Парижские ароматы эпохи Просвещения и Романтизма

[Cleo]

Канализация

Парижане жаловались не только на грязь, но и на царившие в городе дурные запахи. Сетования на то, что столица превратилась в огромную «клоаку», раздавались давно, однако в XVIII столетии люди стали попросту опасаться за свое здоровье. Возникли подозрения, что зловоние экскрементов, отбросов, трупов людей и животных способно отравлять продукты питания, подвергать коррозии металлы и вызывать различные таинственные болезни. Обитательницы пансиона Ста девиц (Cent-Filles) со Старой улицы Сен-Жак (ныне улица Сансье) начали жаловаться на одуряющий запах, исходивший от кладбища Кламар еще в 1676 году, но лишь в 1775 году обслуживающий пансион врач твердо и настойчиво потребовал переселить девушек в другое место: по его словам, все пансионерки имели мертвенно-бледный цвет лица, свойственный легочным больным.

Одним из способов борьбы с отравленным воздухом стала организация подземной циркуляции сточных вод с отбросами. В Париже с давних времен существовало несколько закрытых и открытых канализационных желобов — клоак. Но угол наклона так называемой «Большой клоаки» был слишком мал, стоки там застаивались. Поэтому в 1737 году в месте соединения двух ее рукавов был устроен большой резервуар объемом в 22 000 мюидов [8] для прокачки воды. Немало времени понадобилось для того, чтобы убрать под землю шестикилометровую сточную канаву, проходившую по северным кварталам Парижа: она представляла собой выложенное камнем русло одиннадцатиметровой ширины — настоящая река помоев! Еще в 1720 году обязанность убрать эту клоаку под землю была возложена на жителей квартала Гранж-Бательер, но в 1734 году работы так и не начались. Дело сдвинулось с места только благодаря финансовой поддержке банкира Жана-Жозефа Лаборда, который проявил личный интерес к благоустройству этого района, поскольку собирался проводить в нем операции с недвижимостью. К 1775 году сточную канаву наконец убрали под землю, а над ней параллельно северным бульварам пролегли улицы Провансская, Рише, Малых конюшен (Птит-Экюри) и Большого фонтана (Шато-д’О). Именно по ним отныне двигались тяжело груженые телеги рыночных торговцев и мусорщиков, а любители прогулок верхом и в каретах могли беспрепятственно разъезжать по бульварам.

Зловоние распространяли не только клоаки. Еще в 1533 году Парижский парламент издал постановление, обязавшее всех домовладельцев оборудовать свои дома отхожими местами. В 1675 году знаменитый архитектор Франсуа Блондель уделил их описанию особое место в «Курсе архитектуры»: «Следует заботиться о чистоте и удобстве частных домов, устраивая в них отхожие ямы, которые должны быть достаточно глубокими, тщательно закрытыми, обнесенными толстыми стенами из хорошего камня. Размещать их надо подальше от погребов, колодцев, цистерн и иных мест, которые могут провонять смрадом. По возможности, надо делать так, чтобы под отхожим местом проходило русло какого-нибудь ручья или хотя бы протекали сточные воды. Если же это невозможно, отхожие ямы необходимо время от времени вычищать» [9] . Поначалу жители столицы не слишком охотно подчинялись требованиям властей — обустройство такого отхожего места, или, как выражались люди XІX века, «необходимого кабинета», влекло за собой необходимость регулярно оплачивать услуги золотарей, и именно поэтому многие предпочитали по старинке выплескивать содержимое ночных горшков прямо на улицу или же справлять малую нужду в золу камина. Тем не менее к XVIII веку большинство парижских домов уже было оборудовано примитивными «удобствами», обычно двумя: одно устраивалось внизу, в нежилом этаже, другое — наверху, под мансардами. Все нечистоты стекали по трубам в глубокую яму во дворе. Мерсье возмущался особенной неопрятностью этих частей дома: «Три четверти отхожих мест запакощены и ужасны до отвращения: в данном отношении зрение и обоняние парижан приучено к грязи. Архитекторы, стесненные ограниченными размерами домов, проложили эти трубы как придется, и наверное, ничто не удивляет иностранцев более, чем вид амфитеатра отхожих мест, громоздящихся друг над другом, соседствующих с лестницами, расположенных рядом с дверьми, возле кухонь, и распространяющих повсюду свои смрадные запахи» [10] .

Очисткой отхожих мест занимались золотари, вывозившие нечистоты из города в больших бочках. Золотари, объединенные с 1729 года в монопольную компанию, порой становились жертвами своего ремесла: по городу ходили страшные истории о том, как они теряли сознание от вони, проваливались в ямы и тонули в отвратительной жиже. Периодическое опорожнение ям, имевшихся в каждом доме, не спасало жильцов от дурных запахов, и в 1755 году некий Паргард получил привилегию на эксклюзивную поставку так называемых «вентиляторов» — особых мехов, которые должны были абсорбировать зловоние отхожих мест и рассеивать его над крышами. Однако эффект был невелик, и в 1777 году власти объявили специальный конкурс на лучшее решение этой проблемы. Три крупнейших парижских фармацевта — Пармантье, Каде де Во и Лабори — сразу же предложили использовать для этого негашеную известь и приладить к вентиляторам Паргарда угольные печки, «с помощью которых испарения выгребных ям будут превращаться в серу». В июле 1778 года Академия наук одобрила это изобретение, и в Париже мгновенно родилось новое коммерческое предприятие — «Компания вентиляторов и воздушных помп», — которое начало его эксплуатировать.

