Любимые стихи

[глобус]

Дмитрий Быков. Карантинное...
***
Мелита Вуйнович из ВОЗа
Все горячей и горячей
С оттенком мрачного серьёза
Корит весёлых москвичей:

Они в одеждах ярких красок
Гуляют запросто без масок
В заразном воздухе весны,
Ликует поросль молодая,
Дистанции не соблюдая,
Смеясь, целуясь — хоть бы хны!

Я ими горд. Пойми, Мелита:
Мы — европейская элита,
Мы не в одном с тобой ряду,
К тому же, собственно, весны-то
У нас пятнадцать дней в году,
И мне грешно сидеть в квартире
В разгаре солнечного дня,
Пока ещё не захватили
Бойцы Росгвардии меня.

Я знаю сам, что не до шуток,
Что год суров, что вирус жуток,
Что я постыдный раздолбай,
Что мир в депрессии… Но мы-то —
В своей стихии. Ты, Мелита,
Меня, пиита, не пугай.

Мы, слава богу, не в Марселе.
Мы — от Камчатки до Москвы —
Всем, чем могли, переболели,
И основательней, чем вы.

Российский опыт всеми признан:
Моя великая страна
Переболела ленинизмом,
Сопливым неомонархизмом,
Визгливым ретроанархизмом,
Чванливым национализмом,
Разнузданным капитализмом,
Неоднократным терроризмом,
Казарменным социализмом,
Национальным большевизмом,
А путинизмом-обнулизмом
Она и до сих пор больна;
Она сама же выбирает
Такую участь, господа,
И никогда не умирает,
Не поправляясь никогда.

Рецепты ваши бесполезны,
Не тратьте даром вашу прыть:
Все наши прежние болезни
Мы вечно можем повторить,
Поскольку мы — страна другая
И настрадались за троих,
Цветы исправно возлагая
К могилам вирусов своих.

Ряды ничуть не поредели,
Мы нарожаем, не впервой,
Мы в обстановке эпидемий
Цветём, как цветик полевой.

Мы снова в прежней сверхдержаве:
Пусть карантин, оно верней —
Мы склонны к вечной переправе,
Чтоб только не менять коней.

Птенцы «Орлёнка» и «Зарницы»,
Мы помним всё. У нас в чести —
Сомкнуть ряды, закрыть границы,
Извечной гречки запасти,
Пяток врагов привычно скушать,
Назначить комендантский час —
И от души его нарушить,
Поскольку он стесняет нас.

Не в том ли наше ноу-хау
На эти несколько недель,
Чтобы задумывать Дахау,
А строить всё-таки бордель?

И солидарность, и злорадство,
И «больше трёх не собираться»,
И гнёт без чести и стыда,
И героизм, и риск, и братство —
Всё это русское богатство,
Родная местная среда.

Я вижу: едет по Европе
Гумпомощь от родных властей,
И эта новость сразу в топе
Любых российских новостей.

В Сети усердно и упрямо
Несутся крики: «На Бергамо!»
Как от коричневой чумы,
Европу вновь спасаем мы,
И всем плевать, что у Европы
(Не слушай местного вранья!)
Свои налаженные тропы,
Свои испытанные копы,
Лекарства, тесты, микроскопы
И помощь давняя своя,
Европа в первую же полночь
Без политических причин
Прислала всяческую помощь,
Но не кричит — а мы кричим!
Мы столько раз уже шалели
От упоенья, боже мой!
Мы столько раз уже болели
Брехней, опричниной, чумой,
Но дух защит и нападений,
Ресентиментов и обид,
Репрессий, путчей, эпидемий —
Нас вдохновляет и бодрит!
Хотя мы чувствуем тревогу —
Наш мир не знает антител.
Мы как-то ожили, ей-богу,
Чуть этот вирус к нам влетел.

Мы эту жизнь считаем яркой,
Не можем скрыть сиянье глаз —
Не зря зовётся Коммунаркой
Больница главная у нас!

У наших нет иммунитета.
Мы во главе с родным вождём
Сто раз уже прошли все это
И много раз ещё пройдём.
Мы смотрим в будущее смело
При нашем опыте разрух,
Нам это всё не надоело,
Мы рады мучиться за двух,
Скупай последнее, брателло,
Усертсвуй, Повелитель Мух!
У нас не будет антитела —
Один огромный антидух!

[Vales]

Paul Géraldy DUALISME (Toi et moi)

Chérie, explique-moi pourquoi
tu dis : « mon piano, mes roses »,
et : « tes livres, ton chien » ... pourquoi
je t'entends déclarer parfois:
« c'est avec mon argent à moi
que je veux acheter ces choses. »
Ce qui m'appartient t'appartient !
Pourquoi ces mots qui nous opposent:
le tien, le mien, le mien, le tien?
Si tu m'aimais tout à fait bien,
tu dirais : « les livres, le chien »
et : « nos roses ».

Родная, объясни мне, почему
Ты говоришь «Мое пиано, Мои розы»
И «Твои книги, пес Твой»… почему
порою от тебя я слышу
«на эти Мои деньги себе
хочу купить я эти вещи».
Все, что мое – тебе принадлежит.
Зачем слова, что разделяют нас:
Твое, мое, мое, твое?
Когда бы ты меня любила, все было б хорошо.
Ты б говорила «книги, пес»
и «Наши розы»

ENTRE, VOICI MA CHAMBREЕ
Entre ! Voici la chambre éparse et provisoire
où j’étais seul, où je vivais en t’attendant,
et ma tristesse avec sa lampe et ses armoires,
et voici le portrait de ma mère а vingt ans.
Voici mes résumés de cours et mes poètes,
Mes disques préferés, mes Bach et mes Schubert,
le calendrier neuf où le jour de ta ète
est marqué d’une croix, et puis voici
mes vers.

ВХОДИ, ВОТ КОМНАТА МОЯ
Входи, вот комната неубрана, случайна
где одиноко жил и ждал тебя,
грустил где вместе с лампой и шкафами,
вот моей мамы в двадцать лет портрет.
Вот с курсов грамоты, мои поэты,
любимые пластинки, Шуберт, Бах и
новый календарь, где нашей встречи день
помечен крестиком, а дальше…
мои стихи.

[Vales]

À la mystérieuse ...

J'ai tant rêvé de toi que tu perds ta réalité.
Est-il encore temps d'atteindre ce corps vivant
Et de baiser sur cette bouche la naissance
De la voix qui m'est chère?
J'ai tant rêvé de toi que mes bras habitués
En étreignant ton ombre
A se croiser sur ma poitrine ne se plieraient pas
Au contour de ton corps, peut-être.
Et que, devant l'apparence réelle de ce qui me hante
Et me gouverne depuis des jours et des années,
Je deviendrais une ombre sans doute.
O balances sentimentales.

J'ai tant rêvé de toi qu'il n'est plus temps
Sans doute que je m'éveille.
Je dors debout, le corps exposé
A toutes les apparences de la vie
Et de l'amour et toi, la seule
qui compte aujourd'hui pour moi,
Je pourrais moins toucher ton front
Et tes lèvres que les premières lèvres
et le premier front venu.

