Любимые стихи

[Daira Fealinde]

А вот стихи Марии Семеновой:

Жила-поживала когда-то большая семья.
Настала пора переезда в иные края.
Когда же мешки с барахлом выносили во двор,
У взрослых с детьми разгорелся нешуточный спор.
И «против» и «за» раздавались у них голоса —
Везти или нет им с собою дворового пса.

А тот, чьих зубов опасался полуночный вор,
Лежал и внимательно слушал людской разговор.
Я стал им не нужен... Зачем притворяться живым?»
И больше не поднял с натруженных лап головы.

Спустя поколение снова настал переезд
На поиски более щедрых и солнечных мест.
И бывшие дети решали над грудой мешков —
Везти или нет им с собою своих стариков.


Одинокая птица над полем кружит.
Догоревшее солнце уходит с небес.
Если шкура сера и клыки что ножи,
Не чести меня волком, стремящимся в лес.

Лопоухий щенок любит вкус молока,
А не крови, бегущей из порванных жил.
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,
Расспроси-ка сначала меня, как я жил.

Я в кромешной ночи, как в трясине, тонул,.
Забывая, каков над землёй небосвод.
Там я собственной крови с избытком хлебнул —
До чужой лишь потом докатился черёд.

Я сидел на цепи и в капкан попадал,
Но к ярму привыкать не хотел и не мог.
И ошейника нет, чтобы я не сломал,
И цепи, чтобы мой задержала рывок.

Не бывает на свете тропы без конца
И следов, что навеки ушли в темноту.
И ещё не бывает, чтоб я стервеца
Не настиг на тропе и не взял на лету.

Я бояться отвык голубого клинка
И стрелы с тетивы за четыре шага.
Я боюсь одного — умереть до прыжка,
Не услышав, как лопнет хребет у врага.

Вот бы. где-нибудь в доме светил огонёк,
Вот бы кто-нибудь ждал меня там, вдалеке...
Я бы спрятал клыки и улёгся у ног.
Я б тихонько притронулся к детской щеке.

Я бы верно служил, и хранил, и берёг —
Просто так, за любовь! — улыбнувшихся мне...
...Но не ждут, и по-прежнему путь одинок,
И охота завыть, вскинув морду к луне.


Расскажу я вам, люди,
Не совсем чтоб о чуде —
Будет прост мой недолгий рассказ —
В рыжей шкуре я бегал
И любил человека:
Это счастьем зовётся у нас.
Сын старинной породы,
Я нанизывал годы,
Ликовал, отмечая весну.
Время мчалось недаром —
Стал я сивым и старым
И однажды навеки уснул.
Вытер слезы хозяин:
«Больше ты не залаешь,
Не примчишься, как прежде, на зов.
Спи спокойно, мой милый...»
Но какая могила
Удержала собачью любовь?
Убегать беззаботно,
Оставлять без присмотра
Тех, кого на земле защищал?!
Да когда так бывало,
Чтоб меня не дозвались,
Чтоб на выручку я опоздал?..
...А потом было вот что.
Как-то зимнею ночью
Возвращался хозяин домой.
Я — по обыкновенью —
Бестелесною тенью
Провожал, укрываемый тьмой.
Было тихо вначале,
Только сосны шептали
Да позёмка мела под луной...
Недоступную взгляду
Я почуял засаду
У развилки дороги лесной!
«Что, хозяин, мне делать?
Мне, лишённому тела,
Как тебе на подмогу успеть?..»
Я рванулся из тени,
Из нездешних владений,
И возник перед ним на тропе!
Перед смертью-старухой
Я не ползал на брюхе,
Не скулил, не просился назад.
Под напором свирепым
Просто лопнули цепи —
«Поспеши, мой хозяин и брат!»
Изумлён нашей встречей,
Он пошёл, не переча,
Доверяя любимому псу,
По тропе безымянной
Прочь от тех окаянных,
Затаившихся в тёмном лесу.
И до самого дома
По дороге знакомой
Мы дошли, точно в прежние дни.
Как бывало — бок о бок...
Лишь следы по сугробам
На двоих оставались одни.


Из-за пазухи вынув щенка-сироту,
Обратился Хозяин со словом к коту:
«Вот что, серый! На время забудь про мышей:
Позаботиться надобно о малыше.
Будешь дядькой кутёнку, пока подрастёт?» —
«Мур-мур-мяу!» — согласно ответствовал кот.
И тотчас озадачился множеством дел —
Обогрел, и утешил, и песенку спел.
А потом о науках пошёл разговор:
Как из блюдечка пить, как проситься во двор,
Как гонять петуха и сварливых гусей...
Время быстро бежало для новых друзей.
За весною весна, за метелью метель...
Вместо плаксы щенка стал красавец кобель.
И, всему отведя в этой жизни черёд,
Под садовым кустом упокоился кот.
Долго гладил Хозяин притихшего пса...
А потом произнёс, поглядев в небеса:
«Все мы смертны, лохматый... Но знай, что душа
Очень скоро в другого войдёт малыша!»
Пёс послушал, как будто понять его мог,
И... под вечер котёнка домой приволок.
Тоже — серого! С белым пятном на груди!..
Дескать, строго, Хозяин, меня не суди!
Видишь, маленький плачет ? Налей молока!
Я же котику дядькой побуду пока...


Зубов отточен ряд
И нехорош, мой взгляд:
Я — пёс! За тысячу шагов
Учует злых врагов
Мой нос.

Кого-то подстегнёт,
Кого-то отпугнёт
Мой вид.
Я схватки не ищу,
Но в жизни не спущу
Обид!

Щетина на хребте.
Сверкают в темноте
Клыки.
Я — зверь среди зверей.
Ну — у кого острей
Клинки?!.

...А ты со мной не схож.
Ты кроток, тонкокож,
Несмел.
Ты в драке не боец.
Ты вражеских сердец
Не ел!..

Ты только мудрых книг
Величие постиг.
Твой нрав
Опередил наш век.
Ты просто — человек.
Ты — прав!

Неблизок твой рассвет.
Покамест даже нет
Свечи!..
Но я, матёрый зверь,
Прошу уже теперь:
Учи...

[Daira Fealinde]

Надеюсь, не убьют меня за такое количество стихов?

[Трень-Брень]

Трень-Брень,спасибо. Я сама над этим стихотвореним долго рыдала


И то, которое Вы сейчас выложили, тоже очень сильное - хотя я и не люблю кошек...

