – это посягательство на человека, и он всегда несёт в себе подавление личности. Сартр заявил, что не желает, чтобы его превращали в социальный институт, что статус нобелевского лауреата помешает его радикальной политической деятельности, поэтому он отказывается от премии. В том же 1964 году Сартр вообще отказался от литературной деятельности, охарактеризовав её как суррогат преобразования мира. Апогей популярности Сартра – 1968 год. Бунтующие студенты, захватив Сорбонну, впустили внутрь одного только Сартра. В начале 1970-х годов радикал Сартр стал редактором запрещённой во Франции маоистской газеты “La Cause du peuple” и принял участие в нескольких маоистских уличных демонстрациях. Как оказалось, Сартр был «наставником» и печально знаменитого палача кампучийского народа Пол Пота, когда тот учился в Сорбонне в 1950-ые годы.
Надо полагать, увлечение Сартра радикальными революционными идеями Че Гевары и Мао Цзе-дуна очень печалило секретаря ЦК КПСС по идеологии М. Суслова.


Сартр и Че


Тут на газете “La Cause du peuple” отчётливо виден силуэт Мао


Потрясный снимок! Сартр и Симона де Бовуар (в глубине), как обычные уличные бузотёры, за решёткой полицейского «воронка»

Кстати, в 1966 году в Москве был издан перевод автобиографической повести Ж.-П. Сартра «Слова» (“Les Mots”). Довольно пространное предисловие к повести написал известный украинский советский писатель Микола Бажан. Недавно случайно узнал о невероятном факте: в 1970 году Микола Бажан, оказывается, тоже отказался от Нобелевской премии по литературе (http://www.zn.ua/3000/3150/18975/)!! Получается, что он – четвёртый человек, кто отказался от этой престижной премии за всю историю награждений ею. Точнее, Бажан отказался от выдвижения на эту премию, вспомнив о судьбе Бориса Пастернака. А от уже присуждённой Нобелевской премии отказывались трое: Борис Пастернак, Жан-Поль Сартр и Ле Дык Тхо, вьетнамский дипломат, который вёл переговоры с Генри Киссинджером об окончании Вьетнамской войны.

* * * * *
Я как-то уже здесь делился своими дилетантскими впечатлениями, что Пикассо был, наверное, самым компанейским человеком в Париже 1920-30-ых годов. Он водил дружбу и с людьми из круга Эренбурга, и со знакомыми Хемингуэя, и с обитателями “La Ruche”, был вхож в салон Гертруды Стайн. Американцы ведь не очень-то общались с завсегдатаями “Ротонды”. Похоже, что Г. Стайн не приглашала в свой круг даже Шагала и Модильяни, а остальную плохо одетую шантрапу из “La Ruche” – тем более. А Пикассо общался со всеми! В 1940-ые гг. он дружил и с экзистенциалистами, «интелло» из “Café de Flore” Сартром, де Бовуар и Камю. И оказывается, он ещё и пьесы писал! Я наткнулся на фото, сделанное 16 июня 1944 года, судя по картинам на заднем плане, в мастерской Пикассо. Снимок сделан во время чтения пьесы Пикассо “Le désir attrapé par la queue” (я со словарём перевёл это как «Желание, схваченное за член», но, может быть, знатоки французского меня поправят – заранее спасибо!). Это была пародия на авангардистские пьесы 1920-ых годов. Постановка Альбера Камю. Жан-Поль Сартр играл роль “Bout rond” (“Толстенького пениса”?), Дора Марр – в роли “l`Angoisse grasse” (“Сальная тревога”?; вероятно, здесь “тревога” – это та категория, которая существует в философии экзистенциализма), Мишель Лейри – в роли “Gros pied” (“Большого дурака”?).


Может, на форуме есть любители театра, поэтому приведу имена на французском (знаете, бывает так: читаешь чьи-то воспоминания с конкретными именами, вспомнишь, что в такой-то книге ты их уже встречал, возьмёшь ту книжку и посмотришь на фото – и образ человека становится чётче).
Стоят, слева направо: Jacques Lacan, Cécile Eluard, Pierre Reverdy, Louise Leiris, Zanie de Campan, PABLO PICASSO, Valentine Hugo, SIMONE DE BEAUVOIR.
Сидят на полу, слева направо: JEAN-PAUL SARTRE, ALBERT CAMUS – перед собачкой Пикассо (как её зовут, не указано), Michel Leiris, Jean Aubier. (Я выделил имена наиболее известных личностей).

* * * * * * *
В книге Бориса Носика “Прогулки по Парижу” на стр. 124 есть фотография «нового памятника Сартру, двусмысленного, как Жан-Соль Партр» – статуя намеренно наклонена вперёд, придавая карикатурность прототипу:

(Жан-Соль Партр – персонаж из романа Бориса Виана «Пена дней», кивок в сторону Жана-Поля Сартра)

Я полагаю, на идею наклонённого памятника скульптора навели фотографии Сартра, сделанные во время его пребывания в Советском Союзе, в Литве в июле 1965 г. Тогда он посетил дюны на Куршской косе. Идя вверх по песчаной дюне, Сартр, естественно, наклонил корпус вперёд. Это видно на фото, сделанном литовским фотографом Антанасом Суткусом:


Судя по развевающемуся плащу сопровождающего, во время прогулки ещё и ветер дул навстречу. В такую погоду, шагая, конечно, наклоняешься вперёд.


Эта фотография на обложке книги Annie Cohen-Solal “Sartre. Un penseur pour le XXIe siècle” тоже принадлежит А. Суткусу (специально посмотрел перечень авторов фотографий в конце книги) и явно сделана во время той же прогулки. Туфли Сартра утоплены в песок, а справа от него тень, вероятно, сопровождающего, причём плащ у Сартра тоже развевается. Похоже, эти снимки литовского фотографа оказались столь же плакатно классическими, как и фото Че Гевары, сделанное во время какого-то митинга (фотограф находился внизу, поэтому Че выглядит смотрящим за горизонт; потом из этого снимка сделали плакат, который сегодня известен всем, даже с маек он смотрит на нас).

* * * * *
Если, посидев в литературных кафе Сен-Жермен-де-Пре, вы отправитесь гулять по бульвару Сен-Жермен на запад, посмотрите на углу Rue du Bac и бульвара Сен-Жермен, сохранилось ли кафе «Эскуриал» – оно было местом встреч с друзьями Виктора Некрасова, автора знаменитой повести «В окопах Сталинграда», эмигрировавшего в 1974 году во Францию. Друзья В. Некрасова считали, что «если будет в Париже мемориальная доска в память Некрасова, то лучшего места, чем у входа в это кафе не найти!». Вряд ли там сегодня есть мемориальная доска, но хотя бы мысленно помянуть Виктора Платоновича, взглянув на это место, можно.
Ж.-П. Сартр и В.П. Некрасов, наверное, не встречались. А могли бы: Сартру ещё оставалось 6 лет жизни. И поделиться мыслями о жизни и войне могли бы – о горячей войне в Сталинграде и о la “drôle de guerre”. Может, после рюмочки, другой разговор вылился бы и в жёсткий спор в духе «а мы в это время…». Ведь кто-то считал Сартра активным участником Сопротивления, а другие же нет. Некоторые критики Сартра считали, что его послевоенная активность, когда он критиковал всех и вся – это своеобразная компенсация неудавшегося геройства времён «странной» войны.

А если вам захочется прогуляться и по другим «экзистенциальным» местам квартала Сен-Жермен: в 350 метрах южнее площади Сен-Жермен-де-Пре, на Place Saint-Sulpice есть “Cafe de la Marie” (8 Place St.-Sulpice), туда можно пройти по Rue Bonaparte. Читал, что в 1951 году в этом кафе и произошла историческая ссора между экзистенциалистами Камю и Сартром – в связи с дискуссией по поводу «Человека бунтующего» (L`Homme révolté) Камю. Дискуссия между Камю и Сартром выплеснулась на страницы прессы. Парижская элита становилась на сторону то одного, то другого. Камю записал в своём дневнике: «Как мне поступить? Врезать ему, что ли?». Много позже Симона де Бовуар разъяснила многое, связанное с этой дискуссией. Цитирую по книге Флоренс Эстраде. «Альбер Камю». Транзиткнига, Москва, 2006, С. 175-176 : «Во-первых, здесь была замешана политика: когда Сартр в июле 1952 года, т.е. в разгар сталинского террора, вступил в коммунистическую партию, между обоими произошел идеологический разрыв. Во-вторых, причиной ссоры была история: во время Второй мировой войны Камю принимал активное участие в Сопротивлении, а Сартр нет. И, наконец, в-третьих, свою роль сыграл основной инстинкт: Камю был прирожденный соблазнитель, в то время как Сартр не пользовался особым успехом у женщин. Он смертельно завидовал Камю». Последнее замечание, наверное, субъективно: приходилось читать, что Сартр был тем ещё донжуаном.

Сам же Альбер Камю о посылке, от которой отталкивался Сартр, выстраивая экзистенциальную философию, высказался так (Флоренс Эстраде. «Альбер Камю». Транзиткнига, Москва, 2006, С. 198): «Два весьма распространённых заблуждения: предшествует ли существование сущности или сущность предшествует существованию. И то и другое – они обе возникают одновременно и идут рука об руку… Нет, я не экзистенциалист. Сартр и я всегда удивляемся, видя наши имена рядом… Несмотря на кажущееся сходство, у меня не так много общего с ним: ни в творческом плане, ни просто в человеческом… Мы познакомились, чтобы подчеркнуть наше различие…».