J'ai tant rêvé de toi, tant marché, parlé,
Couché avec ton fantôme
Qu'il ne me reste plus peut-être,
Et pourtant, qu'a être fantôme
Parmi les fantômes et plus ombre
Cent fois que
Le crépuscule de l’aube

Таинственной…

Так о тебе мечтал, ты наважденьем стала.
Пора ли мне касаться этого живого тела
и губы целовать, рождающие
голос, что мне дорог?

Я столько о тебе мечтал, что руки
привычно обнимают тень твою,
и, кажется, с моей столкнулся грудью
изгиб упругий тела твоего.
И перед этим наважденьем, что меня
преследует и правит дни и годы,
я, кажется, сам тенью становлюсь.
Качели чувств, размах переживаний!

Я о тебе мечтал так сильно, что пора
мне, без сомнения, проснуться.
Я стоя сплю. Но разве тело
не создано для жизни и любви,
и ты, лишь ты важна сегодня для меня.
О, если б с меньшей страстью
я мог касаться лба и губ твоих,
так, словно лба и губ у первой встречной.

Я столько о тебе мечтал,
так много бродил, и говорил,
и спать ложился я с призраком твоим,
который, кажется, меня уже оставил,
и все же был тенью средь теней и
во сто раз темней, чем
сумрак предрассветный.

À la faveur de la nuit

Se glisser dans ton ombre à la faveur de la nuit.
Suivre tes pas, ton ombre à la fenêtre.
Cette ombre à la fenêtre c’est toi, ce n’est pas une autre, c’est toi.
N’ouvre pas cette fenêtre derrière les rideaux de laquelle tu bouges.
Ferme les yeux.
Je voudrais les fermer avec mes lèvres.
Mais la fenêtre s’ouvre et le vent, le vent
qui balance bizarrement la flamme et le drapeau entoure
ma fuite de son manteau.
La fenêtre s’ouvre : ce n´est pas toi.
Je le savais bien.

На милость ночи

Скользить в тени твоей под кровом ночи
Отслеживать твой шаг, тень на окне
Ведь эта тень – ты, ты, никто другая, да, это ты.
Не открывай окно за занавесками, которые колышешь.
Закрой глаза. Хотел бы я губами их закрыть.
Но открывается окно и ветер, ветер
причудливо качает огонь и занавеску,
своей накидкою моё скрывая бегство.
Окно открыто: в нем не ты.
Я так это и знал.

[Vales]

Песня негритянской девушки.

Пришла я к милому и говорю -
Тоскливо мне, пожалей.
Пришла я к милому и говорю -
Тоскливо мне, пожалей.
А он мне: могла бы придумать
Что-нибудь повеселей.

Заплакала я у него на плече –
Отвернулся он от меня.
Заплакала я у него на плече –
Отвернулся он от меня.
Говорит: напрасно стараешься.
Слезами не купишь меня.

Ах, были бы у меня крылья, такие как у орла.
Вот были бы у меня крылья, такие как у орла,
Налетела бы на милого,
Всю бы морду разодрала.

* * *
Стукнет мне 91
И впаду я в старческий сплин
И стану вести себя лучше.

Стукнет мне 92,
Буду двигаться я едва -
И стану вести себя лучше.

Стукнет мне 93,
Тут на женщин хоть не смотри -
Придется вести себя лучше.

Стукнет мне 94,
Что мне радости будет в мире?
Должен буду вести себя лучше.

Стукнет мне 95,
Настанет пора помирать -
Значит, как ни крути, а надо вести себя лучше.

Стукнет мне 96,
Не смогу уж ни встать, ни сесть -
Верю, буду тогда я вести себя лучше.

Стукнет мне 97,
И я окачурусь совсем -
И тогда постараюсь вести себя лучше.

Стукнет мне 98,
Петр-Ключарь мне промолвит: "Просим" -
И тогда-то я буду вести себя лучше.

Стукнет мне 99 -
Не желая Бога прогневать,
Я уж буду вести себя лучше.

Но даже когда стукнет мне 101,
Я вспомню, как я свой век проводил,
И, чтоб ни минуты не потерять,
Я начну всё сначала опять -
Что может быть лучше?

Лэнгстон Хьюз

[Vales]

К вечеру промчался ветер резкий
Он залег в тенистом перелеске.
Утверждали галки очень колко,
Что живет там молодая елка.

Он играл ее колючей хвоей,
Говорил: на свете есть другое,
А не только эти елки-палки,
А не только глупенькие галки.

Говорил, что он бывал на Тибре,
Танцевал с нарядными колибри,
Обнимал высокую агаву,
Но нашлась и на него управа.

Отвечала молодая елка:
Я в таких речах не вижу толка.
Может, по миру гулять привольней,
Но стыдитесь! У меня есть корни.
Я стою здесь с самого начала,
Как моя прабабушка стояла.

На мои портреты ротозеи
Смотрят в краеведческом музее.
Я не мельница. Зачем мне ветер?
У меня, наверно, будут дети.

На рассвете вздрогнули деревья –
Это поднялся внезапно ветер,
И завыла во дворе собака,
Потому что ветер выл и плакал,
Потому что без цепи привольно,
Потому что даже ветру больно.

* * *
Ты вспомнил все. Остыла пыль дороги.
А у ноги хлопочут муравьи,
И это - тоже мир, один из многих,
Его не тронут горести твои.
Как разгадать, о чем бормочет воздух!
Зачем закат заночевал в листве!
И если вечером взглянуть на звезды,
Как разыскать себя в густой траве!

* * *
В переулке

Переулок. Снег скрипит. Идут обнявшись.
Стреляют. А им всё равно.
Целуются, и два облачка у губ дрожащих
Сливаются в одно.
Смерть ходит разгневанная,
Вот она! за углом! близко! рядом!
А бедный человек обнимает любимую девушку
И говорит ей такие странные слова:
«Милая! ненаглядная!»
Стреляют. Прижимаются друг к другу еще теснее.
Что для Смерти наши преграды?
Но даже она не сумеет
Разнять эти руки слабые!
Боже! Зимой цветов не найти,
Малой былинки не встретить —
А вот люди могут так любить
На глазах у Смерти!
Может, через минуту они закачаются,
Будто поскользнувшись на льду,
Но, так же друг друга нежно обнимая,—
Они к Тебе придут.
Может, в эти дни надо только молиться,
Только плакать тихо...
Но, Господи, что не простится
Любившим?

Декабрь 1917 г., Москва

Илья Эренбург.

[Vales]

Marceline Desbordes-Valmore (1786—1859)

Le Roses de Saadi

J’ai voulu ce matin te rapporter des roses
Mais j’en avais tant pris dans mes ceintures closes
Que les nœuds trop serrés n’ont pu les contenir
Les nœuds ont éclaté. Les roses envolées
Dans le vent, à la mer s’en sont toutes allées.
Elles ont suivi l’eau por ne plus revenir ;
La vague en a paru rouge et comme enflammée.
Ce soir, ma robe encore en est tout embaumée...
Respires-en sur moi l’odorant souvenir.