Ну... у меня всё детство коты/кошки были - мурчавые, а затем - собаки - любопытноносые...

Вот... приходилось терять собак...
Последний пёс... - каааак он хворал... помер.
Так что.. - за душу - да! - цепляют стихи , не то слово!

И не устаю поражаться ( классика поэтическая ... эт - на века! Эт - неоспоримо ! ) , не устаю поражаться талантам, рассыпанным нынче в сети! Кааак же это здорово, что можно прочесть и то , и это!
Только успевай!

И вот эти - чУдные строки!

Пятый год их оградки шиповник и плющ увивает.
А они до сих пор всё снятся и снятся друг другу. (c)

Спасибо, Daira Fealinde!

[Трень-Брень]

Девочки, мои хорошие, начиталась ваших стихов - сижу, реву как крокодил..

Аха....Вся душа - кверх-тормашками, а глаза - на мокром месте.
Эх...
Такая тема.

Помните, ещё со школьной скамьи?
Тааaaaкое было - детское - потрясение. До сих ведь пор!

Сергей Есенин.

Песнь о собаке

Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.

До вечера она их ласкала,
Причесывая языком,
И струился снежок подталый
Под теплым ее животом.

А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.

По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать…
И так долго, долго дрожала
Воды незамерзшей гладь.

А когда чуть плетясь обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из ее щенков.

В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.

И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.

[Daira Fealinde]

Спасибо, Daira Fealinde!

*застеснявшись* да не за что, рада быть полезной!

Сделала все-таки подборку стихов любимого автора - Натальи Васильевой:

* * *
Размышления -
мыши в подвалах
тюрьмы одиночества.
Только - кровью из горла -
слепые слова
пророчества
Немота, словно вакуум,
легкие рвет
в клочья:
Не спасти захлебнувшихся
горькой водой
ночи.


* * *
На кладбище случайно залетевший
Воздушный шар: - бездомная душа?
Шальная мысль? - беспомощный зверек,
Блуждающий по выжженным равнинах,
Из Некогда бегущий в Никогда,
Где пепел заметет ненужный след
Притихшего пушистого сурка?...

* * *
Не просите.
Особенно тех, кто сильнее.
Не стучите.
В прошлое заперты двери.
Не ищите
Сочувствия в мертвых глазах.
Немота захлестнула, как провод, шею.
Всевидящий Глаз - отрицание веры -
В небесах.
Не-любовь.
...под полынным небом...
Без-надежность.
...горсть можжевеловых ягод...
Безверье.
...в мишурном терновом венце...
Причащенной кровавым хлебом -
Глоток милосердного яда
В конце.

* * *
Выступает кровь
на изломе будничных слов.
Выступает боль
на местах временных швов.
Выступает полынь
на незатянувшихся рвах,
Как следы гвоздей
на запястьях провидческих снов.
Выступает крик
на запекшихся сжатых губах.
Как всесильная Тьма
из сгустков крови костров,
Прорастает молчанье
из зерен слепых голосов -
Зверь, исполнен очей...

СТЕКЛЯННАЯ СТЕНА - IV

- Об стену!
На грязном асфальте - распятие тела:

Паденье.

С неба седьмого - во двор закоптелый.
Четыре стеклянных стены. В заключенье -

Паденье.

...Знаешь, как ветви вишни пружинят
под крылья ломающим телом?

Паденье.

Снега ожог - не в бездну, а в белое.
"Скорая помощь" в безмолвных аллеях.
("Кино" - это тоже звезда,
Распятая в черном квадрате,
Как "Нате!")

Паденье.

Голос, как визг циркулярки, вьедливый:
"Жизни и смерти не знаете цену!" -
Об стену!.. -

Паденье.

...Но если бессмысленно биться об стену -
Бездушье толкает в колодец забвенья.
Стеклянный квадрат означает паденье,
Но -
вниз или вверх?..

...И я падаю,
падаю,
падаю...

Когда я упаду на асфальт -
не бойся:
я отползу в сторону,
чтобы ты
не споткнулся.

ЛИЦА

На Арбате,
Как известно, разгул рифмоплетства и демократии.
"А вот стихи, кому стихи -
Нерифмованные, нелитованные,
С пылу, с жару, два рубля пара!.."
...На заборе снежным квадратом
Висит объявление: "Продается душа."

Как просто Христа хлестать стихами!
Он не ответит вам эпиграммой,
И на штампованном гипсе распятий
Вы его распинаете - сами.

...Ура - перестройке!
Теперь - можно!..
Горькую правду - с фруктовым мороженым.

Слепые обрюзгшие морды -
Как белые стекла морга.

Спохватившийся Город
Отмывает осколки Сухаревой башни
От грязи - на Патриарших,
И рыдает над церковью развороченной:
"Доченька!"

...Мимо -
Через октябрьский снежный ад -
Ангел-хранитель в джинсах потертых.
Или - Понтий Пилат.
Или Воланд, надевший маску актера.

Чье-то обморочное лицо слева -
Как выходец с того света;
В зубах сигарета:
"Меня зовут Фрида, о королева..."
И ждет ответа.

Святая -
Час, как из реанимации, -
Уже огрызается:
"Себе, а не вам, режу вены -
Какое вам дело!.."
Одинокая Маргарита,
Не дождавшаяся Воланда.

Пятидолларовая Магдалина,
Не дождавшаяся Христа...

На нелепом паркетном Монмартре
Старый жонглер в шапке с бантами -
холодно! -
Подбрасывает три мяча,
В которых звенит -
пустота.

* * *
"Добрый человек! Поверь мне..."
/М. Булгаков, "Мастер и Маргарита"/

Чье-то слепое лицо среди мрака -
Белым пятном в перекрестьe окна.
Тусклой жестянкой дорожного знака
За провода зацепилась луна.

Словно монета - орел или решка? -
Вега прилипла к небесному дегтю.
Полночь с застывшей холодной усмешкой
Звезды, как иглы, вгоняет под ногти.

Город - бездонная черная прорва -
Гасит сознание, как хлороформ.
- Воздуха! -
белое хрупкое горло
Намертво стянуто черным шарфом.

Лик, что бледнее лица Абадонны,
Крик - в пустоту, и дорога - во тьму.
Холодно скалится диск телефона.
- В снег, на колени... молиться! - Кому?

Руки ломать в безысходной тоске...
В чем преступление? Кто твои судьи?
Вечной иглою засело в виске:
"Что с тобой сделали добрые люди?"