Ну, вот и приехали…

[Camilio]

Ушёл Чингиз Айтматов. А с ним и целая эпоха киргизской, советской литературы и кино. Во французском контексте нашего форума замечу, что зарубежная известность к нему пришла через Париж, о котором традиционно принято говорить, что именно здесь создаются имена писателей и художников. Нет, он не сидел в Café de Flore и не искал здесь контактов с издателями. В 1950-ых годах Эльза Триоле прочитала «Джамилю», которая ей понравилась, и перевела её на французский язык. Естественно, первым читателем на французском стал муж Эльзы Триоле – Луи Арагон. Которому повесть тоже понравилась и он отозвался о ней положительно в литературных кругах Парижа. И о молодом Айтматове узнала Европа, а потом и остальной мир. Так говорит молва.
Сегодня Чингиза похоронят на кладбище в предгорьях Ала-Тоо рядом с могилой отца, где отец Чингиза Торекул был расстрелян в 37-ом. Об этом захоронении узнали случайно: в 1990-ых годах старая женщина, которая всю жизнь хранила в страхе подсмотренную ещё девочкой тайну НКВДэшных расстрелов, указала место захоронения. В истлевшей одежде некоторых расстрелянных нашли бумажки с их именами. Так Чингиз узнал место, где похоронен отец.
Я иногда видел Чингиза на бульваре Дзержинского в сопровождении каких-то расспрашивавших его людей, иногда иностранцев. Они неспешно гуляли в тени деревьев, часто останавливались – Чингиз в своей манере, медленно подбирая слова, чтобы точнее высказать мысль, что-то им объяснял. Мне грустно от мысли, что я его больше не встречу на бульваре.

[Сергеевич]

Единственная книга про войну, которая читалась достаточно легко.
Без отвращения к манере написания, без скуки.
Меня в себя влюбила Пилар, вся такая мудрая и сложная. А ее рассказ про изгнание фашистов из родного города, заставил ярко представить эту картину. Перенес на тот стульчик, на котором стояла и она, наблюдая за последними минутами врагов.
Ох, а Мария, такая добрая и честная.
Скорее всего, если бы все сложилось так как Роберт Джордан и его стригунок рисовали себе, лежа в спальном мешке - оно бы не было на столько прекрасным, как эти три дня их жизни.
Все не могло быть по другому.
По другому была бы неправда.
Ведь это война.

[Мечтательница]

когда мне довелось поработать в Эльзасе, я с книжкой Хема прошёлся по Парижу – так сказать, в память о тех днях молодости и о ребятах, которые ТАК мечтали увидеть Париж!

потрясающе!
позвольте выразить Вам свое восхищение!
и спасибо большое за эту тему! читаю и не могу оторваться

[Camilio]

...
спасибо большое за эту тему! читаю ...

Мечтательница, спасибо и Вам за добросердечность. И за то, что читаете.

[Nathaniel]

Camilio, огромное спасибо за рассказ о зазу А я-то всё задавалась вопросом - кто такие?

[mois]

да и я где то слышала про зазу, но не знала кто они такие, теперь буду знать .Camilio, спасибо Вам огромное за рассказ. очень интересно и позновательно

[charavichka]

Фотография от меня. Очень люблю Монмартр!

[zanoza]

Даже не ожидала на форуме набрести на такую замечательную публикацию. Читаю эту захватывающую книгу. Спасибо!

[ODETTA]

Camilio, Благодарю Вас за интересные статьи! Хочу только дополнить - кабинет Сартра над кафе "де Флор" на втором этаже. Спасибо!

[Camilio]

zanoza, мерси за отклик.

... Хочу только дополнить - кабинет Сартра над кафе "де Флор" на втором этаже.

. ODETTA, спасибо, что поправили! "Ле Дё Маго" и "Де Флор" – рядом, и я, оказывается, промахнулся! (Пытался определить по решётке балкона, но не смог найти сходства в рисунке на фото). Приятно, что мы общими усилиями выяснили, где же сидел этот мыслитель и глубоко глядел, несмотря на дефект зрения.ODETTA, а Вам удалось съездить в Париж? – помнится, Вы планировали поездку в мае. (Я спрашиваю, так как очень любопытно, как же сегодня выглядит “Café Laurent”, бывшее "Табу", где обитали и зазу, и Сартр с друзьями). Или не нашлось времени туда заглянуть?

Вот бы кто ещё проверил, правильно ли я перевёл с французского разные вульгарные слова и роли из пьесы Пикассо!

[ODETTA]

zanoza, мерси за отклик. . ODETTA, спасибо, что поправили! "Ле Дё Маго" и "Де Флор" – рядом, и я, оказывается, промахнулся! (Пытался определить по решётке балкона, но не смог найти сходства в рисунке на фото). Приятно, что мы общими усилиями выяснили, где же сидел этот мыслитель и глубоко глядел, несмотря на дефект зрения.ODETTA, а Вам удалось съездить в Париж? – помнится, Вы планировали поездку в мае. (Я спрашиваю, так как очень любопытно, как же сегодня выглядит “Café Laurent”, бывшее "Табу", где обитали и зазу, и Сартр с друзьями). Или не нашлось времени туда заглянуть?

Вот бы кто ещё проверил, правильно ли я перевёл с французского разные вульгарные слова и роли из пьесы Пикассо!

Я вылетаю через несколько часов!!!! Постараюсь обязательно там быть!!!

[ODETTA]

ODETTA, а Вам удалось съездить в Париж? – (Я спрашиваю, так как очень любопытно, как же сегодня выглядит “Café Laurent”, бывшее "Табу", где обитали и зазу, и Сартр с друзьями). Или не нашлось времени туда заглянуть?

Вношу свою скромную лепту в Ваш интереснейший рассказ:

Вот так выглаядит “Café Laurent” сейчас:



А вот интерьер кафе, там очень красиво , но где были люди не снимала, поэтому это только то, что удалось снять:

[Camilio]

ODETTA, большое спасибо за экскурсию в “Café Laurent”! Извините, если ввёл Вас в расходы. Я вижу, что сегодня это кафе расположено на первом этаже. А старый подвал со сводом, в котором сиживали зазу и зачинатели французского экзистенциализма, сегодня существует? Если есть что добавить к Вашим замечательным фотографиям, не расскажете ли? Спасибо заранее.

[ODETTA]

Camilio Что Вы, за удовольствия надо платить!

Наоборот, благодаря Вам я узнаю много нового и интересного! Кроме всего мы прекрасно провели там время .
Подвала я не видела . Зато есть замечательный внутренний дворик , очень уютный, со столиками , и дальше по-моему ресторан, с очень уютным интерьером , неудобно было гулять по ресторану, это отдельное помещение, но там очень красиво, насколько мне удалось увидеть.

Вечера джаза проходят именно в том помещении, которое на фотографии. Вот на этой фотографии видно рояль :



Сожалею, что наверняка мой скромный рассказ не удовлетворил Вaше любопытство...

[Camilio]

ODETTA, мне просто было любопытно узнать, сохранился ли "подпольный", "подвальный" Сен-Жермен времён Сартра. Неужели сегодня в этом кафе играют джаз на первом этаже?.. Наверное, это довольно шумно, и жители соседних домов были бы недовольны... Я так понял, что Вы в этом кафе были днём, когда подвал ещё был закрыт. Но всё равно интересно! Спасибо за фотографии!

[ODETTA]

Camilio, Были вечером, и джаз слушали , но не в подвале . Именно не первом этаже музыканты играли. Может быть есть еще помещение? Наверное что-то пропустила все же... Не знаю. Ну ладно, будем там еще, посмотрим
А насчет жителей... По-моему они привыкли...

[Camilio]

ODETTA, спасибо! Будем надеяться, когда-нибудь Вы станете самоотверженной сен-жерменской подпольщицей.
arianna pl и L`acacia, спасибо за отзывы. В качестве компенсации морального ущерба, причинённого мрачноватым постом, для поправки здоровья шлю вам нечто более оптимистичное – фото нашего героя в молодости.

Вот каким симпатичным пацаном Хемингуэй был в 10 лет:


А это он в 14 лет с друзьями во время похода по берегу Валлонского озера (Walloon Lake):


А здесь Эрнест с уловом в Мичигане. Позже его уловы будут крупнее:


Вот, например (с сыном Бэмби в Key West, Флорида. 1928 год):


Все эти фото заимствованы из книги Anthony Burgess. Ernest Hemingway.Thames and Hudson

[arianna pl]

В качестве компенсации морального ущерба,

Я себя пострадавшей не считаю.
Все, что Вы пишете, очень интересно.
Улыбнули талисманы для Хема.
И ему ничто человеческое не было чуждо.
Camilio , и Вам так просто отдал пуговицу трубочист?
Или они (трубочисты) уже к этому привыкли?

[Camilio]

Когда я жил в Страсбурге, как минимум дважды в неделю находил в своём почтовом ящике приглашения от местных колдунов – звали, так сказать, придти поговорить по душам. В качестве закладок в книгах у меня сохранилась пара таких рекламных листочков-объявлений:


Не знаю, насколько всерьёз французы относятся к этому сервису (колдуны – обычно выходцы из Африки или Азии). Вспомнил, что Хемингуэй, несмотря на свою мужественность и бесстрашие, относился к потусторонним силам с пиететом. В парижский период своей жизни он носил в правом кармане талисманы: конский каштан и кроличью лапку. В нужные моменты он прикасался к ним рукой или стучал по дереву. А когда жил на Кубе, в столе у него лежали lucky stones (камешки, приносящие удачу), которые он в ответственные моменты перебирал в руках.