Марселина Десборд-Вальмор
Розы Саади.

В это утро хотела принести тебе розы
Но так крепко связала я их ремешками
Узлы слишком затянуты, не смогли удержать.
Шнурки лопнули, розы мои улетели,
С ветром к морю умчались, все в воду упали,
Чтоб уже не вернуться.
Волна алым украсилась, как запылала.
Вот и вечер, а платье благоухает…
Так на память с меня их вдохни аромат.

* * *
Le Rendez-vous

Il m’attend : je ne sais quelle mélancolie
Au trouble de l’amour se mêle en cet instant :
Mon cœur s’est arrêté sous ma main affaiblie ;
L’heure sonne au hameau ; je l’écoute... et pourtant,
Il m’attend.

Il m’attend : d’où vient donc que
dans ma chevelure
Je ne puis enlacer les fleurs qu’il aime tant ?
J’ai commencé deux fois sans finir ma parure,
Je n’ai pas regardé le miroir... et pourtant,
Il m’attend.

Il m’attend :
le bonheur recèle-t-il des larmes ?
Que faut-il inventer pour le rendre content ?
Mes bouquets, mes aveux, ont-ils perdu leurs charmes ?
Il est triste, il soupire, il se tait... et pourtant,
Il m’attend.

Il m’attend :
au retour serai-je plus heureuse ?
Quelle crainte s’élève en mon sein palpitant !
Ah ! dût-il me trouver moins tendre que peureuse,
Ah ! dussé-je en pleurer, viens, ma mère...
et pourtant,
Il m’attend !

Свидание

Он ждет меня: о, знать бы, грусть какая
С волнением любви смешалась в этот миг
Застыло сердце под рукой моей ослабшей
Час пробили в деревне, слышу…
и все же
Он ждет меня.

Он ждет меня: когда же
Мне в волосы мои
успеть вплести цветы, что он так любит?
Я начинала дважды, не закончив украшенье
Я не взглянула в зеркало… и все же
Он ждет меня.

Он ждет меня:
Как скрыть под счастьем слезы?
Что мне придумать, чтоб обрадовать его
Мои букеты и признанья разве
свое очарованье потеряли?
Он грустен, он вздыхает, он молчит... и все же
Он ждет меня.

Он ждет меня:
вернусь ли я счастливей?
Как страх растет в моей трепещущей груди
Ах! вдруг во мне найдет он меньше нежности, чем страха
Ах! я тону в слезах, приди же, мама...
И все же
Он ждет меня!

Когда родился А.С.Пушкин, она уже играла в театре. В 13 лет!

[глобус]

Д.Быков "Ленинское"Мои воззрения запутанны,
А все ж не сводятся к нулю:
Чем больше я живу при Путине,
Тем больше Ленина люблю.

Почти уж век он спит без просыпа
В хрустальном сказочном гробу.
Не почитаю в нем философа —
Его воззренья я гребу;

Матерьализм, каким он славится,
Или эмпирьокритицизм
Ни в малой мере мне не нравится:
Я в этом вижу кретинизм.

И увлечение расстрелами —
Его известная беда,
Хоть те, что назывались белыми,
Гуманней не были тогда.

Его ругни однообразие
И демагогии тамтам —
Все это видел в унитазе я
(А он интелей видел там).

Но все, что до конца протухнуло
И отравляло русский мир, —
При нем однажды с треском рухнуло,
И он мне этим как-то мил.

Не сам, а только по сравнению
С гниеньем этого нутра…
Подобный бенц под силу гению,
Хоть и не гению добра.

Я понимаю все про Ленина!
Все возражения верны.
Я из такого поколения,
Что знало обе стороны.

Но пропаганда их гиения,
Но ненасытность их клешней,


Но запах вечного гниения —
Любого Ленина страшней.

Однажды я спросил у Жижека,
Беря дежурный автогрАф:
Вот вы понаписали книжек-то,
Что наш Ильич во многом прав,

А он бы вас едва не первого,
Боюсь, отправил на расстрел
И с примесью веселья нервного
На это лично посмотрел!

А он ответил: мы не целочки,
Мыслитель я, проникший в суть,
И не должны такие мелочи
Смущать философа ничуть.

Историю России длинную
И всю ее охотнорядь
С короткой личною судьбиною
Мы не должны соизмерять.

В такое время нас запсотили*,
Что как-то и не скажешь впредь,
Что симпатичней — сгнить в болоте ли,
В большом ли пламени сгореть.

Что лучше — красная потеха ли,
Иль эти оханья навзрыд…
В другое время мы б уехали —
Теперь и выход перекрыт.

Кто повидал такого ворога,
Кого настолько заскребло, —
Тому ничто уже не дорого:
Не только жизнь, но и бабло.

Всех пандемия покалечила,
И всем как будто поделом,
Терять уже настолько нечего,
Что цепь сдана в металлолом!

Что бунт бесплоден — правда куцая.
Усвоил даже идиот,
Что никакая революция
Нас к процветанью не ведет.

Все это бешеное рвение,
И кровь, и пена на губах —
Все ради краткого мгновения,
Когда случается бабах.

Вот говорят, что это зелено,
Что юным более с руки…
А я скажу — топить за Ленина
Сегодня склонны старики.

Не потому, что власть советская
Нас отравляла с первых дней,
А потому, что злость недетская
Азарта детского сильней.

Когда поймешь, что жизнь потеряна,
Слезится глаз, сустав хрустит, —
Тогда как раз захочешь Ленина.
«Умру при Путине?! О стыд!»

Когда приходит время зрелое,
Почти всегда приходит с ним
Такая степень омерзения,
Что бунт любим и объясним.

Так у иных при виде вируса
Во глубине сибирских руд
Бесчеловечный лозунг вырвался:
Глядишь, и ЭТИ перемрут!

Потом пойдут другие шуточки —
Террор, разор и все в труху, —
Но две минуты! Две минуточки!
Прожить без этих наверху!

И всем рабам, и всем хозяевам,
И всем зловонным алкашам,
Всем ртам оскаленным, раззявленным,
И всем подставленным ушам,

И всем монархиям, и временным,
И всем, жующим а-ня-няс, —
Скажу: коль вас накроет Лениным,
То я согласен, чтоб и нас.

[глобус]

КАРАНТИННОЕ Дмитрий БЫКОВ

монолог вымышленного лица

Не хочу выходить с карантина! Врос, расслабился, стал мягкотел… Помню, в детстве бывала ангина — тоже в школу потом не хотел. Я не прежний — а в школе все то же: мерзость утра, в учебнике чушь, дух несвежий, и все эти рожи неизменные… ну не хочу ж! Этим детство советское грезит: не вставать, не вставляться в пальто, не зубрить, а читать сколько влезет (я уже и писал кое-что).

Это правильной эры начало, непосредственно Божий приказ — чтоб работать страна запрещала. Ведь какая работа у нас? Имитация. Что нас держало? Только вид, но Сovid его сверг; в «сверхдержаве» мне слышится «ржаво» и вдобавок отчетливый «стерх». Стерх, да ржавый! И все наши цели, на позорище прочей земли, либо в воздухе где-то висели, либо пузом по грязи ползли.