* * *
Мой Город.
У Города аритмия.
Машины тычутся, как слепые
Щенки - в упругую стену ливня
С запахом йода и валокордина.
Счетчик такси - часовая мина.
Зрячие руки. Слепые лица. Апологеты самоубийства.
Мой Город.
У Города - ностальгия
По не-вернувшимся из-за границы
Не-бытия. Прорастают полынью
Ливня стального ломкие спицы
На пустырях...

АЗБУКА БОЛИ
Ад. Бритва. Вена. Горечь. Дождь.
Ехидна. Жгут. Звезда. Игла.
Как кровь течет меж пальцев ночь,
Из раны сгустками - слова.

Крест. Лед. Молитва. Никогда.
(Кайф. Ломка. Морфий. Наркота.)
Окно. Паденье. Рана. След.
Как лимфа вязкий лунный свет.

Тень. Увертюра. Фауст. Храм.
Цыгане. Чаша. Шрам. Щепа.
Слепцом ведомая толпа
По мертво-розовым пескам.

Экклесиаст. Юрате. Яд.
Дорога - ощупью - сквозь ад.



ШУТ САТАНЫ



"Уже не смеется."
(Надпись на моем кресте.)

М. Цветаева

В багряном -
насмешка над "пурпуром власти"! -
впитавшем
нессову кровь -
вперед,
вниз,
за скатившимся с лестницы эхом -
алым смехом:
"Встать!
Шут идет!"

Смейтесь! -
и я посмеюсь над собой.
Улыбка
как кровь
запеклась на губах.
Смех
из горла выталкивает -
боль:
осколки стекол
в больных зрачках
окон.

Как темное зеркало
расколоты -
сны.
Душа
на дыбе
пыткой изломана.
На лобном месте -
не божий клоун:
шут Сатаны.

С костра сорвусь
комом пламени -
в липкую муть,
об истертые камни
площади -
грудью.
Грейте озябшие пальцы,
люди.
Добрые люди.

Стон -
сигаретной пачкой -
смят.

"Все приедается, даже ад."

* * *
Искры рождаются, чтоб устремляться вверх.
На безысходность страданий рожден человек.
Горько-соленый отчаянья вкус на губах.
Волчьим оскалом щерится остро - судьба.
Ангелы Тьмы играют декабрьский блюз.
Рай - этот тот же ад, но со знаком "плюс".

[неАлиса]

а вот сюрреалистические стихи в прозе ХХвек

В нашей плоти прорублено окно, оно открывается прямо в наше сердце. Внутри – необъятное озеро, к полудню сюда прилетают стрекозы, золотистые и ароматные, как пионы. Как называется это высокое дерево, к которому приходят поглазеть друг на друга животные? Мы напоили его много веков назад. Его глотка суше соломы, в ней безмерные запасы пепла. Раздаются раскаты смеха, однако не смотрите подолгу без подзорной трубы. Кто угодно может зайти в этот кровавый коридор, где развешаны наши грехи, прелестные картинки, хотя и в серых тонах.
Нам остаётся только раскрыть ладони и грудь, и разоблачиться, как этот солнечный день. "Знаешь, сегодня вечером будет совершено зелёное преступление. А ты и не ведал, друг мой. Распахни эту дверь широко-широко, скажи себе: "Сейчас глубокая ночь, день умер в последний раз".

История возвращается вспять, в учебник с обложкой в серебряных точечках, и самые блистательные актёры готовятся к выходу на сцену. Это представители растительного царства во всей красе, они скорее мужские, чем женские, а подчас и то и другое вместе. Они многократно перекручиваются, прежде чем угаснуть папортниками. Самые очаровательные успокаивают нас своими сахарными ладонями, и наступает весна. Мы не надеемся вытянуть их из 'подземных грядок вместе с рыбами разных пород. Это блюдо будет превосходно на любом столе. Как жаль, что мы уже не голодны.

(с) Андре Бретон, Филипп Супо

МАГНИТНЫЕ ПОЛЯ

[ellavi2008]

Игорь Северянин

УВЕРТЮРА

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо и остро!
Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!

Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!
Ветропросвист экспрессов! Крылолёт буеров!
Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!
Ананасы в шампанском - это пульс вечеров!

В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грезофарс...
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы - в Нагасаки! Из Нью-Йорка - на Марс!

[Imagination]

Холодные радуги в зарослях сада,
размокшие листья в затопленной яме,
и сонный ручей под дождем листопада,
и черные бабочки над пустырями...

Больная трава на развалинах давних,
на старых могилах, на мусорных кучах,
фасады на север и плесень на ставнях,
агония роз, и доныне пахучих...

Тоска о несбыточном, о непонятном,
о том, что исчезло, да вряд ли и было,
и темные знаки на небе закатном,
и тот, кому горько, и та, что забыла...

Хуан Рамон Хименес

[Boris]

Набоков

К РОССИИ

Отвяжись, я тебя умоляю!
Вечер страшен, гул жизни затих.
Я беспомощен. Я умираю.
от слепых наплываний твоих.

Те, кто вольно отчизну покинул,
волен выть на вершинах о ней,
но теперь я спустился в долину,
и теперь пиближаться не смей.

Навсегда я готов затаиться
и без имени жить. Я готов,
чтоб с тобою и в снах не сноситься,
отказаться от всяческих снов;

обескровить себя, искалечить,
не касаться любимейших книг,
променять на любое наречье
всё, что есть у меня, мой язык.

Но зато, о Россия, сквозь слёзы,
сквозь траву несмеженных могил,
сквозь дрожащие пятна березы,
сквозь всё то,чем я смолоду жил,

дорогими, слепыми глазами
не смотри на меня, пожалей,
не ищи в этой угольной яме,
не нащупывай жизни моей!

Ибо годы прошли и столетья,
и за горе, за муку, за стыд,
поздно, поздно, никто не ответит,
и душа никому не простит.

Париж, 1939 год

[Jurmala]

Jacques Prévert

Sables mouvants

Démons et merveilles
Vents et marées
Au loin déjà la mer s'est retirée
Démons et merveilles
Vents et marées
Et toi
Comme une algue doucement carressée par le vent
Dans les sables du lit tu remues en rêvant
Démons et merveilles
Vents et marées
Au loin déjà la mer s'est retirée
Mais dans tes yeux entrouverts
Deux petites vagues sont restées
Démons et merveilles
Vents et marées
Deux petites vagues pour me noyer.