Борис Грибанов в своей книге из серии «ЖЗЛ» (“Эрнест Хемингуэй”, М., «Молодая гвардия», 1971) описывает, как Хемингуэй весной 1944 года согласился вылететь в Лондон военным корреспондентом журнала «Колльерс». В Нью-Йорке в ожидании самолёта в Лондон Эрнест встретил в баре корреспондента Квентина Рейнольдса, вернувшегося из Лондона, где он был свидетелем воздушной битвы за Англию. Хемингуэй зажал его в угол и стал уговаривать: «Вы были там уже три раза, и с вами ничего не случилось. Сделайте человеку добро и отдайте мне ваши петлицы и пуговицы для моей формы. А ещё лучше отдайте мне вашу форму». Он свято верил в силу талисманов (и над этой слабостью Эрнеста издевалась его жена Марта Гелльхорн). Рейнольдс отдал ему свои пуговицы.

Однажды Хемингуэй добился разрешения участвовать в вылете английского бомбардировщика, получившего задание бомбить стартовые площадки ФАУ-1 на территории Франции. «В это утро, … собираясь ехать на аэродром, он обнаружил, что пропал его талисман – красный камешек, который дал ему Бэмби (“Bumby”, первый сын Хемингуэя, John Hadley Nicanor Hemingway – Camilio). Горничная в отеле отдавала его брюки в чистку, Хем забыл вынуть камешек из кармана, и тот потерялся. Машина уже ждала Хемингуэя у подъезда, а он при мысли, что ему предстоит лететь над Германией без талисмана, даже вспотел. И тогда он попросил горничную: «Дайте мне что-нибудь на счастье – всё, что угодно, и пожелайте мне удачи, и всё будет в порядке». А у неё в карманах ничего не оказалось, тогда она подняла пробку от бутылки из-под шампанского, выпитого накануне вечером, и дала ему. Он много лет потом носил эту пробку в кармане и считал её отличным талисманом. Надо ведь ещё, говорил он, чтобы талисман помещался в кармане. Чарльз Скрибнер, нью-йоркский издатель Хемингуэя, однажды принес ему подкову, и Хемингуэй сказал: «Это очень хороший, аккуратный талисман, Чарли, но зачем ты разул лошадь?».

В конце октября 1944 года пропал без вести Бэмби, служивший в американских частях на европейском фронте, и Хемингуэй очень тревожился о его судьбе. Неизвестно, связывал ли он это с потерей талисмана, подаренного сыном. В январе 1945 года Эрнест узнал, что Бэмби парашютировался в немецком тылу с боевым заданием, был пленён немцами и находится в немецком лагере для военнопленных. Весной 1945 года пришло известие, что его сын Джон (Бэмби) освобожден из гитлеровского концлагеря. А в июне на Кубу, где тогда жил Хемингуэй, приехал и сам Джон, очень нуждавшийся в поправке. Всё обошлось…

Хемингуэй был суеверен и мнителен. А вот к религии у него было какое-то своё отношение. Во время Первой мировой войны, после первого ранения, он был очень напуган, боялся смерти и стал молиться о спасении своей жизни. 10 мая 1927 года в парижской церкви Пасси Хемингуэй венчался вторым браком с Полин Пфайффер. Так как Полин была ревностной католичкой, то и Хемингуэй запросто перешёл в католичество. Его отношение к религии резко изменилось во время войны в Испании, где церковь стояла на стороне фашизма. Во Вторую мировую войну Хемингуэй уже никогда не молился, хотя и попадал в переделки. Он выработал свой собственный символ веры – исповедовал веру в «жизнь, свободу и поиски счастья», которую обнаружил у своего героя. К нему самому, наверное, тоже можно было бы отнести мысли Роберта Джордана из «По ком звонит колокол»: «Ты не настоящий марксист, и ты это знаешь. Ты просто веришь в Свободу, Равенство и Братство».

Когда Хем влюбился в Адриану Иванчич, подумывал о женитьбе на ней (Адриана была бы его пятая жена). Но возникло психологическое препятствие: он не хотел (наверное, не мог по католическому обычаю?) предстать второй раз в церкви перед священником. И Хемингуэй остался с Мэри. (Может, кто-то из форумчан пояснит: наверное, пока жива жена-католичка, то второй брак и, соответственно, венчание в церкви – были невозможны? Кажется, вокруг этого обычая и построен сюжет фильма «Брак по-итальянски»? Или «Развод по-итальянски»? – уже всё забыл…).

* * * * * * *
Я тут уже хвастался, какой замечательный «талисман» для себя приобрёл во Франции – оторвал пуговицу с форменной куртки трубочиста, встреченного утром на улице. Вот руки дошли, я сфотографировал её и могу показать:




Я человек несуеверный, «стихийный материалист», а пуговицу оторвал скорее «для ради хохмы» (это был первый встреченный в моей жизни трубочист – не проходить же мимо!), ну и как сувенир на память о «своей деревне» во Франции.
К африкано-страсбургским колдунам и медиумам я не обращался. Только сейчас подумал: а любопытно было б! Вот Юрий Папоров в своей книге «Хемингуэй на Кубе» описал, как Хем буквально заставил бывшего матадора Луиса Мигеля Домингина сходить к колдуну и снять у него появившийся страх перед рогами быка.

Сеньор Домингин и дон Эрнесто

А потом Юрий Папоров и сам из любопытства отправился к тому колдуну, к которому Хемингуэй посылал знаменитого тореро. После долгих уговоров человек, знавший тайный путь к колдуну, согласился (ходить к колдуну в социалистической Кубе было уже опасно, можно было заиметь неприятности). Папорову нужно было придумать версию причины, толкающей его к колдуну. И он придумал: дескать, есть страхи, что жена может уйти к его другу. Папоров очень живописно описывает в книге всю процедуру колдовства. Результат: бородавки, к которым прикоснулся колдун, через несколько дней засохли и отвалились. Про жену, правда, ничего больше не пишет. А знаете, кто она у него? Валентина Толкунова, народная артистка России («Носики-курносики», «Я не могу иначе», «Поговори со мною, мама», «Где ты раньше был?»…).
Ну, это я в Интернете случайно узнал, в книжке же Папоров постеснялся упомянуть имя жены. Валентина Толкунова в интервью говорит, что муж у неё Ю.Н.Папоров, писатель, исследователь Латинской Америки, что живут они вместе давно и счастливо. Ну, и слава богу! То есть, Богу! А, может, кубинскому колдуну?

Кстати, сегодня у Валентины Толкуновой день рождения! ПОЗДРАВЛЯЕМ!!

[Camilio]

В связи с любительской праздникологией (кто не знает – это ветвь дилетантского хемингуэеведения, связанная с книгой «Праздник, который всегда с тобой»; по-английски – feastology)… Так вот, в связи с этой околонаукой, которой я тут занимаюсь с самого начала форума, имею сообщить: дурили нас, ребята, не только переводчики, но и сам Папа (может быть, с подачи жены Мэри).

Помните, в рассказе «На выучке у голода» у Хэдли на Лионском вокзале Парижа украли чемодан со всеми рукописями Хемингуэя? Помните: «… всё написанное мною было украдено у Хэдли на Лионском вокзале вместе с чемоданом, в котором она везла все мои рукописи … Она уложила в папки оригиналы и машинописные экземпляры со всеми копиями»… «Это было скверное время, я был убежден, что никогда больше не смогу писать…»… «Я думал, что такую боль может вызвать только смерть или какое-то невыносимое страдание, пока не увидел Хэдли, когда она рассказывала мне о пропаже всех моих рукописей. Сначала она только плакала и не решалась сказать. Я убеждал её, что как бы ни было печально случившееся, оно не может быть таким уж страшным, и, что бы это ни было, не надо расстраиваться, всё уладится. Потом наконец она рассказала мне. Я не мог поверить, что она захватила и вторые экземпляры…». Хем «сел на поезд и сразу уехал в Париж… То, что сказала Хэдли, оказалось правдой, и я хорошо помню, что я делал в ту ночь, когда вошёл в нашу квартиру и убедился в этом».

Мы-то все, читая «Праздник…», сожалели о пропаже на Лионском вокзале, переживали, печалились… А история эта, оказывается, закончилась вполне благополучно – все те рукописи вернулись к Хему! Но Папа зажал от нас счастливый конец! Не сказал об этом в книге!! Вы спросите, почему?! И подумаете, наверное, что Хем опустил happy end в своей писательской манере «опускать всё, о чём читатель и сам догадается». Я вам больше скажу: оказывается, сам «Праздник…» состоит из тех украденных материалов! Ну, вы сейчас пошлёте меня по популярному адресу. Не спешу идти. Давайте почитаем свидетельства. Как говорится, «как выяснилось при составлении протокола…»…

О том, что в парижском отеле «Ритц» в ноябре 1956 года нашлись чемоданы Хемингуэя, набитые его бумагами, я впервые прочитал у Бориса Грибанова («Эрнест Хемингуэй». М., «Молодая гвардия»,1971). И о том, что эта находка сподвигла Хема сесть за воспоминания о своей парижской молодости, тоже прочитал у него. Хемингуэй трудился над воспоминаниями осень 1957 и весну 1958 года. Получился «Праздник…», но в нём никак не упоминается находка в «Ритце». Соответственно, о том, что найденные записки послужили основой «Праздника…», тоже ничего нет. Естественно, у меня не возникло никаких мыслей, что найденные в «Ритце» чемоданы как-то связаны с пропажей на Лионском вокзале.

На днях, в связи с вопросом форумчанина Danker`а просматриваю уже упоминавшуюся здесь книгу Ю.Н. Папорова «Хемингуэй на Кубе» и – ЧЕМОДАНЫ НЕ ГОРЯТ, РЕБЯТА!! Но – по порядку: «По приезде в Париж, в середине ноября (1956 года – Camilio), Хемингуэя ждал приятный сюрприз. Получив ключи, как обычно, от 56-го номера «люкс» отеля «Ритц», Хемингуэй распорядился поднять его объемистый багаж из «ланчии» в номер. Швейцары закончили работу, были щедро вознаграждены, но не уходили. Наконец один из них, который побойчее, выступил вперёд и от имени нового метрдотеля заявил, что администрация гостиницы не намерена дольше хранить в подвалах сундуки, принадлежащие писателю и пролежавшие в кладовых более тридцати лет. В противном случае мэтр обещал распорядиться отправить сундуки на парижскую свалку, где сжигают старье».