Не хочу уходить с карантина. Власть привычки — закон естества. Полюбилась мне эта картина — совершенно пустая Москва. Сочетанье стекла и металла: обнажился столичный каркас. Ведь до стиля Москве не хватало одного: чтобы не было нас. И не стало толпы этой пестрой, и впервые за тысячу лет вдруг прорезался тонкий и острый, даже строгий ее силуэт.

По Арбату проходишь — красиво! Ни ремонта, ни плитки — хвала! Вообще без людей бы Россия удивительно чистой была.

Ни разборок, что всех задолбали, ни кафе, ни свиданок — нельзя! Только рикши летят с коробами, нам, незримым, еду развозя, и она ниоткуда, как в сказках. Словно Бог ее сбросил сюда. И гуляет полиция в масках, словно пряча лицо от стыда.

Не пытайтесь, товарищи, снова мне пришить людоедский посыл: этот вирус — беда для больного, но здоровым прорыв приносил. Безусловно, немногим заплатят, не избалован охлос вождем, но на месяц уж как-нибудь хватит, да не так уж мы много и жрем. Не топтаться в метро, на вокзале, в электричке, как скот на убой; заниматься не тем, что сказали, что велят, — заниматься собой!

В этом страшная логика, братцы, что когда карантины кругом — нам с собою самими остаться пострашнее, чем с внешним врагом.

Так и есть, не сочтите за дерзость: говорит в соцсетях большинство, что действительно нечего делать, если делать не скажут чего. Ни копаться в родном огороде, ни с ребенком играть в шалаше, ни подумать в возвышенном роде о почти незаметной душе. Как ни кинь, повредишься рассудком. Так и жить не захочется впредь, если в коментах сраться по суткам или сплошь сериалы смотреть. Ну так спи! И не парься, болезный, ведь во сне ты талантлив и крут — да и дрыхнуть гораздо полезней, чем корпеть, имитируя труд.

Не хочу уходить с карантина, вылезать понемногу на свет, и давно уже как-то едино — что открыты границы, что нет. Для чего нам была заграница? Мало пользы и много вреда. Лучший способ собой сохраниться — никогда не ходить никуда. Что нам римская эта волчица, Голливуд, барселонский прибой? Нам у них ничему не учиться, нам их тоже не сделать собой, а травить путешествием душу, тратя бабки на импортный хлам, — все равно, что пожившую клушу побуждать к марафонским бегам.

Нам на ихнее пялиться неча, все равно нас не любят везде. Было тут новгородское вече, и накрылось, и правильно сде…

Не хочу выходить с карантина. Сладок сон, и уютен тупик, да и слушать мне как-то противно рассужденья про плато и пик. Мы — страна, победившая НАТО, с точки зрения злобных старух, но не будет ни пика, ни плато, если просто сказать это вслух.

Разумеется, русское чудо — в торжестве ненасытных клещей и в победе словесного блуда над любым положеньем вещей, так что как ни ворчат привереды, но в июне свое торжество мы отметим парадом Победы и сплошным обнуленьем всего.

Если мы все равно в паутине, голоса за нее отдадим — но продолжим сидеть в карантине, органичней для нас карантин, а свободный режим для чего вам? Пусть зараза и правит страной, ибо грех притворяться здоровым, если ты стопроцентно больной.

[глобус]

ДМИТРИЙ БЫКОВ
…Но худшим последствием всех этих лет,
Какую среду ни возьми я,
Была не война, не аннексия, нет,
Не армия,
Не пандемия,

Не взлёт доносительства, вал воровства,
Не рост бюрократии прыткой,
Не даже покрытая плиткой Москва —
Господь бы уж с этою плиткой, —

Не сотни арестов, отнятья свобод,
Не бешеный рост пьедестала,
На коем воздвигся карманный Нимрод*, —
Но то, что достойное слово «народ»
Буквально ругательным стало.

Народ-созидатель, народ-судия
Ушёл на невидимый план бытия:
Осталось какое-то стадо,
И стал осторожно подумывать я,
Что так ему, в общем, и надо.

И стал мне являться не прежний народ,
Защитник Угры и Непрядвы,
А серая смесь армяков и бород,
Поборники травли,
Неправды.

И мне показалось, что плоское дно
Считал я космической бездной,
А донному жителю нужно одно —
Вот этот скрепитель облезлый.

Что нету народа, а есть большинство,
Бредущее вниз по спирали,
И правы не те, кто любили его,
А те, кто его презирали,

Поскольку он был не борцом и творцом,
А вечной обслугой гаремной,
И глиняный диск ему служит лицом,
А взгляд подъярёмный,
Тюремный.

Прости мне, народ, что поддался поэт,
Что чёрным поверил словам я, —
Но ты в эти двадцать бессмысленных лет
Давал для того основанья.

Мне взгляд на тебя непривычен такой —
Не Каин же я и не Демон!
Но сам ты и сделался подлой толпой,
Озлобленной в меру и в меру тупой:
Никто тебя ею не делал.

Прости мне, народ! Но ещё бы чуть-чуть,
Ещё бы буквально немного —
И я бы поверил, что вся твоя суть
Была в отпаденье от Бога.

И я от тебя отвернулся, скорбя,
Своё недоверие скрепой скрепя,
И это страшней февраля, октября,
Любых революций и путчей.

И то, что я больше не верю в тебя, —
Есть худший итог.

Или лучший.

* Вавилонский царь, богоборец.

[глобус]

Сопоставительное

Мир стал мучительно нагляден. Господь решил в конце концов сравнить публично ихних гадин и наших праведных бойцов.

Убили в Штатах Джорджа Флойда почти пятидесяти лет. Он был обидчивый и злой, да, и он за пачку сигарет платил фальшивою купюрой, засунув пачку в свой карман. Да, был он сложною натурой и был при этом наркоман, не соблюдал законных правил, три раза преступал черту, причём беременную грабил, приставив дуло к животу, — но убивать его за это, да вчетвером на одного, когда при нём ни пистолета, ни автомата, ничего?!

Немудрено, что сразу в Штатах возникла бунтов череда, отряды черных и пейсатых громят и грабят города, — плати, Америка, за всё ты! Протестный ширится размах, и губернатор Миннесоты публично кается в слезах. Всегда мы знали, что пиндосы — ходячий, воплощённый грех, а у кого ещё вопросы — вопросов больше нет у тех.

Мы видим сброшенную маску на карантинном рубеже. Кто аплодировали Маску — не аплодируют уже. Уже Захарова Мария сказала, грозно посмотрев, что наши граждане былые обратно просятся в РФ (но мы ещё посмотрим, правда, хочу я тихо намекнуть; мы пустим тех, кто был за Трампа, а кто за Хиллари — отнюдь).

Случился полный мозговынос, кренится дьявольский престол; страшней, чем был коронавирус, их исторический раскол, и как-то мы на этом фоне лишь подчеркнули их облом, на обнулённом нашем троне усевшись истинным орлом.

