Мне по началу было очень тяжело, вплоть до депресняка. Возможно потому, что я отчасти человек еще старого пионерского поколения и мне было дико смотреть, как на лекциях все утыкаются в свои тетрадки и прикрывают их локтями, чтоб не дай бог кто-нибудь не подглядел. Я про лекции говорю, не про экзамены. А на переменках, если не дай бог чего спросишь, у всех круглые глаза: что ты, что ты, это так сложно, я сам ничего не понимаю.
В мои московские студенческие годы у нас к иностранцам относились очень с пониманием, всячески старались помочь, объяснить что-то, подсказать... Здесь мы, иностранные студенты, были откровенно людьми второго сорта. Конечно, не для преподавателей, а для однокурсников. Хотя, преподаватели тоже бывают разные.
Для меня спасением был переход с французского потока на англофонский, где учились в основном иностранцы, а французов было всего трое. Психологический климат совершенно иной, и те же французы, оказавшись в меньшинстве, себя совершенно по-другому вели. Так что дело не совсем в менталитете, а, скорее, в массовости