Юрий Папоров со слов врача Хемингуэя Хосе Луиса Эрреры сделал запись (ниже я выделил большими буквами то, что мне показалось важным – Camilio): Хемингуэй радовался находке в отеле «Ритц» и говорил: «Я считал эти рукописи утраченными и вдруг … – такой клад! ХЕДЛИ ПОТЕРЯЛА ИХ ВО ВРЕМЯ НАШЕГО ПЕРЕЕЗДА В ИТАЛИЮ…». Это слова самого Хемингуэя!

Папоров вспоминает далее: «Роберто Эррера (секретарь и фотограф Хемингуэя на Кубе – Camilio) рассказывал:
— Работая над книгой, Папа брал старые листы – я помогал ему их разбирать – и редактировал, а затем перепечатывал. Получился «Праздник, который всегда с тобой».
На мой вопрос – как Роберто объясняет в таком случае, что писатель в новелле «На выучке у голода» говорит о пропаже на Лионском вокзале? – Роберто ответил:
— Так было надо! Чтоб ни у кого не появилось сомнения, что книга новая, что она недавно написана. В противном случае издатели и читатели отнеслись бы к ней с меньшим интересом. Это психологический момент.
— Похоже ли это на Хемингуэя, Роберто? – заметил я.
Роберто развел руками:
— В те годы он уже очень прислушивался к мнению мисс Мэри…
Вот как! Мисс Мэри, по утверждению многих, кто её знал на Кубе, была “muy inteligente” (пояснение Ю.Папорова: «умный, смышленый (исп.). Так на Кубе говорят в разных случаях: и когда человек «очень умный», и когда «очень хитрый»), обладала умом куда более проницательным, практичным и «заземленным», чем ее супруг. Но, рассуждая о баулах с рукописями, и в самом деле просто невозможно допустить, чтобы Хемингуэй, обладавший превосходной (иные считают – феноменальной) памятью, мог забыть об оставленных им манускриптах и относиться к их существованию столько лет с «нехемингуэевским», да и просто «неписательским» безразличием. А вот что баулы по какой-то причине не были погружены в поезд, на котором Хедли отправлялась в ноябре 1922 года в Лозанну, а затем доставлены обратно в отель, где проживал их владелец, – допустить легко».

Рукописи, оказывается, нашлись! То есть, чемоданы, украденные у Хэдли, и те, что нашлись в «Ритце» – одни и те же!! И ХЕМ В «ПРАЗДНИКЕ…» ОБ ЭТОМ НИКАК НЕ ОГОВАРИВАЕТСЯ! Оказывается, «так было надо, чтоб ни у кого не появилось сомнения, что книга новая и что она недавно написана, так как в противном случае издатели и читатели отнеслись бы к ней с меньшим интересом»!

В книге Папорова есть выдержки из воспоминаний Мэри Хемингуэй, опубликованных в 1964 году, о том, чтó они увидели в найденных баулах: «Швейцары открыли заржавевшие замки, и Эрнест увидел пачки машинописных страниц, исписанные тетради в синих и желтых переплетах, старые вырезки из газет, никудышные акварели, нарисованные друзьями, несколько пожелтевших книг, истлевший джемпер и очень поношенные сандалии. Эрнест не видел эти вещи с 1927 года, когда он упаковал их в баулы и оставил в отеле перед отъездом в Ки-Уэст». Тут важна последняя фраза: «ЭРНЕСТ НЕ ВИДЕЛ ЭТИ ВЕЩИ С 1927 ГОДА». То есть, по словам Мэри, это не те вещи, которые украли у Хедли в 1922-ом, а те, что были забыты в 1927 году, и которые ехали не в Лозанну, а в Ки-Уэст, во Флориду. Вот где собака зарыта! Нужна была версия: «Хедли потеряла рукописи, но те документы так и не нашлись; найденные же в «Ритце» рукописи относятся к более позднему времени» – вот основная идея заявления Мэри. Для чего? Дело в том, что в «Празднике…» большая часть книги – рассказы о том, что предшествовало апрелю 1922 году. Последующие же события – Скотт Фицджеральд и упоминание первого варианта «И восходит солнце» дописаны потом. И нужно было создать видимость, что рассказы написаны ВНОВЬ, что истории ЗАНОВО ВСПОМНЕНЫ, а не использованы старые рассказы, то есть, что «Праздник…» – КНИГА НОВАЯ. Тогда её можно выгоднее продать! Поэтому в старые записки, то есть в книгу, и вставлен эпизод с кражей всех рукописей, причём, с оговоркой, что украдены были и копии (если б копии остались, ими же можно воспользоваться!). Чтобы ни у кого, кто узнал о находке в «Ритце», не возникло мысли, что книга написана по старым материалам. Поэтому-то в книге и не описан эпизод с находкой в отеле «Ритц». И тем более, не сказано, что рукописи вернулись!

Кто знает, может быть, Мэри в своём интервью указала, что Хем не видел эти вещи с 1927 года и потому, что 1927 – это год, когда Хемингуэй развёлся с Хедли, и легче создать впечатление, что Хем собрал шмотки, переехал в отель, а потом и забыл их там.

В своих воспоминаниях Серго Микоян упоминает фразу, услышанную от Мэри в Нью-Йорке в 1964 году, уже после гибели Хема, что она в «Праздник…» «внесла небольшие редакционные поправки, которые, я знаю, Эрнест хотел бы, чтобы были сделаны». Любопытно было бы узнать, какие же это были поправки… Может, те, что мы сейчас обсуждаем?

Согласно Юрию Папорову, знаток творчества Хемингуэя А. Старцев утверждал, что «по изяществу и прозрачности письма многие страницы «Праздника…» принадлежат к лучшим образцам прозы Хемингуэя … и отличаются по стилю от всего, что было создано писателем за последние двадцать лет его жизни». Это явный намёк на то, что «Праздник…» – это старые парижские записки Хемингуэя, а не «новая книга».

* * * * * * *
Ну вот, рукописи найдены. А мы-то переживали… Ну, и плут этот Хемингуэй! Вот это «беллетристика»! А может, всё-таки это Мэри подкорректировала книгу? – книга-то вышла уже после смерти Хема…

* * * * * * *
Юрий Папоров пишет, как врач Хосе Луис Эррера вспоминал и другое: «Эрнесто радовался тому, что привез из Парижа (на Кубу, то есть, радовался найденным рукописям – Camilio), но только садился за стол – понимал, что как картина перед сдачей, так и его давние рукописи требовали завершающих мастерских мазков. Получалось с трудом…». Однажды Хемингуэй усадил врача «И С ВОЗБУЖДЕНИЕМ И МОЛЬБОЙ В ГЛАЗАХ попросил послушать, – Хосе Луис указал Ю. Папорову эти места в книге (Папоров цитирует ниже их по русскому изданию «Праздника…»).
— Эрнесто прочёл: «Но мы выиграли большие деньги, большие деньги для нас, и теперь у нас была весна и ещё деньги. И я подумал, что ничего другого нам не нужно». «Мы с Хедли увлекались лыжами… у неё были очень красивые, удивительно сильные ноги, и она прекрасно владела лыжами…». «Когда поезд замедлил ход у штабеля бревен на станции и я снова увидел свою жену у самых путей, я подумал, что лучше умру, чем буду любить кого-то другого, кроме неё». «Я ЛЮБИЛ ТОЛЬКО ЕЁ И НИКОГО БОЛЬШЕ…».
— Эрнесто показал мне, – вспоминал врач Эррера, – ещё куски, связанные с Хедли, но в изданной книге я их не нашёл (Camilio: в голову опять лезет: «А может, это Мэри так подкорректировала книгу?»). Тогда мне показалось, что всё это – он дописал к привезённому из Парижа материалу».

Ю.Папоров спросил Эрреру: «А не кажется ли тебе, Хосе Луис, что любовь Хемингуэя к Хедли… – эта его любовь была самой глубокой, единственной любовью, к которой всё остальное он уже примерял, ничего подобного не находил и никому в этом не признавался?». Тот ответил: «Похоже. Помню, когда он закончил читать, я высморкался. Эрнесто был до слёз мне благодарен! … Он принял это за мою чувствительность. Прочёл ещё раз: «… Я ПОДУМАЛ, ЧТО ЛУЧШЕ УМРУ, ЧЕМ БУДУ ЛЮБИТЬ КОГО-ТО ДРУГОГО, КРОМЕ НЕЁ» – и сказал: «Да, так оно быть должно! Но в нашем мире – уже невозможно!».

* * * * * * *
Да, «Праздник, который всегда с тобой» – это книга не только о труде писателя, голоде и Париже, но и о любви к Хедли. И может быть, в первую очередь, праздник – это всё-таки не Париж, как считается, а образ Хедли в парижский период жизни Хема, – её Хемингуэй вспоминал всю жизнь и казнился, что предал. И воспоминания о жизни с Хедли были всегда с Эрнестом…

[StarLec]

В предверии дня рождения героя
(Завтра не смогу разместить)



“-Скажи, я был хорошим писателем?
-Почему – был? Ты и есть хороший писатель.
-Ты и вправду так считаешь? Или льстишь? Я знаю льстишь…
-Какой же ты дурачок, Папа. Ну зачем мне льстить?
-Мало ли. Вдруг ты хочешь, чтобы я думал, что я хороший писатель, хотя -на самом деле я ни на что не гожусь?
-Знаешь, Папа, о чем я жалею больше всего?
-О чем..?
-О том, что очень редко говорила тебе приятные вещи. Например, то, что ты очень хороший, потрясающий писатель … И лучший охотник на диких антилоп.
-А на львов?