А что у нас, в отчизне танков и покровителей орбит? Убит Владимир Таушанков, при штурме гвардией убит. Сбежал, побоище устроив, затеяв форменный разгул (он утащил рулон обоев и локтем девушку пихнул).

Его квартиру штурмом взяли: неадекватный, злобный чел! Бойцы Росгвардии не знали, вооружён ли он и чем. Им померещилось сперва там (и мы, конечно, их поймём), что он с ножами, с автоматом, баллон перцовый был при нём… Увидев удостоверенье, он запер дверь, и все дела. (Другой бы предложил варенья: ку-ку, Росгвардия пришла! Любой, Росгвардию завидев, пред ней распахивает дверь, а он увидел в этом вызов и разозлился. Ну не зверь?)

Убит в последний день весенний, но в честном, так сказать, бою, причём не ранили соседей, причём не тронули семью, согласно кодексу героев, не посрамив родной берет… Заметим, что рулон обоев — отнюдь не пачка сигарет!

Предмет не лёгкий и не малый, и без особого труда им можно и убить, пожалуй. Как тем стаканчиком тогда.

И он при путинском режиме (проблемы Штатов нам чужды) убит не расово чужими, не в силу расовой вражды, — застрелен нашими, своими, вступивши с ними в честный бой, убит законности во имя, о чём бы мог мечтать любой.

И вы, долдоня о прогрессе и об отравленной среде, судов хотите и репрессий? А гуманизм, простите, где? Ведь вы же, кажется, решили, и согласиться я готов, что вам при путинском режиме хватило следствий и судов? Так вот: отстаньте от героев. Не придирайтесь к их правам. Иначе, бдительность утроив, они отправятся и к вам.

И вот заметьте, скажут Громов, и Кириенко, и Песков, — что никаких тебе погромов и никаких тебе свистков, и все спокойно проглотили. И так в крови уже до пят! Сидят себе на карантине и кротко в масочку сопят.

Довольно этих революций, и конституций, и борьбы, и заговорщицких поллюций на тему будущей судьбы, — все эти штуки подростковы, и всем борцам цена пятак. Зачем нам склоки и расколы? Пассионарны мы и так, мы так друг друга ненавидим, как вам не снилось искони, — но мы на улицу не выйдем. Мы потому что не они.

Мы не уступим даже в малом, мы всех соседей загрызём — но в тишине, под одеялом, как учит местный чернозём.

Хотите вы, как в Миннесоте? — спрошу с ухмылкой деловой.

Ну что ж поделать. Отсосёте. Вам это делать не впервой.

Дмитрий Быков / «Новая газета»

[глобус]

Дмитрий Быков // «Новая газета», №61, 15 июня 2020 года

МАНДЕЛЬШТАМОВСКОЕ

«Ведь поэзия есть сознание своей правоты. Горе тому, кто утратил это сознание. Он явно потерял точку опоры» (Осип Мандельштам. «О собеседнике»)

Как много сознанья своей правоты
У праведных граждан России!
По этому признаку — веришь ли ты? —
Они поголовно святые.

Один — резонёр, недвусмысленный хам
С повадкой лгуна и садиста,
Долдон, равнодушный к мольбам и стихам,
Но пьяным за руль не садился.

Другой воплощает собою народ,
Глубинный, как крыса в подвале,
Но взяток не брал и сейчас не берет
(Тем более что не давали).

Иной защищает родную страну,
Наёмником став из-за денег;
Иной ежедневно колотит жену,
Но всё-таки ей не изменник.

На фоне таких безупречных людей
С их громким и грозным «Пристукнем!»
Любой инородец (surtout* иудей)
Себя ощущает преступным.

С рождения им искажает черты —
Простые, как каша из полбы, —
Такое сознанье своей правоты,
Что ангел глаза бы отвёл бы.

С моралью у ангела — полный завал
На фоне российского чуда;
Апостол такой правоты не знавал,
Одно исключенье — Иуда.

И сам президент (но о нём ничего),
И вся его клика (ни слова)
Уверены кровно: за них большинство
(Как раз повторил это снова).

На свете таких персонажей полно
По милости щедрого Бога,
Но там, где стремительно близится дно,
Их как-то особенно много.

И ежели верят они искони
Безгрешности собственной серой,
То что же стихов-то не пишут они
С такою упрямою верой?

С такой правотою, какую слабо
Иметь Иисусу и Будде, —
Гомера, Верлена, Бодлера, Рембо
Затмили бы местные люди.

И сам президент, заправляющий там,
Был так бы для лирики ценен,
Что, раз прочитавши его, Мандельштам
В петлю бы полез, как Есенин.

Похоже, придётся оставить мечты
О новых свершеньях без счета,
И мало сознанья своей правоты,
Чтоб делать приличное что-то.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Уместна ли Родине бедной хула?
Прогноз мой размыт и неточен.
Не смею сказать, что она умерла,
Но как-то ей очень не очень.

В умах безнадёга, в ушах ни гу-гу,
Бесплодно иссохшее лоно,
И мельниц колеса зимуют в снегу,
И стынет рожок почтальона.

[Lalbero]

Я себя приучила любить тебя без надрыва,
И не ждать каждый день, как спасенья, твоих звонков,
Одержимость - когда ты, как-будто стоишь у обрыва,
А любовь - это шанс избежать двух последних шагов.
Ревновать я себе очень строго тебя запретила,
Ты со мной потому, что другая тебе не нужна!
Одержимость - когда страсть подобна тротилу,
А любовь - когда в страсти ты все же нежна,
Я себя научила не лезть в твою зону комфорта,
Для двоих эта зона порой нереально тесна,
Одержимость - когда за присест ты съедаешь полторта,
А любовь - это будто ты вечно чуть-чуть голодна...
Я себе обещала всегда говорить тебе правду!
А нужна ли тебе я? Ну это не мне ведь решать...
Одержимость - когда удержать даже силою надо,
А любовь - рядом быть, но при этом совсем не держать...

Юлия Олефир

[Morgane79]

Я не любви Твоей прошу.
Она теперь в надежном месте...
Поверь,что я Твоей невесте
Ревнивых писем не пишу.

Но мудрые прими советы:
Дай ей читать мои стихи,
Дай ей хранить мои портреты-
Ведь так любезны женихи!

А этим дурочкам нужней
Сознанье полное победы,
Чем дружбы светлые беседы
И память первых нежных дней...

Когда же счастия гроши
Ты проживешь с подругой милой,
И для пресыщенной души
Все сразу станет так постыло -

В мою торжественную ночь
Не приходи. Тебя не знаю.
И чем могла б Тебе помочь?
От счастья я не исцеляю.

Анна Ахматова.
1914г.

[Morgane79]

Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!
Мне совершенно все равно —
Где совершенно одинокой

Быть, по каким камням домой
Брести с кошелкою базарной
В дом, и не знающий, что — мой,
Как госпиталь или казарма.

