Дом тишины (детектив)

[Ева9]

Глава 4. Дневник. Запись вторая

Дорогой дневник, эта ночь, и день последующий за ней, по праву можно назвать ужасными. Я очень устала от всего этого, но я держусь, только потому что верю, что рано или поздно смогу вернуться в Марсель. И еще, потому что мне надо записать всё то, что я увидела и услышала за эти годы.

В прошлый раз я упомянула об Ирен Боте, но не рассказала, что это за женщина и как она появилась в моей жизни. Шел декабрь, это был очень холодный месяц, я же осталась в доме одна. Я жила в этой тишине, в этом холоде наедине со своими мыслями и переживаниями. В Марселе у меня больше не осталось родственников, их всех погрузили в машины и увезли. Евреи же, которым "повезло" остаться в Марселе, больше походили на запуганных, голодных крыс. Нам нечего было есть, мы ютились по норам в собственных же домах. Так работала машина правительства Виши. Нас уничтожали как класс, как людей.

Честно говоря, мой дорогой дневник, если бы не появление Ирен Боте, вряд ли бы я пережила ту зиму. У меня не хватало навыков и средств подготовить к холодам такой большой дом, я бы просто умерла от холода. Сейчас мне грустно и смешно это писать, потому что Ирен Боте стала моим спасением и моей погибелью.

Когда она появилась на пороге моего дома, я спала наверху, в кровати моей сестры. Кровать была вся в рюшах и воланах, и спать в ней мне было чуть теплее. Я проснулась тогда от шагов, я услышала, как кто-то ходит по моему дому и, при этом, абсолютно не стесняется. Дорогой дневник, представляешь, тогда у меня даже не было сил встать, я была очень слаба, меня била мелкая дрожь, я очень боялась умереть, умереть в той же постели, где умерла моя сестра.

Я слышала, как шаги поднимаются по лестнице, как кто-то неторопливо идет по второму этажу и раз за разом открывает запертые мной же комнаты. Дом, который почти умер вместе со мной, так же, как и я, начал просыпаться. Мы встрепенулись с ним вместе. Мой дорогой дневник, ты даже не можешь себе представить, как же мне было страшно! Я вся сжалась, я ждала того момента, когда откроется и моя дверь.

И вот, она открылась. На пороге стояла высокая, грузная женщина, на ней было подобие какой-то простой прически, какие-то скудные локоны, так заплетали себя женщины Баварии и Лотарингии, на ней была серая форма, сшитая по ее фигуре, но самое страшное, что на ней было - это ее глаза и ее улыбка. Я смотрела на нее в ужасе. Она же тоже была удивлена, когда увидела меня, тем более, в таком антураже. Помню, как она сказала по-немецки: "Was für ein schönes deutsches mädchen!" (Какая прекрасная немецкая девочка!). Я хорошо знала немецкий, у нас в классах была очень хорошая учительница-немка. И, дорогой дневник, мне очень повезло, что я не прогуливала её уроки.

Ирен Боте была в восторге, я помню её первую реакцию на меня, думаю, это очень повлияло на её дальнейшее отношение ко мне. Потому что Ирен Боте - чудовище, палач, убийца и психопат в одном лице. Но тогда она улыбалась, она смотрела на меня, обездвиженную, лежавшую, точно кукла, в этих атласах и рюшах, лежавшую неподвижно в детской комнате, полной игрушек моей мертвой сестры.

"Jüdin?" (Еврейка?). Это был следующий вопрос от Ирен Боте, я же замешкалась с ответом, и она всё поняла. "Natürlich" (Конечно же). Я не могла понять, злится ли она или играет со мной, я и сейчас не могу этого понять. Тогда она спросила, знаю ли я немецкий, и я кивнула. Это привело ее в очередной приступ восторга, я же, дорогой дневник, была в полном замешательстве. Я не понимала, кто эта женщина, что ей от меня нужно, и зачем она со мной разговаривает.

Ирен Боте спрашивала меня о моих родителях, не было ли у меня в роду чистокровных немцев, не изменяла ли моя мать моему отцу, отчего родилась я, но на все её вопросы я отвечала отрицательно. Я была чистокровной еврейкой, и не собиралась становиться кем-то другим. Мы не гнулись, поэтому нас и убивали. Однажды, гораздо позже, когда Ирен Боте соберет в моем доме всю парижскую нацистскую знать, читай, палачей, когда они будут пьяны с сухого хереса, который я же им и буду подносить, она громко скажет, показывая на меня пальцем, что я тот самый случай, когда немецкое насилие со стороны мужчины оправдано. Она снова то ли спасла мне жизнь, то ли попыталась уничтожить то единственное, что у меня осталось - мое достоинство.

Вместе с Ирен Боте в мой дом прибыл её муж и двое её детей. Очень скоро, её дети погибнут, произойдет несчастный случай - прогулочная лодка перевернется в Лионском заливе, и они утонут. Но смерть собственных детей не затронет ни одну струну в душе Ирен Боте, даже мне было их жаль, они не сделали мне ничего плохого, это были обычные мальчики, обычные дети. Но, видимо, дети всегда искупают грехи своих родителей.

Муж Ирен Боте был странным, инфантильным человеком. Всё, что я о нем знала - у него были утренние мигрени, и он занимал какой-то пост в новом правительстве сумасшедшего фанатика Гитлера. Несколько раз его пытались убить враги нового режима, но каждый раз, получая по новому ранению, он оставался жить. Вот и сейчас, получив очередное ранение, они с женой приняли решение поправить здоровье здесь, на юге Франции, после чего, как планировалось, Ирен Боте отправится на службу в Равенсбрюк, а ее муж с детьми вернутся в Берлин.

Дорогой дневник, тогда я еще ничего не знала о концентрационных лагерях, мне неоткуда было это знать, я должна была прислуживать Ирен Боте и не задавать лишних вопросов. Муж Ирен Боте умер вслед за детьми от осложнений после ранения, я же верила в то, что его убил мой дом. Помню, как Ирен Боте еще ни раз скажет: "Dieses verdammte Frankreich hat alles von mir genommen!" (Эта чертова Франция отняла у меня всё!). И она была права, мы остались с ней вдвоем.