-На львов ты вообще охотишься одной левой. От одного твоего вида с винтовкой наперевес свирепые африканские львы готовы задрать лапы и сдаться в плен.
-Врешь, конечно. Но очень забавно… Продолжай”.

Camilio, по возможности, продолжайте.

[Camilio]

Хемингуэй, по рассказам его секретаря Роберто Эрреры, был человек не только вспыльчивый, но и по-мальчишески обидчивый. Например, он хотел вызвать на дуэль Фолкнера, который, выступая перед студентами Виргинского университета, сказал, что Хемингуэй недостаточно смел, чтобы экспериментировать в литературе. «Хемингуэй устроил тарарам и потом совершенно по-детски, послав в письме вырезку, просил генерала Ланхема письменно опровергнуть заявление Фолкнера. Успокоился Эрнест только тогда, когда Ланхем подтвердил, что Хемингуэй несомненно самый храбрый человек, которого он, генерал, когда-либо знал как на войне, так и в мирной жизни».

Да, Хем путал смелость писателя со смелостью солдата. А кто такой, этот генерал Ланхем? Это бывший командир 22-го пехотного полка 4-ой дивизии, к которому на фронте в 1944 году Хемингуэй сам себя приписал в качестве военного корреспондента. Вот здесь снимки Хема и Ланхема, сделанные в сентябре 1944 г. после прорыва линии Зигфрида (в то время Ланхем – ещё полковник). Они рассматривают немецкие орудия на линии Зигфрида:


(фото заимствовано из книги Бориса Грибанова «Хемингуэй». М., 1971)


(фото заимствовано из книги Anthony Burgess “Ernest Hemingway”. Thames and Hudson. 1999)

Хемингуэй был рассержен, что за участие в войне его наградили самой низшей боевой медалью США – «Бронзовой звездой». Возмущался: «Могли бы уж дать и «Крест за выдающиеся заслуги». Оказывается, Хемингуэй настойчиво требовал у посла США на Кубе Брейдена бумагу, удостоверяющую работу, проделанную им на катере «Пилар» во время войны. Вот что написал посол Брейден в письме по поводу боевой службы Хемингуэя на Кубе (цитирую по книге Бориса Грибанова): «Операция была чрезвычайно опасная, так как, естественно, при нормальных обстоятельствах катер, приспособленный для рыбной ловли, не может состязаться с тяжело вооруженной подводной лодкой. Однако Эрнест очень умно разработал план операции и, я полагал, мог бы выиграть сражение, если бы вступил в соприкосновение с подводной лодкой. Он в конце концов нашел бы случай вступить в бой, если бы мой военно-морской атташе не вызвал его однажды в Гавану, когда Хемингуэй находился в избранном им районе, где через 24 часа после этого была обнаружена немецкая подлодка. Но даже при этих обстоятельствах он в ряде случаев предоставлял ценную информацию о местонахождении немецких подлодок. Вклад Эрнеста был настолько серьезным, что я настоятельно рекомендовал наградить его орденом».

Потом Хем с гордостью показывал это письмо-удостоверение друзьям и знакомым. В этом было нечто показное и ребячливое, так считали и многие из окружения Хемингуэя, в том числе и его брат Лестер.
Юрий Папоров обсуждал эту черту Хема с врачом-психиатром Штетмайером, который был вхож в дом Хемингуэя: «Я попытался засомневаться в том, что Хем так настойчиво требовал у посла бумагу-удостоверение, заметив, что «человек умирает, когда перестаёт быть ребёнком».
— Ну что вы! – сказал Штетмайер. – Если бы этого не было, я удивился бы. Как раз такой факт весьма характеризует его, составляет часть его сути…

* * * * * * *
Хотя Хемингуэй и путал смелость литератора с храбростью на войне, очевидно, для него личная смелость, отвага, воля сражаться до конца за свою жизнь – были самоценны как явление. И он умел ценить это качество не только у человека.

Лисандро Отеро, кубинский писатель, рассказывал Юрию Папорову о том, что увидел в кабинете Хемингуэя, когда приехал в «Ла Вихию» через несколько дней после смерти Хема: «В комнате, входившей в половину писателя, я обнаружил склянку с формалином. В ней была довольно крупная ящерица. Рене (домработник – Camilio) объяснил мне, что несколько лет тому назад одна из многочисленных кошек, живших в доме, увидела эту ящерицу в саду, набросилась на неё и вцепилась острыми зубами в шею. Ящерица, казалось, была лишена возможности сражаться, но она стойко сопротивлялась, нанося удары по морде своим хвостом. Хемингуэй услышал возню, вышел в сад и отбил ящерицу у кошки. Принес домой, поместил в своей туалетной комнате, кормил, поил, смазывал ей раны мертиолатом, лечил. Но пресмыкающееся погибло десять дней спустя. Глядя на склянку с формалином и размышляя над этим маленьким эпизодом из жизни писателя, я вдруг неожиданно увидел в синтезе его биографию и смысл всего того, о чем он писал. Как та ящерица, сам Хемингуэй был бит, ранен и травмирован своим временем, людьми, окружавшими его. Как та самая ящерица… герои его произведений постоянно подвергаются обидам, нападению со стороны и остаются жить со шрамами или гибнут, но непременно сопротивляются до последнего и никогда не сдаются… В склянке с формалином я увидел дань смелости ящерицы, дань силе её сопротивления перед навалившейся на неё угрозой. Хемингуэй и сохранил её потому, что в ящерице, в её судьбе видел самого себя…».

Тут я прерву рассказ Лисандро Отеро. Мне кажется, в его рассказ вкралась ошибка – то ли он спутал пресмыкающееся ящерицу с земноводным жабой (или лягушкой?), то ли Юрий Папоров так перевёл с испанского (журналист-международник может и ошибиться в биологических терминах). Я так подумал, когда вспомнил: я же видел на одном из фото Хемингуэя, сделанном в его кабинете, какую-то странную банку – по-моему, с лягушкой (или жабой?):


Эрнест Хемингуэй в день рождения. 21 июля 1955 г.
(фото заимствовано из книги Юрия Папорова «Хемингуэй на Кубе». М., 1982)

Наверное, про эту банку с формалином и речь. Вот она в более крупном масштабе:

Кажется, это всё-таки лягушка?

А здесь её уже нет (фото кабинета Хемингуэя в его доме-музее; снимок вырезан лет тридцать назад из журнала «Куба»):


* * * * * * *
Ещё про обидчивость Хемингуэя. Был такой критик творчества Хемингуэя – Макс Истмен. Он якобы запутался в своих рассуждениях про личное мужество, мужественность и литературу. И за это был бит Хемом. Истмен публично заявил, что Хемингуэй храбрый, да только его храбрость… заключена в волосах на его груди. А они не что иное, как парик. Хемингуэй встретил Истмена в Нью-Йорке, и, пишут, драка была не хуже, чем на ринге.

Борис Грибанов так описал этот эпизод: в журнале «Нью рипаблик» появилась критическая статья Макса Истмена, в которой он утверждал, что Хемингуэй обладает весьма чувствительной душой, что он сам рассказывал, как был «до смерти перепуган», попав на фронте под обстрел, и поэтому с тех пор занят тем, что улучшает свой облик… Истмен писал: «Это, безусловно, общеизвестно, что Хемингуэй не уверен в себе, в своей мужественности». Эта черта, продолжал Истмен, породила новый стиль в литературе – «литературный стиль, если так можно сказать, фальшивых волос на груди».

Когда Хемингуэй встретил Истмена в кабинете своего редактора Перкинса, расстегнул на себе рубашку и обнажил свою волосатую грудь.
— Так это фальшивые волосы? – спросил он зловеще. Потом рванул ворот рубашки Истмена и закричал: — У тебя нет никаких волос, ни фальшивых, ни настоящих! Почему ты писал, что я импотент?

В кабинете Перкинса нашлась книга Истмена с той самой статьёй, и Хемингуэй попросил Перкинса прочесть абзац, где Истмен писал: «Похоже, что некоторые обстоятельства вызывают у Хемингуэя постоянную потребность представлять доказательства своей мужественности». Хемингуэй ткнул раскрытой книгой в нос Истмену. История стала известна журналистам и попала в газеты. Потом, когда Хема спрашивали о ней, он показывал книгу Истмена с большим пятном на злополучной странице. «Это, – объяснял Хем, – отпечаток носа Истмена».

А здесь, позируя для портрета, Хемингуэй тоже показывает, что его брови и волосы на груди – настоящие:

[Camilio]

Спасибо, StarLec, за напоминание. Эта неделя началась с дня рождения Хемингуэя (21 июля), а закончится днём смерти (27 июля) Гертруды Стайн, его заклятого друга. О них и поговорим.

* * * * * * *
Помните, как Хемингуэй в своём «Празднике…» описал обстоятельства появления словосочетания “Une Génération Perdue”? Оно потом превратилось в эвфемизм и даже литературоведческий термин. А в день своего рождения оно, казалось, было обращено ко всем, кто воевал в Первую мировую и выжил: «… Все вы – génération perdue!.. Вот что вы такое. Вы все такие!.. Вся молодёжь, побывавшая на войне. Вы – потерянное поколение… У вас ни к чему нет уважения. Вы все сопьётесь…». Так якобы кипела Гертруда Стайн в разговоре с Хемингуэем. Якобы – потому что, оказывается, и здесь Хемингуэй допустил «беллетристику». Всё – как у людей! Отношения между Хемом и Гертрудой изменились – изменилась и оценка ими друг друга, и обстоятельства рождения термина “génération perdue” тоже стали вспоминаться по-разному. Об этом ниже, а сейчас – хотите посмотреть, из-за чего всё произошло? Вот из-за этого «Ford Т»:


Гертруда Стайн и Алиса Токлас
(Фото из книги “Sylvia Beach and the Lost Generation” by Noel Riley Fitch. W.W. Norton & Company. New York. London. 1985)


Стайн справа, за рулём. Как считаете, похожа она на римского императора? (Некоторые гости её салона считали, что у неё голова римского императора, только высечена она из американского гранита).

