Les Poupées Russes

[poisson]

из критики
За прокатным названием “Красотки” скрываются “Русские куклы” (Лес поупеес руссес, попросту “Матрешки”) — продолжение “Испанки”, трехлетней давности хита Седрика Клапиша. В старом фильме студенты из разных стран ночевали в Барселоне под одной крышей, изживали бытовую ксенофобию и познавали мир на деньги европейских налогоплательщиков. Русских в компании не было, но их очевидным образом не хватало. Кажется, Клапиш это почувствовал: действие “Красоток” отчасти происходит в Петербурге, а на саундтреке звучит Верка Сердючка.


“Испанка” была качественной комедией про вечную молодость — и даже более того. Три года назад Клапиш сделал набросок европейского общества, будущее которого зависит от молодых обормотов, парализованных грантами, субсидиями и ленью. Персонажи “Испанки” — ребята, которые не хотят быть яппи и делать карьеру, а предпочитают свободные профессии, досуг и небольшую зарплату. В ста случаях из ста они предпочли бы студенческую карточку ИСИЦ золотой карточке Виса. Для главного героя, француза Ксавье (Ромен Дюри), предполагаемая карьера в офисе обернулась кафкианским кошмаром. В финале “Испанки” он при живейшем одобрении зрителей выбрал свободу, допустимую анархию и нестабильный доход вольного литератора.

Фильм “Красотки” (бессмысленное русское название его способно расшатать любое критическое построение) никоим образом не может рассматриваться как новая ода просвещенному инфантилизму. Сиквел изобретательнее и смешнее первой части (чего стоит хотя бы вставной эпизод, в котором героиня Одри Тоту, неврастеничная мать-одиночка, рассказывает сыну сказку: “У мамы было семь принцев. Ксавье был четвертым. Она жила в разных замках”). И все-таки это уже не вполне комедия — это инвойс, счет-фактура целому европейскому поколению, в условиях постиндустриального скепсиса посмевшему сделать ставку на беззаботность.

Приходится платить. Литературные поползновения Ксавье заканчиваются на пороге равнодушных издателей. Существует он на доходы от написания чужих мемуаров и телевизионных сценариев (сериал “Безумная любовь в Венеции” — “не бойтесь клише”, “покатайте героев на гондоле”, “порадуйте зрителя”). Его экзистенциальное состояние Одри Тоту выражает формулой “привет — тридцать лет”: ни творческих свершений, ни семьи, ни собственности, ни ответственности, ни уверенности в том, что этот мир не катится в пропасть. Только пагубная привычка жить на грани мечты и реальности — привычка, которая даже в ЕС не может вечно поддерживаться грантами и гонорарами.

Евроскепсис евроскепсисом, но друг от друга героям никуда уже не деться — окружение враждебно и держаться надо вместе. Не только в силу того, что Лес поупеес руссес являются франко-британской копродукцией, но, кажется, в силу какой-то особой уверенности Клапиша опору герой находит только в старой подруге — подруге, что симптоматично, английской. Венди, барселонская соседка Ксавье, является не только проводницей лирической сюжетной линии (кстати, самой скучной в картине), но и носительницей политического месседжа. В “Испанке” ее сносило в сторону Соединенных Штатов (в лице перезрелого хиппи с гитарой), что приводило к проблемам для всех континентальных однокашников. В Лес поупеес руссес Клапиш недвусмысленно указывает на необходимость и спасительность ее альянса с Францией (в лице Ксавье).

В процессе выяснения вновь обретенных отношений Ксавье и Венди отправляются в Петербург — на свадьбу брата англичанки, полюбившего русскую девушку. Девушка эта блестяще иллюстрирует представления европейцев о нашем месте в неблагополучной семье объединившихся народов. Русская невеста — начинающая балерина Мариинского театра. Она стройна, возвышенна, глупа до святости, не владеет английским, живет в коммуналке, содержит маму, папу и брата-оболтуса (причем в отличие от своих западных ровесников оболтуса агрессивного).

Петербургский эпизод в жизни Ксавье получается не самым динамичным: Россия имеет свойство замедлять время и действие, взамен предлагая матрешку как обнадеживающую метафору конечности любого поиска. Ойкумена современного европейца заканчивается там, где пролегает идеальная по пропорциям, но не имеющая отношения к реальности улица Зодчего Росси. Путь отсюда только назад — к цивилизации, самой худшей форме человеческого существования, лучше которой ничего пока не придумано.

http://www.vedomosti.ru/newspaper/ar...05/07/14/94640