Le miroir brisé

Le petit homme qui chantait sans cesse
le petit homme qui dansait dans ma tête
le petit homme de la jeunesse
a cassé son lacet de soulier
et toutes les baraques de la fête
tout d'un coup se sont écroulées
et dans le silence de cette fête
j'ai entendu ta voix heureuse
ta voix déchirée et fragile
enfantine et désolée
venant de loin et qui m'appelait
et j'ai mis ma main sur mon coeur
où remuaient
ensanglantés
les septs éclats de glace de ton rire étoilé.


Le cheval rouge

Dans les manèges du mensonge
Le cheval rouge de ton sourire
Tourne
Et je suis là debout planté
Avec le triste fouet de la réalité
Et je n'ai rien à dire
Ton sourire est aussi vrai
Que mes quatre vérités.

[ellavi2008]

Иван Тургенев

"КАК ХОРОШИ, КАК СВЕЖИ БЫЛИ РОЗЫ... "

Где-то, когда-то, давно-давно тому назад, я прочел одно стихотворение. Оно скоро позабылось мною... но первый стих остался у меня в памяти:

Как хороши, как свежи были розы...

Теперь зима; мороз запушил стекла окон; в темной комнате горит одна свеча. Я сижу, забившись в угол; а в голове всё звенит да звенит:

Как хороши, как свежи были розы...

И вижу я себя перед низким окном загородного русского дома. Летний вечер тихо тает и переходит в ночь, в теплом воздухе пахнет резедой и липой; а на окне, опершись на выпрямленную руку и склонив голову к плечу, сидит девушка — и безмолвно и пристально смотрит на небо, как бы выжидая появления первых звезд. Как простодушно-вдохновенны задумчивые глаза, как трогательно-невинны раскрытые, вопрошающие губы, как ровно дышит еще не вполне расцветшая, еще ничем не взволнованная грудь, как чист и нежен облик юного лица! Я не дерзаю заговорить с нею — но как она мне дорога, как бьется мое сердце!

Как хороши, как свежи были розы...

А в комнате всё темней да темней... Нагоревшая свеча трещит, беглые тени колеблются на низком потолке, мороз скрыпит и злится за стеною — и чудится скучный, старческий шёпот...

Как хороши, как свежи были розы...

Встают передо мною другие образы... Слышится веселый шум семейной деревенской жизни. Две русые головки, прислонясь друг к дружке, бойко смотрят на меня своими светлыми глазками, алые щеки трепещут сдержанным смехом, руки ласково сплелись, вперебивку звучат молодые, добрые голоса; а немного подальше, в глубине уютной комнаты, другие, тоже молодые руки бегают, путаясь пальцами, по клавишам старенького пианино — и ланнеровский вальс не может заглушить воркотню патриархального самовара...

Как хороши, как свежи были розы...

Свеча меркнет и гаснет... Кто это кашляет там так хрипло и глухо? Свернувшись в калачик, жмется и вздрагивает у ног моих старый пес, мой единственный товарищ... Мне холодно... Я зябну... И все они умерли... умерли...

Как хороши, как свежи были розы...

[Трень-Брень]

Набоков

К РОССИИ

Отвяжись, я тебя умоляю!
Вечер страшен, гул жизни затих.
Я беспомощен. Я умираю.
от слепых наплываний твоих.

Те, кто вольно отчизну покинул,
волен выть на вершинах о ней,
но теперь я спустился в долину,
и теперь пиближаться не смей....

Ох, Борис!
Прочла Набоковское стихотворение и стало почему-то таааак тревожно.
Не могу понять и уловить тревогу: почему?
Такаaaaaaя грустная безысходность щемит в тех строках...

С Вашего позволенья - грустные, но - оптимистически-светлые строки А. Галича Вам - навстречу!

Александр Галич «Когда я вернусь...»

Когда я вернусь
Когда я вернусь - ты не смейся, - когда я
вернусь,
Когда пробегу, не касаясь земли, по
февральскому снегу,
По еле заметному следу к теплу и ночлегу,
И, вздрогнув от счастья, на птичий твой
зов оглянусь,
Когда я вернусь, о, когда я вернусь...
Послушай, послушай - не смейся, - когда я
вернусь,
И прямо с вокзал, разделавшись круто с
таможней,
И прямо с вокзала в кромешный, ничтожный,
раешный
Ворвусь в этот город, которым казнюсь и
клянусь,
Когда я вернусь, о, когда я вернусь...
Когда я вернусь, я пойду в тот единственный дом,
Где с куполом синим не властно соперничать небо,
И ладана запах, как запах приютского хлеба,
Ударит меня и заплещется в сердце моем...
Когда я вернусь... О, когда я вернусь...
Когда я вернусь, засвистят в феврале соловьи
Тот старый мотив, тот давнишний, забытый,
запетый,
И я упаду, побежденный своею победой,
И ткнусь головою, как в пристань, в колени твои,
Когда я вернусь.. А когда я вернусь?

***

[Boris]

С Вашего позволенья - грустные, но - оптимистически-светлые строки А. Галича Вам - навстречу!

Я и сам открыл для себя это стихотворение Набокова совсем недавно. А Галича, наоборот, очень люблю с давних пор.

У них такая разная судьба, и поэтика, и философия, и происхождение, что... я даже не знаю, по каким пунктам их можно сопоставлять. Хотя люблю обоих.

Конечно, Галич нам ближе, потому что он из нашей среды.

[ellavi2008]

Евгений Евтушенко

ПИСЬМО В ПАРИЖ

Когда мы в Россию вернемся?
Г. Адамович

Нас не спасает крест одиночеств.
Дух несвободы непобедим.
Георгий Викторович Адамович,
а вы свободны,
когда один?
Мы, двое русских,
о чем попало
болтали с вами
в кафе «Куполь»,
но в петербуржце
вдруг проступала
боль крепостная,
такая боль...
И, может, в этом
свобода наша,
что мы в неволе,
как ни грусти,
и нас не минет
любая чаша,
пусть чаша с ядом
в руке Руси.
Георгий Викторович Адамович,
мы уродились в такой стране,
где тягу к бегству не остановишь,
но приползаем —
хотя б во сне.
С ней не расстаться,
не развязаться.
Будь она проклята,
по ней тоска
вцепилась, будто репей рязанский,
в сукно парижского пиджака.
Нас раскидало,
как в море льдины,
расколошматило,
но не разбив.
Культура русская
всегда едина
и лишь испытывается
на разрыв.
Хоть скройся в Мекку,
хоть прыгни в Лету,
в кишках — Россия.
Не выдрать!
Шиш!
Невозвращенства в Россию нету.
Из сердца собственного не сбежишь.