Именно этот автомобиль Гертруды Стайн не сумел исправить «молодой механик, прослуживший всего год на фронте, и теперь работавший в гараже… а, может быть, просто не захотел чинить её «форд» вне очереди».


(Фото с сайта http://www.autoreview.ru/new_site/ye...ford/fo-21.jpg )

Свой “Ford Т” (прозванный ею “Godiva”) Гертруда купила в 1917 году и, участвуя в работе Американского фонда помощи французским раненым, доставляла на “форде” продовольствие и медикаменты в госпитали, расположенные в окрестностях Парижа. В этом фонде Гертруда и Алиса работали с 1914 года – посещали госпитали и встречались с “фронтовыми крестниками” – подшефными солдатами, которым якобы помогали отвечать на полученные письма (опять якобы – потому что, согласно Noel Riley Fitch, Гертруда и Алиса плохо владели французским языком; более того, Сильвия Бич ни разу не видела кого-либо из французов в салоне Гертруды Стайн на Rue de Fleurus). Приблизительно раз в 10 дней посылали им посылки с какими-нибудь вещами или лакомствами. В 1922 году правительство Франции наградило Г. Стайн почётной медалью за помощь во время войны.

О том, каким заправским механиком-водителем была Гертруда, я прочитал в книге “Sylvia Beach and the Lost Generation” by Noel Riley Fitch. Сильвия Бич, владелица книжной лавки «Шекспир и Компания», о которой Хемингуэй с теплотой рассказывает в своём «Празднике…», вспоминала, как она каталась на «форде» Г. Стайн в высоком сиденье сзади Гертруды и Алисы. Гертруда слезала с высокого сиденья, что для людей её массы было нелёгким подвигом, и «кривым стартером» заводила «форд» – крутила заводную ручку, пока авто не начинал чихать и судорожно трястись (как тут не вспомнишь фильмы Чарли Чаплина и Бастера Китона!). Сильвия, ещё непривычная к путешествиям на автомобиле, была буквально потрясена «повозкой гробовщика», как она назвала «форд» Гертруды. Сильвия вспоминала, как гордилась Гертруда фарами, которые включались изнутри кабины, и электрической зажигалкой для сигарет. Она также была впечатлена сноровкой Гертруды при замене спущенной шины, пока Сильвия и Алиса болтали на обочине дороги.


(адрес фотографии: http://www.autogallery.org.ru/k/f/27...arWilliams.jpg )

Несколько слов про сам автомобиль «Ford Т», который американцы прозвали «Жестянка Лиззи» и которому в этом году исполнилось 100 лет. «Тираж» автомобиля за два десятка лет составил 15.007.003 экземпляра. Именно благодаря этой машине Генри Форд сделался «автомобильным королем», а миллионы американцев превратились из пешеходов в автомобилистов. «Ford Т» первым в мире стали собирать на конвейере. Отличался «Ford Т» завидной проходимостью, чему способствовал значительный дорожный просвет и колеса с шинами большого диаметра (спицы сначала были деревянными, а потом проволочными, металлическими). Поэтому эти автомобили получили большое распространение в войсках. Русская армия во время Первой мировой войны закупила большую партию «Фордов Т», и много таких машин досталось потом Красной Армии. Одна из них верой и правдой служила легендарному комдиву Василию Ивановичу Чапаеву. За рулем «Жестянки Лиззи», переоборудованной в санитарный фургон, колесил по военным дорогам Первой мировой и Эрнест Хемингуэй («Я помню, как у них горели тормоза, когда они, набитые ранеными, спускались по горным дорогам на первой скорости…»).


А это «форд» отца Хемингуэя. Слева направо: отец Эрнеста, Кларенс Эдмондс Хемингуэй, сам Эрнест, его мать, Грейс Холл Хемингуэй, и вторая жена Эрнеста, Полин Пфайффер. Ки Уэст, Флорида. 1928 год. Ещё жив отец, ещё не родился второй сын Патрик… Всё случится в том году. (Фото из книги Anthony Burgess. Ernest Hemingway. Thames and Hudson. 1999)

* * * * * * *
А теперь про то, как поссорились Хемингуэй и Гертруда Стайн, и как это повлияло на их воспоминания о рождении словосочетания “génération perdue”.

В чём причина их размолвки? По Борису Грибанову, Хемингуэй, раздражённый тем, что его постоянно сравнивают с Шервудом Андерсоном, в 1926 году написал пародийную повесть «Вешние воды», в которой поиздевался над литературным стилем Андерсона и Гертруды Стайн. Этой повестью он заявлял, что освободился от влияния тех, кого могли назвать его учителями, то есть Андерсона и Стайн.
А Гертруда Стайн тоже написала потом (в 1933 году) книжку мемуаров, стилизовав её под записки своей подружки-сожительницы Алисы Токлас (“Автобиография Алисы Б. Токлас”). Хемингуэй знал, что Гертруда очень обижена на него за «Вешние воды», но никак не ожидал, что она будет так мстить ему в своих мемуарах. Стайн утверждала, что она и Ш. Андерсон создали Хемингуэя и что они потом «немного гордились и немного стыдились результатов своей деятельности». Стайн также заявляла, что Хемингуэй в значительной мере научился писательскому мастерству, когда в 1924 году читал корректуру её книги «Возвышение американцев». Правда, это не мешало Г. Стайн говорить о Хеме: «Хемингуэй выглядит современно, но от него пахнет музеем». (В блокноте Стайн нашли запись: «Такие самцы, как Пабло и Матисс, иначе как гениями быть не могут». Вот такое про мачо Хемингуэя она не написала…).
Спустя много лет, в 1958 году, в ответ на вопрос журналиста, каково влияние на него Гертруды Стайн, Хемингуэй ответил: «… я не специалист по вскрытию мертвецов… Мисс Стайн написала довольно длинно и довольно неточно о своём влиянии на мою работу. Ей это было необходимо сделать после того, как она научилась писать диалог по книге, названной «И восходит солнце».
Хем не любил, когда в его творчестве находили чьё-либо влияние. Он также не терпел, когда кто-то пытался учить его жить (за это ударил своего брата Лестера так, что они перестали общаться до конца жизни Хема).

В книге Джеймса Р. Меллоу «Зачарованный круг, или Гертруда Стайн и компания» (главы из неё опубликованы в журнале «Иностранная литература» 1999, №7; см. также сайт: http://magazines.russ.ru/inostran/1999/7/mellow.html ) приведены разные версии эпизода с рождением термина «потерянное поколение», и что любопытно – с прямо противоположными оценками результата труда автомеханика. Из главы «Салон Гертруды Стайн и ее брата Лео» узнаём, что (большими буквами я выделил оценки в разных версиях рассказа, ну, и то, что показалось мне важным):

«В своем новом романе, очень для него важном («И восходит солнце (Фиеста)» – Camilio), Хемингуэй в качестве эпиграфа использовал недавнее высказывание Гертруды: “Все вы – потерянное поколение”. Какое-то время он даже собирался назвать роман “Потерянное поколение”. РАЗЛИЧНЫЕ ВЕРСИИ РАССКАЗА ХЕМИНГУЭЯ об эпизоде, вызвавшем к жизни замечание Гертруды, проливают некоторый свет на изменение их отношений. В неопубликованном предисловии, написанном в сентябре 1925 года, когда он только кончил править рукопись, он довольно прямолинейно рассказывает об этом эпизоде. Гертруда путешествовала летом по департаменту Эн и поставила свою машину в гараж в небольшой деревушке. Один молодой механик показался ей ОСОБЕННО СТАРАТЕЛЬНЫМ. Она ПОХВАЛИЛА его хозяину гаража и спросила, как ему удается находить ТАКИХ ХОРОШИХ РАБОТНИКОВ. Хозяин гаража ответил, что он сам его обучил; парни такого возраста учатся с готовностью. Это тех, кому сейчас от двадцати двух до тридцати, тех, кто прошел войну, – вот их ничему не научишь. Они – “une génération perdue”, так сказал хозяин гаража. В своем предисловии Хемингуэй давал понять, что его поколение “потеряно” по-особому, не так, как “потерянные поколения” прошлых времен.
…
ВТОРАЯ ВЕРСИЯ ПРОИСШЕСТВИЯ, ДАННАЯ ХЕМИНГУЭЕМ ТРИДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ в “Празднике, который всегда с тобой”, рассказана с иным настроением, и само определение воспринимается весьма иронично. По этой более поздней версии, молодой механик — представитель “потерянного поколения”, проведший год на фронте. Он был НЕДОСТАТОЧНО “СВЕДУЩ” в своем деле, и Гертруда ПОЖАЛОВАЛАСЬ на него хозяину гаража, может быть, предполагает Хемингуэй, потому что механик просто не захотел обслужить ее вне очереди. Патрон сделал ему ВЫГОВОР, сказав: “Все вы – génération perdue!” Согласно этой версии, Гертруда обвиняла все “потерянное поколение” – включая Хемингуэя – в том, что у них ни к чему нет уважения и все они неминуемо сопьются. Хемингуэй предположил, что сам хозяин “в одиннадцать утра был уже пьян... Потому-то он и изрекал такие чудесные афоризмы”.
…
ЕЩЕ БОЛЕЕ ПОЗДНЯЯ ВЕРСИЯ В ИЗЛОЖЕНИИ ХЕМИНГУЭЯ выглядит правдоподобнее. У Гертруды действительно было представление, что во Франции художникам и прочим людям искусства положены особые привилегии. Их обычно быстро обслуживают и находят места для парковки, даже когда все переполнено. От этого заблуждения она не избавилась до конца жизни. Поэтому она вполне могла пожаловаться, что механик заставил ее ждать. Кроме того, в двадцатые годы она действительно не одобряла поведение молодых американцев, собиравшихся в парижских кафе. Ей казалось, что соприкосновение с богемной жизнью таит опасность для художников и писателей.
…
РАССКАЗ ГЕРТРУДЫ об истории с “потерянным поколением” менее подробен, чем у Хемингуэя. Впервые она услышала это выражение от владельца гостиницы “Пернолле” в Белле, городе в департаменте Эн: “Он сказал, что каждый мужчина становится цивилизованным существом между восемнадцатью и двадцатью пятью годами. Если он не проходит через необходимый опыт в этом возрасте, он не станет цивилизованным человеком. Мужчины, которые в восемнадцать лет отправились на войну, пропустили этот период и никогда не смогут стать цивилизованными. Они – “потерянное поколение”. Обстоятельства похожи на те, что описывает Хемингуэй в первой версии. В гостинице “Пернолле” действительно был молодой автомеханик. По сообщению одного из тех, кто навещал Гертруду в гостинице, писателя Бравига Эмбса, молодой слесарь был “косоглаз и чрезвычайно мил”, так что Гертруда вела с ним “нескончаемые” разговоры, покуда Алиса ждала во дворе и исходила злобой. ВТОРАЯ ВЕРСИЯ хемингуэевского рассказа о “потерянном поколении”, похоже, припоминалась НЕ В СПОКОЙНОМ СОСТОЯНИИ ДУХА, ТАМ ЯВНО ЧУВСТВУЮТСЯ ОТГОЛОСКИ ДАВНЕЙ ВРАЖДЫ».