Мне все равно, каких среди
Лиц ощетиниваться пленным
Львом, из какой людской среды
Быть вытесненной — непременно —

В себя, в единоличье чувств.
Камчатским медведем без льдины
Где не ужиться (и не тщусь!),
Где унижаться — мне едино.

Не обольщусь и языком
Родным, его призывом млечным.
Мне безразлично — на каком
Непонимаемой быть встречным!

(Читателем, газетных тонн
Глотателем, доильцем сплетен…)
Двадцатого столетья — он,
А я — до всякого столетья!

Остолбеневши, как бревно,
Оставшееся от аллеи,
Мне всё — равны, мне всё — равно,
И, может быть, всего равнее —

Роднее бывшее — всего.
Все признаки с меня, все меты,
Все даты — как рукой сняло:
Душа, родившаяся — где-то.

Так край меня не уберег
Мой, что и самый зоркий сыщик
Вдоль всей души, всей — поперек!
Родимого пятна не сыщет!

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И все — равно, и все — едино.
Но если по дороге — куст
Встает, особенно — рябина…

Марина Цветаева
3 мая 1934

[visuna]

Роберт Рождественский: Мы совпали с тобой, с ...


Мы совпали с тобой, с ...

Мы совпали с тобой,
совпали
в день, запомнившийся навсегда.
Как слова совпадают с губами.
С пересохшим горлом —
вода.
Мы совпали, как птицы с небом.
Как земля
с долгожданным снегом
совпадает в начале зимы,
так с тобою
совпали мы.
Мы совпали,
еще не зная
ничего
о зле и добре.

И навечно
совпало с нами
это время в календаре.

[Goshik]

Владимира Высоцкого "Я, конечно, вернусь"

Корабли постоят - и ложатся на курс, -
Но они возвращаются сквозь непогоды...
Не пройдет и полгода - и я появлюсь, -
Чтобы снова уйти на полгода.

Возвращаются все - кроме лучших друзей,
Кроме самых любимых и преданных женщин.
Возвращаются все - кроме тех, кто нужней, -
Я не верю судьбе, а себе - еще меньше.

Но мне хочется верить, что это не так,
Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.
Я, конечно, вернусь - весь в друзьях и в делах -
Я, конечно, спою - не пройдет и полгода.

Я, конечно, вернусь - весь в друзьях и в мечтах, -
Я, конечно, спою - не пройдет и полгода.

[catbird]

Уильям Вордсворт

Нарциссы

Однажды, словно облака,
Блуждал я средь холмов родных –
И увидал у озерка
Толпу нарциссов золотых,
Что танцевали поутру
В тени деревьев, на ветру.

Их плотный непрерывный строй,
Подобный Млечному пути,
Тек бесконечной чередой
Вдоль берега. До десяти,
Наверно, тысяч их, смеясь,
Плясали сумасшедший вальс.

Что рядом с ними волны? Нет –
Тот танец был куда живей,
И в их компании поэт
Сам становился веселей.
Смотрел, смотрел я – и не знал,
Что клад бесценный отыскал.

И вот теперь, когда порой
Лежу – задумчив, грустен, вял –
Как сон, всплывает предо мной
Нарциссов бал, волшебный бал,
И, радостным объято сном,
Ликует сердце в танце том.

[Vistik]

Наум Коржавин

То свет, то тень,
То ночь в моем окне.
Я каждый день
Встаю в чужой стране.
В чужую близь,
В чужую даль гляжу,
В чужую жизнь
По лестнице схожу.
Как светлый лик,
Влекут в свои врата
Чужой язык,
Чужая доброта.
Я к ним спешу.
Но, полон прошлым всем,
Не дохожу
И остаюсь ни с чем...
...Но нет во мне
Тоски, — наследья книг,
По той стране,
Где я вставать привык.
Где слит был я
Со всем, где все — нельзя.
Где жизнь моя
Была да вышла вся.
Она свое
Твердит мне, лезет в сны.
Но нет ее,
Как нет и той страны.
Их нет — давно.
Они, как сон души,
Ушли на дно,
Накрылись морем лжи.
И с тех широт
Сюда, — смердя, клубясь,
Водоворот
Несет все ту же грязь.
Я знаю сам:
Здесь тоже небо есть.
Но умер там
И не воскресну здесь.
Зовет труба:
Здесь воля всем к лицу.
Но там судьба
Моя -
пришла к концу.
Легла в подзол.
Вокруг — одни гробы.
...И я ушел.
На волю — от судьбы.
То свет, то тень.
Я не гнию на дне.
Но каждый день
Встаю в чужой стране.

[Vistik]

Юнна Мориц
запах пены морской и горящей листвы и цыганские взоры ворон привокзальных. это осень мой друг. это волны молвы о вещах шерстяных и простудах банальных. кто зубами стучит в облаках октября кастаньетами клацает у колоколен? это осень мой друг. это клюв журавля это звук сотрясаемых в яблоке зерен. лишь бульварный фонарь в это время цветущ на чугунных ветвях темноту освещая. это осень мой друг. это свежая чушь расползается тщательно дни сокращая. скоро все что способно покроется льдом синей толщей классической твердой обложки. это осень мой друг. это мысли от том как кормить стариков и младенцев из ложки как дрожать одному надо всеми людьми словно ивовый лист или кто его знает ...это осень мой друг. это слезы любви ко всему что без этой любви умирает.

[visuna]

Леонид Филатов

Сомкните плотнее веки
И не открывайте век,
Прислушайтесь и ответьте:
Который сегодня век?
В сошедшей с ума Вселенной,
Как в кухне среди корыт,
Нам душно от дикселендов,
Парламентов и коррид.

Мы все не желаем верить,
Что в мире истреблена
Угодная сердцу ересь
По имени "тишина".
Нас тянет в глухие скверы -
Подальше от площадей,
Очищенных от скверны,
Машин и очередей.

Быть может, вот этот гравий,
Скамеечка и жасмин –
Последняя из гарантий
Хоть как-то улучшить мир.
Неужто же наши боги
Не властны и не вольны
Потребовать от эпохи
Мгновения тишины,

Коротенького, как выстрел,
Пронзительного, как крик...
И сколько б забытых истин
Открылось бы в этот миг,
И сколько бы дам прекрасных
Не переродилось в дур,
И сколько бы пуль напрасных
Не вылетело из дул,

И сколько б "наполеонов"
Замешкалось крикнуть "Пли!",
И сколько бы опаленных
Не рухнуло в ковыли,
И сколько бы наглых пешек
Не выбилось из хвоста,
И сколько бы наших певчих
Сумело дожить до ста!

Консилиумы напрасны...
Дискуссии не нужны...
Всего и делов-то, братцы, -
Мгновение тишины...

[femme-femme]

СЛЕЗЫ НА ГЛАЗАХ...

