Сальваторе Адамо. Продолжение

[amorine]

И вот еще приятная новость. Журнал "Караван историй" в своем 3 номере за этот год разместил с 214 по 234 страницу статью о Сальваторе. С кучей фотографий.

Кому не терпится, может посмотреть и почитать здесь http://issuu.com/turoknata/docs/karist201303#embed
Можно листать, менять формат, читать.
А я попозже выложу в виде jpeg.

Понимая, что читать с картинки в любом случае не слишком удобно и в связи с обнаружением электонной версии статьи ( в которой, кстати, 3 фото из советских фотоархив) предлагаю во такой альтернативный вид статьи

Сальваторе Адамо: «Что скрывает ложь».

Он поет на эстраде более 50 лет. Его нежный, хрупкий голос подарил миру незабываемые любовные баллады. Например, в Японии легендарную песню «Падает снег» считают ни много ни мало японской народной… Казалось бы, за столько лет журналисты рассказали о месье Адамо все — но неужели не осталось ничего недосказанного, никаких особенных тайн, никаких личных секретов? Чтобы выяснить это, мы отправились в пригород Брюсселя, в затерянное среди лесов и озер поместье Уккел.

— Сальваторе, трудно поверить, что в этом году вы отпразднуете 70-летний юбилей. Вы потрясающе выглядите: кажется, что молодой человек неумело сделал себе легкий возрастной грим. Вы сохранили все от своей молодости — силуэт, голос, взгляд. Как победили природу?

— Да вот не уверен, что победил. Хотя противостою ей практически с младенчества, когда проблемы со здоровьем объявили на меня настоящую охоту… Но, к счастью, болезни никогда не приводили к непоправимым последствиям. (Легко вскакивает и обегает гостиную, чтобы суеверно постучать по деревянной ножке стула.)

В семь лет врачи диагностировали у меня одновременно менингит и мастоидит — это воспаление височной кости, позади уха. Тяжелые болезни грозили такому малышу отеком мозга, смертью… Меня на год положили в больницу в 90 километрах от того места, где мы жили. Будто сослали на другую планету. Чтобы поддерживать меня, мама нанялась горничной в дом богатых итальянцев, расположенный поблизости от госпиталя, в каких-то двадцати километрах. Каждый вечер после работы она садилась в автобус и приезжала ко мне, чтобы поцеловать, сказать несколько нежных слов, просто тихо посидеть у кровати. Порой она опаздывала, и я засыпал, так и не дождавшись ее.

Папа навещал меня по выходным, облачившись в воскресный костюм и шляпу. Он развлекал маленького сына «забавными историями» из своего прошлого, искусно описывая военные победы, красочно пересказывая детали операций. И лишь много позже я случайно узнал, что эти героические «воспоминания» он придумывал на ходу, чтобы повеселить меня.

Несуществующие приключения… Не они ли научили меня мечтать? Я мысленно путешествовал, пребывая в сером больничном мороке, и представлял себе, как сражался отец, когда шел в атаку. Тем временем болезнь крепко держалась за меня, врачи давали совсем мало шансов на выживание. Самым тяжким испытанием были крайне болезненные уколы в поясницу… О господи, до сих пор корчусь от одного лишь воспоминания!
В больнице служила сестра по имени Мари-Габриель, которая скрашивала будни детям, отвлекая их от болезней и страхов тем, что занималась с ними по школьной программе. Она и меня взялась учить, давая уроки чтения и письма. Я забывал об уколах, о болях, активно готовился к возвращению в школу. И случилось чудо. Болезни отступили, я стал делать успехи в освоении знаний, да такие, что, выписавшись, был принят сразу в третий класс. И учился на «отлично».
У этой истории есть трогательное продолжение. Прошло время, и в 1990 году я принимал участие в одной популярной телепередаче — эти ребята обожали в прямом эфире устраивать гостям невероятные сюрпризы. И вот в студии гаснет свет, а ведущий объявляет: «Сестра Мари-Габриель! Ваш выход». Я сначала ничего не понял. Тут в студию входит незнакомая старушка.

—Да, в 1950 году я работала в университетской клинике Святого Рафаэля, в Руане. И помогала малышам…

Когда я наконец понял, кто передо мной, то просто онемел. Помнила ли она конкретно меня? Не уверен. Она помогла стольким обреченным детям, многие из которых так и не покинули стены клиники. Я был среди прочих, без имени, без особых условий, обычный больной мальчик… Поэтому она растерянно улыбалась, явно скрывая смущение. А я в результате так разнервничался, что даже пришлось приостановить съемки.

Хотя… не все «больничные» воспоминания были такими светлыми. В палате я лежал с двумя мальчиками, их звали Жан-Пьер и Ришар. С Ришаром я потом случайно оказался в колледже Св. Фердинанда, а вот с Жан-Пьером вышла грустная история.

Мне было лет тридцать, когда я получил письмо от его родителей: «Очень хотели бы с вами повидаться, ведь вас с нашим сыном связывают тяжелые испытания в детстве. Приезжайте! Пожалуйста!» Долго откладывал эту поездку, а когда навестил, сразу почувствовал некую странность. Меня встретили люди в возрасте, родители мальчика, а Жан-Пьер, как оказалось, давно умер. Как же я тогда рассердился! Отчитал их, обвинил в том, что они используют очень интимную историю с больницей, чтобы свести знакомство со знаменитостью, о чем-то попросить. Развернулся и уехал. Это было очень жестоко с моей стороны. Со временем я понял, что был категорически не прав… Ведь их поступок объяснялся так просто — я напоминал им сына. И позвали они меня лишь затем, чтобы через меня восстановить дорогие сердцу ощущения, которые были связаны с Жан-Пьером. Испытать радость, увидев меня выросшим, здоровым, таким, каким вполне мог бы быть и их сын, если бы… Я не имел права так реагировать, но сейчас уже ничего не исправить — эти люди наверняка давно умерли, а я так и остался в их глазах жестоким, самовлюбленным болваном.