* * * * * * *
Термин «потерянное поколение» сначала применялся только к тем, кто выжил в Первую мировую войну и не был способен или не желал встраиваться в рутину мирной жизни. Кто-то из писателей с охотой перенял модную фразу, используя её вольно и расплывчато, пока фраза «потерянное поколение» не стала означать всех молодых американцев, проживавших за границей, в частности, тех, кто имел литературные и художественные наклонности. Бесспорно, Париж был столицей «потерянного поколения» – там была самая высокая концентрация американских экспатриантов, в особенности, на улицах вокруг бульвара Монпарнас на Левом берегу Сены.

Париж был вдвойне притягательным для писателей. Никогда его художественная репутация не была столь высока. Во-вторых, он был городом, где американцы могли прожить, тратя очень маленькие деньги. Обменный курс валюты в 1920-ых годах был чрезвычайно выгодным, и писатели, которые хотели бы жить в Париже постоянно, вдруг сделали открытие, что это настоящее рентабельное дело. И скоро писатели стали прибывать в Париж. Не последним притягательным обстоятельством для писателей было то, что Париж был хорошим местом для публикации произведений. Здесь находились редакции ряда литературных периодических изданий экспатриантов. Первым среди них был “transatlantic review” Форда Мэдокса Форда, редактируемый на одном из чердаков острова Сен-Луи, который среди других произведений помещал на видном месте труды Эзры Паунда, Хемингуэя и Гертруды Стайн.

К сожалению, многие таланты Латинского квартала не обладали такой преданностью работе, как Хемингуэй. Многие топили свой талант в спиртном. Может быть, это была реакция на сухой закон дома или побочным эффектом «кафешной» жизни, и писатели отдавались алкоголю «целеустремлённо и привычно», как отозвался о Паскине сам Хемингуэй. «Потерянное поколение» с дьявольским упорством шло к саморазрушению, оправдывая данное ему название. К концу 1920-ых годов многие из экспатриантов либо вернулись в США, либо переехали из Парижа в другие места.

Во Франции, в которой осело много американских экспатриантов, поколение “Une Génération Perdue” называли и “Génération au Feu”.
В Европе оно было известно как «поколение 1914 года», названное по году, в котором началась Первая мировая война. Литераторы же под "людьми 1914 года" имели в виду не участников Первой мировой войны, а писателей, чей творческий дебют состоялся приблизительно в середине 1910-х годов.
В США термин «потерянное поколение» используется в более общем смысле – в отношении поколения молодых людей, достигших совершеннолетия во время и вскоре после Первой мировой войны, чьи годы рождения были между 1883 и 1900 гг. Помимо наиболее значительных личностей творческой среды (Синклер Льюис, Ф. Скотт Фицджеральд, Поль Робсон, Эрнест Хемингуэй, Уильям Фолкнер, Джордж Гершвин, Дюк Эллингтон) они называют и политиков (президенты США Гарри Трумэн и Дуайт Эйзенхауэр; генерал Паттон). Занятно, что к «потерянному поколению» американцев относили как всемогущего шефа ФБР Эдгара Гувера, так и его «клиента», знаменитого мафиози Аль Капоне. К «потерянному поколению» американцы причисляют и тех, кто родился и жил вне США: Чарли Чаплина, Шарля де Голля, Мао Цзе-дуна, Муссолини, Гитлера. Уроженец Страсбурга знаменитый мим Марсель Марсо – тоже из «потерянного поколения».

* * * * * *

Это Люксембургский сад. Если будете прогуливаться (flâner) в нём и захотите взглянуть на дом, где родился термин «потерянное поколение», идите в направлении «от Пантеона» («Вон куполь видищ? Туда не ходи, ходи наоборот»). Шагайте на запад от сада. Rue de Fleurus – за спиной фотографа.


Вот эта улица, вот этот дом. 27, Rue de Fleurus. В доме слева и жила мисс Стайн со своей подружкой Алисой Токлас (а ещё раньше – и с братом Лео, тоже любителем, знатоком и ценителем авангардного искусства). О чём свидетельствует табличка на доме:



* * * * * * *
В прошлом посте я прервал рассказ Лисандро Отеро про склянку с формалином. А он продолжал: «Хемингуэй и сохранил её потому, что в ящерице, в её судьбе видел самого себя. Ведь у него было много недоброжелателей, недругов и просто врагов. Начнём со старухи Гертруды Стайн. Она была жестоким неприятелем, худшим из худших, поскольку знала досконально то, что критиковала в нём. Хемингуэй учился у неё, исповедовался, как перед духовником, и, как от всех своих учителей, затем отрёкся и от неё. Она скорее всего как раз за это была с ним беспощадна – не постеснялась вспомнить, как он в свои юные годы заливался слезами, узнав, например, что вскоре должен стать отцом. Плакал, поскольку не был к этому готов, считая себя слишком молодым. И эта же Стайн повсюду рассказывала о том, что Форд Мэдокс Форд испытывал неловкость в обществе молодого Хемингуэя, который не уставал льстить, угодничать и постоянно валился перед ним на колени, УТВЕРЖДАЯ, ЧТО ФОРД САМЫЙ ВЕЛИКИЙ ИЗ ПОЭТОВ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА…».

Чёрт его знает, чему тут верить! В рассказе «Скотт Фицджеральд» из «Праздника…» Хемингуэй пишет, как он познакомился с Фицджеральдом в баре «Динго» на улице Деламбр: «Скотт говорил не умолкая, и… его слова сильно меня смущали – он говорил только о моих произведениях и называл их гениальными… ПО НАШЕЙ ТОГДАШНЕЙ ЭТИКЕ ПОХВАЛА В ГЛАЗА СЧИТАЛАСЬ ПРЯМЫМ ОСКОРБЛЕНИЕМ».

В конце рассказа «Довольно странный конец» Хемингуэй пишет, как закончились его дружеские отношения с Гертрудой: он «…дождался отставки вместе с большинством мужчин-друзей, когда настал новый период и новые друзья заняли наше место… Она рассорилась почти со всеми, кто был к ней привязан, кроме Хуана Гриса, а с ним она не могла поссориться, потому что он умер… В конце концов она рассорилась и со своими новыми друзьями, но нас это уже не интересовало. Она стала похожа на римского императора, что вовсе не плохо, если тебе нравятся женщины, похожие на римских императоров… Впоследствии все или почти все помирились с ней, чтобы не казаться обидчивыми или слишком уж праведными. И я тоже. Но я так никогда и не смог вновь подружиться с ней по-настоящему – ни сердцем, ни умом. Хуже всего, когда ты умом понимаешь, что больше не можешь дружить с человеком. Но тут всё было даже ещё сложнее».

* * * * * * *
Может быть, вам будут интересны впечатления Гертруды Стайн-шофёра о Франции? Вот пара цитат из книги Г. Стайн «Париж Франция», опубликованной в журнале «Иностранная литература» 1999, №7 (http://magazines.russ.ru/inostran/1999/7/paris.html ). Сегодня это выглядит дико, но она искренне считала, что как писатель, она имеет право на привилегии на автостоянках. (Как всегда, Стайн очень экономно использует запятые – это её стиль; я тут ни причём).
«Во Франции домашние животные не делают двух вещей: кошки почти никогда не орут и не дерутся и куры опрометью не выскакивают на дорогу, уж если они ступают на дорогу, то двигаются чинно в точности как сами французы.
Это должен знать каждый кто садится во Франции за руль. Все кто ступают на мостовую чтобы перейти улицу или просто идут куда-нибудь двигаются в определенном ровном темпе и ничто их не пугает не заставляет вздрогнуть прибавить или убавить шаг даже услышав внезапный резкий шум они не дергаются не ускоряют шаг и не сворачивают с пути. Если на улицах Парижа кто-нибудь отскакивает в сторону или просто вздрагивает не сомневайтесь это не француз а иностранец…».
…
«Но если что они и впрямь делают так это уважительно относятся к литературе и искусству, если вы писатель у вас есть привилегии если вы художник у вас есть привилегии и привилегии весьма приятные. Мне всегда вспоминается как я приехала из деревни в гараж куда я обычно ставила свой автомобиль гараж был страшно переполнен там проходила выставка автомобилей, но что же мне делать сказала я, ничего сказал служащий посмотрим и потом вернулся и сказал понизив голос, там есть уголок в этот уголок я поставил машину месье академика а рядом я поставлю вашу остальные пусть постоят на улице, и это в самом деле так даже в гараже академику и писательнице оказывают предпочтение и даже перед миллионерами и политиками, в самом деле оказывают, это невероятно но оказывают, полиция тоже обращается с художниками и писателями почтительно…».