Дед, это я виновата. Это моя вина.
Был на 9-е мая только глоток вина.
Вечно спешила куда-то, ехала на шашлыки,
Дед, мы войну забыли, жили, как дураки.
Дед, это я виновата, Некого обличать.
Я про фашизм забыла детям своим кричать,
Кланяться ветеранам Светлой Победы той
И поминать их в храмах перед иконой святой.
Дед, это я виновата - не закрывала дверей
Тем, кто травил в Украине байки про москалей.
Морщилась, но молчала. Я не звенела в набат,
Каждому не кричала, что славянин мне брат.
Дед, это я виновата в том, что при власти ворье.
В том, что из схронов вышло неонацистов зверье.
Я затыкала уши. Взглядом блуждала окрест.
Я была равнодушна. Время идти на крест.
Дед, я к тебе за прощеньем. Знаю, ты на Небесах.
Буду жива - в День Победы стану в молитве в слезах.
Внукам своим не устану Правды слова нести.
Против фашизма я встала. Дед, если что - прости...

Ирина Вязовая. Днепропетровск.

[Игрушка]

Мама на даче.

Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать.
Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять.
В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско,
солнце оставило в волосах выцветшие полоски.
Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы.
Витька с десятого этажа снова зовет купаться.
Надо спешить со всех ног и глаз - вдруг убегут, оставят.
Витька закончил четвертый класс - то есть почти что старый.
Шорты с футболкой - простой наряд, яблоко взять на полдник.
Витька научит меня нырять, он обещал, я помню.
К речке дорога исхожена, выжжена и привычна.
Пыльные ноги похожи на мамины рукавички.
Нынче такая у нас жара - листья совсем как тряпки.
Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки.
Витька - он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна.
Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно.
Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели.
Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.

Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен.
Солнце облизывает конспект ласковыми глазами.
Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета.
В августе буду уже студент, нынче - ни то, ни это.
Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен.
Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе.
Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме.
Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма.
Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки,
только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше.
Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее,
мы забираемся на крыльцо и запускаем змея.
Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд.
Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс.
Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу.
Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.

Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье.
Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле.
Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите.
Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите.
Пусть это будет большой секрет маленького разврата,
каждый был пьян, невесом, согрет теплым дыханьем брата,
горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона,
все друг при друге - и все одни, живы и непокорны.
Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик,
Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях.
Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки.
Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку.
Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться.
Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета.
Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах.
Сонными лапами через сквер, и никуда не деться.
Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве.
Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу,
я начинаю считать со ста, жизнь моя - с единицы.
Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене.
"Двадцать один", - бормочу сквозь сон. "Сорок", - смеется время.
Сорок - и первая седина, сорок один - в больницу.
Двадцать один - я живу одна, двадцать: глаза-бойницы,
ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку,
кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь - на десятом.
Десять - кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать.
Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять.
Восемь - на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...

Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.

Замечательная Алина Кудряшова

[femme-femme]

Игрушка, очень понравилось!

Вот это стихотворение написано 10-летним мальчиком.

РАЗГОВОР С МОЕЙ МЛАДШЕЙ СЕСТРЕНКОЙ САШЕЙ

Вытри слезы ладошками мокрыми!
Не реви! Больше сил моих нету!
Белый снег за холодными стеклами...…
Я –плохой?.. Ты уверена в этом?..

Вот я строил свой дом из конструктора,–
Целый час я потратил на это!
Ты ж ногой раз махнула,– всё рухнуло!
Я – плохой?! Ты уверена в этом?!

Ты залезла в мой ящик с диодами!
Ты из вазы все съела конфеты!
Ну, нельзя ж всех считать идиотами!
Я – плохой?!! Ты уверена в этом?!!

Я играл с тобой по твоим правилам!
Самокат свой отдал тебе летом! –
Ты ж в шкафу моем все переставила!
Я – плохой?!! Ты уверена в этом?!!

...Ночь развесила звезды за окнами...
Ну, не плачь...Ну, прости...(Прям слов нету!)
Вытри слезы ладошками мокрыми...
Я – хороший. Ты знаешь об этом.

[Печкин]

Это звякнул палаш по граниту Невы,
Это глухо плеснула волна...
Им обоим по двадцать, он с нею на «вы»,
Потому что на «вы» с ним она.
И встречались они по субботам весной,
И ходили порой на балет...
И печально, и грустно ей было одной,
И тоскливо встречал он рассвет.
Он её осторожно касался плеча,
Если шли они в парке вдвоем.
И у каждого в сердце теплилась свеча -
Не взялась еще полным огнем.
И когда над водой загоралась звезда,
На лице её вспыхивал свет.
Но она не сумела сказать ему «да»,
Хоть она не сказала и «нет».
Так встречались они той холодной весной,
А потом он уехал на флот...
И приходит она помолчать над волной,
Если что-нибудь сердце гнетет.

А.Краснов

[femme-femme]

А с картинкой можно? Так более образно что ли...



Ветер роняет звезды в твои ладони,
Тихо шуршит ветвями, гоняет тучи.
- Лис, милый Лис, ты верно меня не помнишь?
- Глупый, я помню. Помню, кем был приручен.

- Лис, милый Лис, прости, что вернулся поздно.
Я бы писал, да к вам не отправишь писем.
- Маленький Принц, я часто смотрел на звезды,
Воздух ловил чутьем своим острым, лисьим.

Кто-то манил в открытые настежь двери,
Мясом кормил, ласкал, укрывая флисом.
Только я помнил, помнил тебя и верил,
Став повзрослевшим, опытным, мудрым лисом.

- Их было много?
- Да. И, пожалуй, будет.
В памяти: имена, их улыбки, лица.
Люди они, ты знаешь, всего лишь люди,
И среди них не будет другого Принца.

- Роза мне вслед смотрела с немым укором:
"Не уходи! Ты нужен мне, очень нужен!"
- Знаю, и ты домой возвратишься скоро,
Ей не спастись самой от жары и стужи.

Если душою платят - не просят сдачи.
Рыжая шерсть щекочет твои ладони.
Теплым клубком свернусь. Почему ты плачешь?
Лис будет счастлив тем, что его запомнят.

Ветер затих в кудрях золотого шелка.
Небо темнеет, звезды все ярче светят.
Труден был путь. Поспи. До рассвета - долго.
Помнишь, ведь мы в ответе за тех...В ответе.

P.S. Автора, к сожалению, не знаю. Попалось в сети.

[femme-femme]

Про кота



Однажды, ни давно и ни вчера,
Но здесь, у нас под самым боком будто,
Поставить в центре старого двора
Решили трансформаторную будку.

За три часа отрыли котлован,
А поутру, лишь только заалело,
К нему пригнали новый автокран,
А с ним бригаду. Завертелось дело.

Рабочих затянул круговорот:
Замесы, блоки, арматура, стойки…
Вдруг из подвала вылез рыжий кот
И побежал неторопливо к стройке.

Кот двигал прямо, ни присев, ни встав,
А, добежав до стройки, рухнул в яму.
И замерла бригада на местах,
Чтоб разрядиться шутками и гамом.

Достали. Чуть земля коснулась лап,
Кот снова в яму, курса не меняя.
«Да он слепой! – прозрел седой прораб. –
Пусть там лежит! Работать, разгильдяи!»

Кран заскрипел, но встали мужички.
«Гляди, а кот, наверно, это ищет!»
Там, где темнели с мусором бачки,
Бабульки для кота сложили пищу.