В начале и в первой половине ХIX столетия очисткой отхожих ям Парижа занималась целая дюжина ассенизаторских предприятий. Однако по мере постепенного (хотя и очень медленного) введения в обиход «английских» отхожих мест со сливом воды работы у ассенизаторов становилось все больше. Прежних телег и бочек для такого объема нечистот было уже недостаточно. Одной из попыток решить эту проблему стали «съемные выгребные ямы без запаха», изобретенные неким Матье в 1821 году. Эти вместительные емкости можно было после заполнения, не открывая, вывозить в поля и там использовать их содержимое в качестве удобрений. Однако новинка, при всей ее привлекательности, оказалась слишком дорогой: далеко не каждый домовладелец соглашался тратить 40 франков в год за установку и обслуживание, да еще платить по 2 франка за каждую вывозимую бочку. Тем не менее изобретение это представлялось современникам столь важным, что в честь него была даже выбита специальная медаль.

Остро стояла в Париже и проблема общественных туалетов. Луи-Себастьян Мерсье не обошел вниманием этот важный аспект городской жизни: «Когда нужда прихватывает вас на людной улице, вы попадаете в большое затруднение: приходится наугад искать частное отхожее место в незнакомых домах. Вы толкаетесь в двери, подобно воришкам, хотя не собираетесь ничего красть» [11] . Парижан, оказавшихся далеко от своего дома, иногда «выручали» коридоры и лестницы чужих домов, ведь входные двери днем почти всегда были открыты. Для отправления естественных надобностей использовались также набережные Сены, общественные сады и парки. Парижане облегчались даже в саду Пале-Руаяля и в тисовых аллеях парка Тюильри. Гуляющие старались держаться подальше от террас этого парка — настолько тяжелым был исходящий оттуда запах. Лишь после того, как суперинтендант королевских резиденций граф Д’Анживилье приказал вырубить тисовые аллеи, вырыть в разных концах Тюильри ямы и выстроить над ними будки, в саду стало почище; правда, за пользование эти будками-кабинками «нуждающимся» приходилось платить два су. А в 1771 году по распоряжению шефа полиции Сартина на некоторых городских перекрестках были установлены «отхожие бочки». Но, во-первых, их было явно недостаточно, а во-вторых, далеко не каждый парижанин был готов платить деньги за право «облегчиться» цивилизованным образом.

Проблема общественных туалетов сохранялась очень долго. В 1825 году Л. Альфонс, автор книги «О здоровье жителей города Парижа», упоминал среди прочих «антисанитарных» особенностей столичного быта «злоупотребление, на которое принято закрывать глаза, злоупотребление отвратительное, чудовищное: тысячи каменщиков, маляров, плотников и других рабочих, а также рассыльные, кучера фиакров и кабриолетов, не имея места, где могли бы они справить неотложную нужду, используют для этого проезжую часть». Правда, начиная с середины 1820-х годов в Париже стали появляться первые бесплатные общественные туалеты, однако широкое распространение писсуары получили лишь после 1830 года. Впрочем, еще в 1838 году П. А. Вяземский жаловался в письме к родным на парижские контрасты:


«Вообще здесь царство объядения. На каждом шагу хотелось бы что-нибудь съесть. Эти лавки, где продаются фрукты, рыба, орошаемая ежеминутно чистою водою, бьющею из маленьких фонтанов, вся эта поэзия материальности удивительно привлекательна. Между тем тут же вонь, улицы… как трактирный нужник, и много шатающейся грязи в грязных блузах. Живи и жить давай другим. Требование отменной чистоты везде и всегда есть тоже деспотизм. На чистоту надобно много издерживать времени, а время здесь дорого, дороже нежели где-нибудь. Из общих и главных вольностей здешней конституционной жизни замечательны две: кури на улицах сколько хочешь и…, где попадется. И то, и другое имеет свою приятность и я ими пользуюсь. Разве это не стеснение естественных нужд человека, когда, например, хоть лопни, а не найдешь нигде гостеприимного угла для излияния потаенной скорби» [12] .

Активную роль в строительстве общественных туалетов сыграл граф де Рамбюто, префект департамента Сена в 1833–1848 годах. Именно по его инициативе в столице появились писсуары, имевшие форму каменных башенок высотой в 10–12 футов и, по замечанию писателя Поля де Кока, «напоминавшие своим видом восточные минареты». Поначалу эти конструкции были установлены в самом фешенебельном месте Парижа, где было особенно много «чистой публики» — на бульварах и в Пале-Руаяле. Затем они распространились по всему городу, и к апрелю 1843 года их имелось в Париже уже 468 штук. Впрочем, эти удобства предназначались только для мужчин. Что же касается женских общественных туалетов, то их первые образцы появились в Париже лишь при Второй империи, в самом конце 1850-х годов. В целом же проблема простейшей городской канализации была решена в Париже лишь во второй половине XIX века.