* * * * * * *
Извините, что утомил.

[Camilio]

Некоторое дополнение к теме поста #358: сегодня на сайте "Московского комсомольца" появилась статья о генах и суициде (привожу её в сокращённом виде, полностью статью можно прочитать на сайте http://www.mk.ru/blogs/idmk/2008/07/24/mk-daily/363416/ ).

24.07.2008
Наталья Веденеева
Самоубийцы — это мутанты
Российские ученые нашли измененные гены, которые провоцируют суицид

Сенсационные выводы сделали на днях специалисты кафедры генетики и селекции Санкт-Петербургского госуниверситета. Они определили два гена, чья мутация тесно связана со склонностью к самоубийствам у людей.

— Склонность к самоубийствам тесно связана с мутациями по крайней мере двух генов: SLC6A4 и СОМТ, — считает доцент кафедры генетики и селекции СПГУ Олег Тиходеев, изучивший множество генов и сопоставивший свои выводы с результатами западных ученых. — В идеале ген SLC6A4 должен контролировать передачу нервных импульсов при помощи серотонина. Так вот при мутации ген SLC6A4 немного изменяет тактику, контроль за серотонином (веществом, регулирующим настроение человека и его самообладание) ослабевает, и в результате, по словам ученого, повышается вероятность самоубийства. Причем данный ген связан с самыми жестокими его формами — люди стреляются, прыгают с высоты или вешаются. Если же попытка самоубийства оказывается неудачной, такие люди склонны к совершению повторных попыток.

Второй ген — СОМТ — отвечает за регуляцию активности нервной системы. Люди с определенной мутацией в этом гене тоже предрасположены к жестоким формам самоубийства.

[Ser9ey]

Хем не любил, когда в его творчестве находили чьё-либо влияние. Он также не терпел, когда кто-то пытался учить его жить (за это ударил своего брата Лестера так, что они перестали общаться до конца жизни Хема).

Братья Лестер и Эрнест Хемингуэи были закадычными друзьями до самой смерти Эрнеста.
Лестер Хемингуэй оставил интересную книгу воспоминаний. Переведена на русский можно скачать на Флибусте
или Либрусеке http://lib.rus.ec/b/287219 она есть в инете.


Немного о Лестере
Лестер С. Хемингуэй, брат американского писателя Эрнеста Хемингуэя родился в Оук-Парк, штат Иллинойс, на 1 апреля 1915 года. Как и Эрнест, Лестер был писателем, путешественником и заядлым туристом. Он работал в качестве корреспондента газеты, редактора, фотографа, строитель лодок, автор многих статей о рыбной ловле и активном отдыхе в журналах для мужчин, наряду с шестью книгами. Среди этих книг был роман под названием «Звук трубы» (1953), основанный на его участии во Франции и Германии во время Второй мировой войны. Эта работа получила похвалы критиков, но многие считали, что Лестер просто живет в тени своего старшего брата. Самый известный и успешной работой Лестера, была биография озаглавленная «Мой брат, Эрнест Хемингуэй» (1961), по мнению некоторых, книга является лучшей из биографий о писателе.
Последние пять лет своей жизни, Лестер работал на Бимини, издавая, небольшой ежемесячный информационный бюллетень по рыбалке.
Кроме того, Лестер был также основателем новой островной республики у берегов Ямайки, Новой Атлантиды, 4 июля 1964 года. По сути, это был бамбуковый плот, с якорем из железнодорожной рельсы и старым двигателем от Форда, в шести милях от западного побережья Ямайки около Блуфилдс. Постройка 8 х 30 футов из железных прутьев, камней, бамбука и нержавеющей стали.
Цель этой маленькой новой нации была - размещение Международного морского исследовательского общества; организация, основанная Хемингуэем. Деятельность этого общества - морские исследования, сбор средств для создания научного аквариума на Ямайке. Хемингуэй также считал, что созданием центра он может помочь защитить рыбные ареалы на Ямайке, что было одной из его целей.
Шесть первых жителей Новой Атлантиды, были Лестер, его жена Дорис, их дочери Анна и Хилари (семи и трех лет, на то время), Вашингтонский специалист по связям Эдвард К. Мосс, и его помощник, Юлия Челлини. Лестер был избран первым президентом в 1965 году.
Для финансирования строительства Новой Атлантиды, Хемингуэй использовал все средства от издания книги, «Мой брат, Эрнест Хемингуэй», и хотя остров был совсем маленький, у него были планы по расширению в будущем. К сожалению, этого не произошло, так как крошечная нация острова Новая Атлантида была уничтожена во время шторма через несколько лет после его создания.
В конце жизни, у Лестера был диагностирован тяжелый случай сахарного диабета II типа, и, перенеся пять операций, он покончил с жизнью в 1982 году в возрасте 67 лет.с

ps:... а врезал Хемингуэй своему сынку Патрику, за раздолбайство.

[Camilio]

Спасибо, Bozkurt, за информационную поддержку! Юргис Кайрис меня восхитил! Не находите, горячие парни есть не только на Кавказе, но и в нордически-флегматичной Литве! (В отряде пилотов "Бурана" был и дагестанец Магомед Толбоев, и литовец Римантас Станкявичус. Жаль, большинство из них погибло, включая Римаса...).

[Camilio]

(из обрывков парижских впечатлений)

* * * * *
Впервые в Париж я приехал ночным поездом. Было часов 6 утра, и я решил умыться перед встречей с Великим Городом. На входе в туалет сонная уборщица спросила:
— Urinoir? – и, не дожидаясь ответа, взяла монету и впустила.
— Надо же! – сбитый с толку незнанием французского, поразился я. – В этом городе даже уборщицы туалетов Gare de l`Est – даже в 6 утра! – готовы говорить о Ренуаре!

Это было первое удивление-впечатление от Парижа.

* * * * *
С Ренуаром и моим незнанием французского связано другое удивление-открытие.
Я люблю знакомиться с городами без предварительного изучения карт и справочников, «гуляя сам по себе».
В одном из залов Музея Монмартра внимание привлёк человек – в отличие от других туристов, разглядывавших картины и экспонаты, он стоял перед окном и задумчиво смотрел вниз. Я уже знал, что это монмартрский виноградник (представляете! – прямо в Париже!).
— Oui, oui, – вежливо посторонился он, когда я приблизился. Я тоже встал перед окном, и тоже стал смотреть на Париж с монмартрского холма (звучит-то как!). Сделал пару снимков. Я слышал, что этот виноградник назван «виноградником Мистенгетт» в честь парижской певицы, что в октябре здесь собирают виноград и делают из него вино. Но я не знал тогда главного: Я СМОТРЕЛ ИЗ ОКНА КОМНАТЫ САМОГО ОГЮСТА РЕНУАРА! Об этом я узнал много позже, вот из этой открытки:


Он жил здесь в 1875-1876 годах.

Хотите посмотреть на Париж глазами Ренуара? Вот:

Вон там, на перекрестке – дуайен монмартрских кабаре “Au Lapin Agile” (или оно в ренуаровские времена было ещё “Le Cabaret des Assassins”, «Кабаре убийц»?)

Адрес дома Ренуара – на открытке, а чтобы облегчить его поиск, вот ещё пара снимков:




Говорят, Саврасов стремительно написал своих «Грачей», проснувшись однажды мартовским утром после запоя и увидев из своего окна поразивших его птиц – весна пришла! L`impression был столь силён, что хмель отскочил, и в Саврасове снова проснулся художник.
Интересно, на что-нибудь вдохновил Ренуара вид Парижа из его окна?

* * * * *
Да, в Париже хорошо бы знать хоть начала французского. (А то я однажды перепутал классово близких французских каменщиков – в атмосфере Франции легко становишься социалистом – с чуждыми мне масонами).

[Camilio]

(из обрывков парижских впечатлений)

Помните чеховскую историю про «чепуху-рениксу»? А в студенчестве, на лекции по матанализу о максимумах и минимумах функций услышал от лектора историю, как на экзамене студент разбудил – себе на голову – задремавшего было профессора. Отвечая по билету, студент вдруг произнёс незнакомые профессору слова «тахитит» и «типитит». Смешав латынь с нижегородским, он так прочитал слова “maximum” и “minimum”. Об этой истории я вспомнил, проходя мимо парижского ресторана “Maxim`s” (это знаменитый «У Максима») и кафешки при нём “Minim`s”:








Вспомнилась и другая легенда, засевшая в голове ещё в школе – не знаю, откуда она взялась – будто именно в ресторане «У Максима» утонул Нестор Махно. Якобы, захмелев, задремал, уронил голову в тарелку со щами и захлебнулся. По-видимому, реникса на постном масле: в Интернете посмотрел – ничего подобного не обнаружил. Занятно, что имя «НЕСТОР МАХНО» тоже можно прочесть на латыни как «ХЕКТОП МАКСХО», например…