Конечно, кот был совершенно слеп.
Годов-то! Шаг людского поколенья!
Но знал весь двор, недаром ел свой хлеб,
Терпя от деток ласки и глумленье.

И мало кто догадываться мог,
Пока во двор не влезла эта стройка,
Что кот чутьём держался двух дорог:
Подвал – пригорок солнечный – помойка.

…Подняли блоки, выбрали настил.
Курил, молчал прораб, серее стали.
Пришёл «фронтальный», яму завалил,
А мужики землицу притоптали.

Переместили стройку во дворе,
Нашлись и аргументы, и ресурсы.
И будка поднялась на пустыре,
И кот шагал к помойке нужным курсом…

Пусть скажут мне, прервав рассказа нить:
«Так не бывает! Вечно врут писаки!»…
Да, мудрым, щедрым, мужественным быть
Не каждый сможет. Добрым – может всякий!

Владимир Макуров

[ferina]

Уже несколько дней, несколько ночей - все мысли об Украине, об Одессе... Все время пытаюсь понять что и почему...
Поэтому подборка соответствующая:
...Я не помню, сутки или десять
Мы не спим, теряя счет ночам.
Вы в похожей на Мадрид Одессе
Пожелайте счастья москвичам.

Днем, по капле нацедив во фляжки,
Сотый раз переходя в штыки,
Разорвав кровавые тельняшки,
Молча умирают моряки.

Ночью бьют орудья корпусные…
Снова мимо. Значит, в добрый час.
Значит, вы и в эту ночь в России,
Засыпая, вспомнили о нас.

Может, врут приметы, кто их знает!
Но в Одессе люди говорят:
Тех, кого в России вспоминают,
Пуля трижды бережет подряд...

Константин Симонов - 1941 год
_____________________________________-

ИЗ СЕРДЦА КРОВЬ СТРУИТСЯ!

...Наш путь - степной, наш путь - в тоске безбрежной -
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы - ночной и зарубежной -
Я не боюсь.

Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь...

И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль...
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль...

И нет конца! Мелькают версты, кручи...
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!

Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь...
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!

АЛЕКСАНДР БЛОК. НА ПОЛЕ КУЛИКОВОМ (1908)

[femme-femme]

Поэтому подборка соответствующая:

Я вот тоже давно хотела выложить это стихотворение Бродского, но боялась, что обвинят в национализме, коим вообще не страдаю.
P.S. Украину люблю безмерно, бываю (бывала ) часто...

Иосиф Бродский. На независимость Украины (1994)

Дорогой Карл XII, сражение под Полтавой,
слава Богу, проиграно. Как говорил картавый,
"время покажет Кузькину мать", руины,
кости посмертной радости с привкусом Украины.
То не зелено-квитный, траченный изотопом,--
жовто-блакытный реет над Конотопом,
скроенный из холста, знать, припасла Канада.
Даром что без креста, но хохлам не надо.
Гой ты, рушник, карбованец, семечки в полной жмене!
Не нам, кацапам, их обвинять в измене.
Сами под образами семьдесят лет в Рязани
с залитыми глазами жили, как при Тарзане.
Скажем им, звонкой матерью паузы медля строго:
скатертью вам, хохлы, и рушником дорога!
Ступайте от нас в жупане, не говоря -- в мундире,
по адресу на три буквы, на все четыре
стороны. Пусть теперь в мазанке хором гансы
с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.
Как в петлю лезть -- так сообща, путь выбирая в чаще,
а курицу из борща грызть в одиночку слаще.
Прощевайте, хохлы, пожили вместе -- хватит!
Плюнуть, что ли, в Днипро, может, он вспять покатит,
брезгуя гордо нами, как скорый, битком набитый
кожаными углами и вековой обидой.
Не поминайте лихом. Вашего хлеба, неба,
нам, подавись мы жмыхом и колобом, не треба.
Нечего портить кровь, рвать на груди одежду.
Кончилась, знать, любовь, коль и была промежду.
Что ковыряться зря в рваных корнях глаголом?
Вас родила земля, грунт, чернозем с подзолом.
Полно качать права, шить нам одно, другое.
Это земля не дает вам, кавунам, покоя.
Ой да Левада-степь, краля, баштан, вареник!
Больше, поди, теряли -- больше людей, чем денег.
Как-нибудь перебьемся. А что до слезы из глаза --
нет на нее указа, ждать до другого раза.
С Богом, орлы, казаки, гетманы, вертухаи!
Только когда придет и вам помирать, бугаи,
будете вы хрипеть, царапая край матраса,
строчки из Александра, а не брехню Тараса.

[ferina]

Очень милые детские стихи от Masha Rupasova.
***
Мама дома?
Мамы нет.
Мама вышла.
В интернет.

Мама ищет
В интернете,
Как дела
На белом свете.

Кофе пьет,
Глазами
Водит -
Что там в мире
Происходит?

Мама, я тебе
Скажу!
В мире
Я происхожу!

***

Бабушка-прабабушка
Даже
Старше
Бабушки,
И живет она давно,
Но! -
Динозавров
Не встречала,
При лучине
Не пряла
И спала под одеялом,
А в пещере не спала.
Не пекла в углях
Косулю,
Не стреляла в дикарей...
Что ж ты делала, бабуля,
В годы юности своей?!

[Imagination]

Вслушайся в меня, как в дождь,
и так же слушай – полуотрешенно -
капель, шуршание, вода, как воздух,
и, как воздух, время,
не закатился день, не наступила ночь, личины сумерек
за поворотом, личины времени в изгибе притормозившего
стиха, вслушайся в меня, как в дождь, услышь не слыша
и вглядись в себя, уснув, когда настороже все чувства,
накрапывает слогов капель, дуновенье воды и невесомых
слов: мы те, что были, те, что есть, дни, годы, этот миг,
легчайшее время, безмерная тоска, вслушайся в меня,
как в дождь, все так же блестит влажный асфальт, пар
поднимается и плывет, опускается ночь твоим
колеблемым станом, вглядываясь в меня твоими глазами,
ночи подобно лицо твое, оплывающей молнии подобны
волосы твои, перебежав улицу, ты входишь в меня,
каплями скатываешься с моих век, вслушайся в меня,
как в дождь, блестит асфальт, ты перебегаешь улицу,
это туман плывет по улицам, это ночь прикорнула
в твоей кровати, это прибой твоего дыханья, твои пальцы
стекают по моему лбу, твои пальцы сжимают мои глаза,
твои пальцы приподнимают веки времени к все новым
встречам и воскресениям, вслушайся в меня, как
в дождь, годы проходят, возвращаясь в каждом мгновении,
слышишь свои шаги где-то рядом? Мы слышим их и там
и здесь, в том времени, и нашем, и другом, вслушайся
в шаги времени по дорогам, что исчезают без следа,
слушай, как по террасе барабанит дождь, ночь набирает
силу в аллее, луч свил гнездо в листве, сад, вздрагивая,
скользит – входи, твоя тень легла на страницу.

Октавио Пас