[Daira Fealinde]

Евгений Евтушенко

ПИСЬМО В ПАРИЖ

Потрясающе. Спасибо огромное.

[Daira Fealinde]

Кстати о Галиче...Вот, что мне у него нравится:

КАДИШ
Поэма

Памяти великого польского писателя, врача и педагога
Януша Корчака, погибшего вместе со своими воспитанниками из
варшавской школы - интерната "Дом сирот" в лагере
уничтожения Треблинка.

Как я устал повторять бесконечно все то же и то же,
Падать и вновь на своя возвращаться круги...
Я не умею мольться, прости меня, Господи Боже,
Я не умею молиться, прости меня и помоги!..

А по вечерам все так же,как ни в чем не бывало, играет музыка:

- Сэн-Луи блюз -
Ты во мне как боль, как ожог,
Сэн-Луи блюз -
Захлебывается рожок!
А вы сидите и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
Вы платите деньги и слушаете,
Вы жрете, пьете и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
И поет мой рожок про дерево,
На котором я вздерну вас!
Да-с, да-с...

"Я никому не желаю зла, не умею, просто не знаю, Как это делается".
Януш Корчак. Дневник.
...Уходят из Варшавы поезда,
И все пустее гетто, все темней,
Глядит в окно чердачная звезда,
Гудят всю ночь, прощаясь, поезда,
И я прощаюсь с памятью своей...

- Цыган был вор, цыган был врун,
Но тем милей вдвойне,
Он трогал семь певучих струн
И улыбался мне,

И говорил:"Учись, сынок,
Учи цыганский счет -
Семь дней в недели создал Бог,
Семь струн в гитаре - черт,
И он ведется неспроста
Тот хитрый счет, пойми,
Ведь даже радуга, и та,
Из тех же из семи
Цветов..."

...Осенней медью город опален,
А я - хранитель всех его чудес,
Я неразменным одарен рублем,
Мне ровно дважды семь, и я влюблен
Во всех дурнушек и во всех принцесс!

- Осени меня своим крылом,
Город детства с тайнами неназванными,
Счастлив я, что и в беде, и в праздновании
Был слугой твоим и королем!..
Я старался сделать все,что мог,
Не просил судьбу ни разу: высвободи!
И скажу на самой смертной исповеди,
Если есть на свете детский Бог:
Все я, Боже, получил сполна,
Где, в которой расписаться ведомости?
Об одном прошу, спаси от ненависти,
Мне не причитается она.

...И вот я врач, и вот военный год,
Мне семью пять, а веку семью два,
В обозе госпитальном кровь и пот,
И кто-то, помню, бредит и поет
Печальные и странные слова:
"Гори,гори, мою звезда,
Звезда любви, звезда приветная,
Ты у меня одна заветная,
Другой не будет..."

Ах, какая в тот день приключилась беда,
По дороге затопленной, по лесу,
Чтоб проститься со мною, с чужим, навсегда,
Ты прошла пограничную полосу.

И могли ль мы понять в том году роковом,
Что беда эта станет пощадою,
Полинявшее знамя пустым рукавом
Над платформой качалось дощатою.

Наступила внезапно чужая зима,
И чужая, и все-таки близкая,
Шла французская фильма в дрянном синема
Барахло торговали австрийское.

Понукали извозчики дохлых коняг,
И в кафе, заколоченном наглухо,
Мы с тобою сидели и пили коньяк,
И жевали засохшее яблоко.

И в молчаньи мы знали про нашу беду,
И надеждой не тешились гиблою...
И в молчаньи мы пили за эту звезду,
Что печально горит над могилою!..
"Умру ли я, ты над могилою
Гори, сияй, моя звезда..."

...Уходят из Варшавы поезда,
И скоро наш черед, как ни крути,
Ну, что ж, гори, гори, моя звезда,
Моя шестиконечная звезда,
Гори на рукаве и на груди!

- Окликнет эхо давним прозвищем,
И ляжет снег покровом пряничным,
Когда я снова стану маленьким,
А мир опять большим и праздничным,

Когда я снова стану облаком,
Когда я снова стану зябликом,
Когда я снова стану маленьким
И снег опять запахнет яблоком,

Меня снесут с крылечка, сонного,
И я проснусь от скрипа санного,
Когда я снова стану маленьким,
И мир чудес открою заново.

...Звезда в окне и на груди звезда,
И не поймешь, которая ясней,
А я устал, и, верно, неспроста
Гудят всю ночь, прощаясь, поезда,
И я прощаюсь с памятью моей...

А еще жила в "Доме сирот" девочка Натя. После тяжелой болезни она не могла ходить, но зато хорошо рисовала и сочиняла песенки - вот одна из них:

ПЕСЕНКА ДЕВОЧКИ НАТИ ПРО КОРАБЛИК

Я кораблик клеила
Из цветной бумаги,
Из коры и клевера,
С клевером на флаге.
Он зеленый, розовый,
Он в смолистых каплях,
Клеверный, березовый,
Славный мой кораблик,
славный мой кораблик!..

А когда забулькают
Ручейки весенние,
Дальнею дорогою,
Синевой морской

Поплывет кораблик мой
К острову Спасения,
Где ни войн, ни выстрелов, -
Солнце и покой.

Я кораблик ладила,
Пела, словно зяблик,
Зря я время тратила -
Сгинул мой кораблик.
Не в грозовом отблеске,
В буре, урагане -
Попросту при обыске
Смяли сапогами,
Смяли сапогами...

Но когда забулькают
Ручейки весенние,
В облаках приветственно
Протрубит журавль,
К солнечному берегу,
К острову Спасения
Чей-то обязательно
Доплывет корабль!

...Когда-нибудь, когда вы будете вспоминать имена героев, не забудьте, пожалуйста, я очень прошу вас, не забудьте Петра Залевского, бывшего гренадера, инвалида войны, служившего сторожем у нас в "Доме сирот" и убитого польскими полицаями во дворе осенью 1942 года.

Он убирал наш бедный двор,
Когда они пришли,
И странен был их разговор,
Как на краю земли,
Как разговор у той черты,
Где только "нет" и "да".
Они ему сказали:"Ты,
А ну, иди сюда!"
Они спросили:"Ты поляк?"
И он сказал :"Поляк".
Они спросили: "Как же так?"
И он сказал: "Вот так".
"Но ты ж, культяпый, хочешь жить,
Зачем же, черт возьми,
Ты в гетто нянчишься, как жид,
С жидовскими детьми?!
К чему - сказали - трам-там-там,
К чему такая спесь?!
Пойми - сказали - Польша там!"
А он ответил:"Здесь!
И здесь она и там она,
Она везде одна -
Моя несчастная страна,
Прекрасная страна".
И вновь спросили:"Ты поляк?"
И он сказал:"Поляк".
"Ну, что ж , - сказали,- Значит, так?"
И он ответил:"Так".
"Ну, что ж, - сказали, - Кончен бал!"
Скомандовали:"Пли!"
И прежде, чем он сам упал,
Упали костыли,
И прежде, чем пришли покой,
И сон, и тишина,
Он помахать успел рукой
Глядевшим из окна...

О, дай мне Бог конец такой,
Всю боль испив до дна,
В свой смертный миг махнуть рукой
Глядящим из окна!

А потом наступил такой день,когда "Дому сирот", детям и воспитателям было приказано явиться с вещами на Умшлягплац (так называлась при немцах площадь у Гданьского вокзала).

Эшелон уходит ровно в полночь,
Паровоз-балбес пыхтит: - Шалом!
Вдоль перрона строем стала сволочь,
Сволочь провожает эшелон.
Эшелон уходит ровно в полночь,
Эшелон уходит прямо в рай,
Как мечтает поскорее сволочь
Донести, что Польша "юденфрай".
"Юденфрай" Варшава, Познань, Краков,
Весь протекторат из края в край
В черной чертовне паучьих знаков,
Ныне и вовеки - "юденфрай"!

А на Умшлягплаце, у вокзала
Гетто ждет устало - чей черед?
И гремит последняя осанна
Лаем полицая:
- "Дом сирот!"

Шевелит губами переводчик,
Глотка пересохла, грудь в тисках,
Но уже поднялся старый Корчак
С девочкою Натей на руках.

Знаменосец - козырек заломом,
Чубчик вьется, словно завитой,
И горит на знамени зеленом
Клевер, клевер, клевер золотой.

Два горниста поднимают трубы,
Знаменосец выпрямил древко.
Детские обветренные губы
Запевают гордо и легко:

- Наш славный поход начинается просто -
От Старого Мяста до Гданьского моста,
И дальше, и с песней, построясь по росту -
К варшавским предместьям по Гданьскому мосту!
По Гданьскому мосту!

По улицам Гданьска, по улицам Гданьска
Шагают девчонки Марыся и Даська,
А маленький Боля, а рыженький Боля
Застыл, потрясенный, у края прибоя,
У края прибоя!..

...Пахнет морем, теплым и соленым,
Вечным морем и людской тщетой,
И горит на знамени зеленом
Клевер, клевер, клевер золотой!

Мы идем по четверо, рядами,
Сквозь кордон эсэсовских ворон...
Дальше начинается преданье -
Дальше мы выходим на перрон.

И бежит за мною переводчик,
Робко прикасается к плечу:
"Вам разрешено остаться, Корчак!"
Если верить сказке, я молчу.

К поезду, к чугунному парому,
Я веду детей, как на урок,
Надо вдоль вагонов по перрону,
Вдоль, а мы шагаем поперек!

Рваными ботинками бряцая,
Мы идем не вдоль, а поперек!..
И берут, смешавшись, полицаи
Кожаной рукой под козырек.

И стихает плач в аду вагонном,
И над всей прощальной маятой -
Пламенем на знамени зеленом
Клевер, клевер, клевер золотой!..

Может, в жизни было по-другому,
Только эта сказка вам не врет,
К своему последнему вагону,
К своему чистилищу-вагону,
К пахнущему хлоркою вагону
С песнею подходит "Дом сирот":

- По улицам Лодзи, по улицам Лодзи,
Шагают ужасно почтенные гости,
Шагают мальчишки, шагают девчонки,
И дуют в дуделки, и крутят трещотки!
И крутят трещотки!
Ведут нас дороги, и шляхи, и тракты
В снега Закопане, где синие Татры,
На белой вершине - зеленое знамя,
И вся наша медная Польша под нами!
Вся Польша...

И тут кто-то, не выдержав, дал сигнал к отправлению - и эшелон Варшава-Треблинка задолго назначенного часа - случай совершенно невероятный, - тронулся в путь...

Вот и кончена песня.
Вот и смолкли трещетки.
Вот и скорчено небо
В переплете решетки.
И державе своей
Под вагонную тряску
Сочиняет король
Угомонную сказку...

- Итак, начнем, благословясь!
Лет сто тому назад
В своем дворце неряха-князь
Развел везде такую грязь,
Что был и сам не рад,
И, как-то, очень рассердясь,
Призвал он маляра.
"А не пора ли, - молвил князь, -
Закрасить краской эту грязь?"
Маляр сказал: "Пора,
Давно пора, вельможный князь,
Давным-давно пора!"
И стала грязно-белой грязь,
И стала грязно-синей грязь,
И стала грязно-желтой грязь
Под кистью маляра.
А потому что грязь есть грязь,
В какой ты цвет ее ни крась!..

...Нет, некстати была эта сказка, некстати,
И молчит моя милая чудо-держава...
А потом неожиданно голосом Нати
Невпопад говорит: "До свиданья, Варшава!"
И тогда, как стучат колотушкой о шпалу,
Застучали сердца - колотушкой о шпалу,
Загудели сердца:"Мы вернемся в Варшаву!
Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!"
По вагонам, подобно лесному пожару,
Из вагона в вагон, от состава к составу,
Как присяга гремит: "Мы вернемся в Варшаву!
Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!
Пусть мы дымом растаем над адовым пеклом,
Пусть тела превратятся в горючую лаву, -
Но водой, но травою, но ветром, но пеплом
Мы вернемся, вернемся, вернемся в Варшаву!"
. . . . . .

А мне-то, а мне что делать?
И так мое сердце - в клочьях!
Я в том же трясусь вагоне,
И в том же горю пожаре,
Но из года семидесятого
Я вам кричу: - Пан Корчак!
Не возвращайтесь!
Вам страшно будет в э т о й Варшаве!

Землю отмыли добела,
Нету ни рвов, ни кочек,
Гранитные обелиски
Твердят о бессмертной славе,
Но слезы и кровь забыты.
Поймите это, пан Корчак!
И не возвращайтесь,
Вам стыдно будет в э т о й Варшаве!

Дали зрелищ и хлеба -
Взяли Вислу и Татры,
Землю, море и небо:
Все, мол, наше!
А так ли?!

Дня осеннего пряжа
С вещим зовом кукушки -
Ваша? Врете, не ваша!
Это осень Костюшки!

Небо в пепле и саже
От фабричного дыма -
Ваше? Врете, не ваше!
Это небо Тувима!

Сосны - гордые стражи
Там, над Балтикой пенной, -
Ваши? Врете, не ваши!
Это сосны Шопена!

Беды плодятся весело,
Радость в слезах и корчах,
И много ль мы видели радости
На маленьком нашем шаре?!
Не возвращайтесь в Варшаву,
Я очень прошу Вас, пан Корчак!
Не возвращайтесь!
Вам нечего делать в э т о й Варшаве!

Паясничают гомункулусы,
Геройские рожи корчат,
Рвется к нечистой власти
Орава речистой швали...
Не возвращайтесь в Варшаву,
Я очень прошу Вас, пан Корчак!
Вы будете чужеземцем
В Вашей родной Варшаве!..

А по вечерам все так же играет музыка. Музыка, музыка, как ни в чем не бывало:

- Сэн-Луи блюз,
Ты во мне как боль, как ожог,
Сэн-Луи блюз -
Захлебывается рожок!
На пластинках моно и стерео,
Горячей признанья в любви,
Поет мой рожок про дерево
Там, на родине, в Сэн-Луи.
Над землей моей отчей - выстрелы,
Пыльной ночью все бах да бах!
Но гоните монету, мистеры,
И за выпивку, и за баб!
А еще, - ну прямо комедия, -
А еще за вами должок -
Выкладывайте последнее
За то, что поет рожок!
А вы сидите и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
Вы платите деньги и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
Вы жрете, пьете и слушаете,
И с меня не сводите глаз,
И поет мой рожок про дерево,
На котором я вздерну вас!
Да-с! Да-с! Да-с!

"Я никому не желаю зла, не умею,просто не знаю, как это делается".

Как я устал повторять бесконечно все то же и то же,
Падать, и вновь на своя возвращаться круги...
Я не умею молиться, прости меня, Господи Боже,
Я не умею молиться, прости меня и помоги!..

<1970>

[Small_birdie]

Максимилиан Волошин

В ВАГОНЕ

Снова дорога. И с силой магической
Все это вновь охватило меня:
Грохот, носильщики, свет электрический,
Крики, прощанья, свистки, суетня...

Снова вагоны едва освещенные,
Тусклые пятна теней,
Лица склоненные
Спящих людей.
Мерный, вечный,
Бесконечный,
Однотонный
Шум колес.
Шепот сонный
В мир бездонный
Мысль унес...
Жизнь... работа...
Где-то, кто-то
Вечно что-то
Все стучит.
Ти-та... то-та...
Вечно что-то
Мысли сонной
Говорит.
Так вот в ушах и долбит, и стучит это:
Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...
Мысли с рыданьями ветра сплетаются,
Поезд гремит, перегнать их старается...

Чудится, еду в России я...
Тысячи верст впереди.
Ночь неприютная, темная.
Станция в поле... Огни ее -
Глазки усталые, томные
Шепчут: "Иди..."
Страх это? Горе? Раздумье? Иль что ж это?
Новое близится, старое прожито.
Прожито - отжито. Вынуто - выпито...
Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...

Чудится степь бесконечная...
Поезд по степи идет.
В вихре рыданий и стонов
Слышится песенка вечная.
Скользкие стены вагонов
Дождик сечет.
Песенкой этой все в жизни кончается,
Ею же новое вновь начинается,
И бесконечно звучит и стучит это:
Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...

Странником вечным
В пути бесконечном
Странствуя целые годы,
Вечно стремлюсь я,
Верую в счастье,
И лишь в ненастье
В шуме ночной непогоды
Веет далекою Русью.
Мысли с рыданьями ветра сплетаются,
С шумом колес однотонным сливаются.
И безнадежно звучит и стучит это:
Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...

Май 1901,
в поезде между Парижем и Тулузой

[ellavi2008]

Александр Блок

* * *
Как океан меняет цвет,
Когда в нагроможденной туче
Вдруг полыхнет мигнувший свет,-
Так сердце под грозой певучей
Меняет строй, боясь вздохнуть,
И кровь бросается в ланиты,
И слезы счастья душат грудь
Перед явленьем Карменситы.


* * *
Бушует снежная весна.
Я отвожу глаза от книги...
О, страшный час, когда она,
Читая по руке Цуниги,
В глаза Хозе метнула взгляд!
Насмешкой засветились очи,
Блеснул зубов жемчужный ряд,
И я забыл все дни, все ночи,
И сердце захлестнула кровь,
Смывая память об отчизне...
А голос пел: Ценою жизни
Ты мне заплатишь за любовь!


* * *
О да, любовь вольна, как птица,
Да, все равно — я твой!
Да, все равно мне будет сниться
Твой стан, твой огневой!

Да, в хищной силе рук прекрасных,
В очах, где грусть измен,
Весь бред моих страстей напрасных,
Моих ночей, Кармен!

Я буду петь тебя, я небу
Твой голос передам!
Как иерей, свершу я требу
За твой огонь — звездам!

Ты встанешь бурною волною
В реке моих стихов,
И я с руки моей не смою,
Кармен, твоих духов...

И в тихий час ночной, как пламя,
Сверкнувшее на миг,
Блеснет мне белыми зубами
Твой неотступный лик.

Да, я томлюсь надеждой сладкой.
Что ты, в чужой стране,
Что ты, когда-нибудь, украдкой
Помыслишь обо мне...

За бурей жизни, за тревогой,
За грустью всех измен,—
Пусть эта мысль предстанет строгой,
Простой и белой, как дорога,
Как дальний путь, Кармен!

[Ксения Moineau]

Anna Marly

UN SOIR DANS UNE ÉGLISE


Merci à Dieu et à ma Mère
De m'avoir d'un souffle créée
Saine et joyeuse, belle et peu fière,
Le coeur ardent, l'âme bien née.

Merci à Dieu et à mon astre
De m'a guidée vers l'avenir
A travers mal, temps et désastre
En me laissant pas périr.

Merci à Dieu et à mon Ange
D'avoir posé entre mes doigts
Ce luth nacré que Michel-Ange
Peignait avec amour déjà.

Merci à Dieu, merci aux hommes
De m'avoir laissée à mon gré
Choisir fortune, riche en somme
En fantaisie et liberté.

Merci à Dieu et à la Vierge
Chrétienne de m'avoir gardée,
Pour que ma vie avec les cierges
Brûle au long de l'éternité.


New York, 1963
"Messidor" - Poèmes


http://anna-marly.narod.ru/2.html

ВЕЧЕРОМ В ЦЕРКВИ


Спасибо Господу и Маме,
Что создали меня простой,
С горячим сердцем и губами,
Со светлой, легкою душой.

Спасибо Господу, что року
Не дал до сроку погубить,
И ясной звездочкой дорогу
Помог во тьме мне осветить.

Спасибо Господу, что Ангел
С рожденья мне приставлен был.
Он, как любви горящий факел,
Поэтам в вечности светил.

Спасибо Господу и людям,
Мне мир был во владенье дан,
Свободен, чист и неподсуден,
Открыт искусству и мечтам.

Спасибо Господу, что Словом
Меня священным одарил,
И Богородицы любовью
Мне жизнь навеки озарил.


Нью-Йорк, 1963




Перевод О. Калмыковой
(Стихи из сборника "Мессидор", ("Пора жатвы")

[ellavi2008]

Белла Ахмадулина

ТВОЙ ДОМ

Твой дом, не ведая беды,
меня встречал и в щеку чмокал.
Как будто рыба из воды,
сервиз выглядывал из стекол.

И пес выскакивал ко мне,
как галка маленький, орущий,
и в беззащитном всеоружьи
торчали кактусы в окне.

От неурядиц всей земли
я шла озябшим делегатом,
и дом смотрел в глаза мои
и добрым был и деликатным.

На голову мою стыда
он не навлек, себя не выдал.
Дом клялся мне, что никогда
он этой женщины не видел.

Он говорил: - Я пуст, Я пуст.-
Я говорила: - Где-то, где-то...-
Он говорил: - И пусть. И пусть.
Входи и позабудь про это.

О, как боялась я сперва
платка или иной приметы,
но дом твердил свои слова,
перетасовывал предметы.

Он заметал ее следы.
О, как он притворился ловко,
что здесь не падало слезы,
не облокачивалось локтя.

Как будто тщательный прибой
смыл все: и туфель отпечатки,
и тот пустующий прибор,
и пуговицу от перчатки.

Все сговорились: пес забыл,
с кем он играл, и гвоздик малый
не ведал, кто его забил,
и мне давал ответ туманный.

Так были зеркала пусты,
как будто выпал снег и стаял.
Припомнить не могли цветы,
кто их в стакан граненый ставил...

О дом чужой! О милый дом!
Прощай! Прошу тебя о малом:
не будь так добр. Не будь так добр.
Не утешай меня обманом.



* * *
Зима на юге. Далеко зашло
ее вниманье к моему побегу.
Мне - поделом. Но югу-то за что?
Он слишком юн, чтоб предаваться снегу.

Боюсь смотреть, как мучатся в саду
растений полумертвые подранки.
Гнев севера меня имел в виду,
я изменила долгу северянки.

Что оставалось выдумать уму?
Сил не было иметь температуру,
которая бездомью моему
не даст погибнуть спьяну или сдуру.

Неосторожный беженец зимы,
под натиском ее несправедливым,
я отступала в теплый тыл земли,
пока земля не кончилась обрывом.

Прыжок мой, понукаемый бедой,
повис над морем - если море это:
волна, недавно бывшая водой,
имеет вид железного предмета.

Над розами творится суд в тиши,
мороз кончины им сулят прогнозы.
Не твой ли ямб, любовь моей души,
шалит, в морозы окуная розы?

Простите мне, теплицы красоты!
Я удалюсь и всё это улажу.
Зачем влекла я в чуждые сады
судьбы моей громоздкую поклажу?

Мой ад - при мне, я за собой тяну
суму своей печали неказистой,
так альпинист, взмывая в тишину,
с припасом суеты берет транзистор.

И впрямь - так обнаглеть и занестись,
чтоб дисциплину климата нарушить!
Вернулась я, и обжигает кисть
обледеневшей варежки наручник.

Зима, меня на место водворив,
лишила юг опалы снегопада.
Сладчайшего цветения прилив
был возвращен воскресшим розам сада.

Январь со мной любезен, как весна.
Краса мурашек серебрит мне спину.
И, в сущности, я польщена весьма
влюбленностью зимы в мою ангину.

[Фиона]

ellavi2008 огромное спасибо за Ахмадулину.

* * *
В осеннее утро нырну, как в холодную воду,
И буду глядеть, поднимаясь на гребень волны:
Багряным потоком,
нащупавшим брешь, на свободу
Течет виноград через край танаисской стены.

Я сделаю шаг и,
как будто наткнувшись на камень,
На воздух наткнусь, что, как льдинка, - и хрупок и чист.
У рва городского я трогаю воздух руками,
Который застывшей слезою накрыл Танаис.

* * *

Осень реку покрыла своим стрекозиным крылом,
И на комьях земли появились значки слюдяные,
И собаки стоят на кургане и, как неродные,
Смотрят вскользь, озираются, рыщут с поджатым хвостом.

Где последний кузнечик безумную очередь бьет
По остывшим камням, по мишеням пустой паутины,
Я тревожно брожу и веду нескончаемый счет
Всем потерям земли, в первый раз так открыто любимой.

Жгу листву, и под ноги мне стелется медленный дым,
Пролетит электричка, отпрянет с тропинки сорока,
И на всем ощущеньи уже подступившей беды,
Я был часто один, но мне не было так одиноко.

Выбью двери ногой, но не сразу войду в этот дом,
Где на всем еще эхо былого веселья и смеха,
Разожгу самовар, поиграю с приблудным котом,
Соберу чемодан и пойму, что мне некуда ехать.

- это Виталий Калашников

[ellavi2008]

Джауфре Рюдель

* * *
Мне в пору долгих майских дней
Мил щебет птиц издалека,
Зато и мучает сильней
Моя любовь издалека.
И вот уже отрады нет,
И дикой розы белый цвет,
Как стужа зимняя, не мил.

Мне счастье, верю, царь царей
Пошлет в любви издалека,
Но тем душе моей больней
В мечтах о ней - издалека!
Ах, пилигримам бы вослед,
Чтоб посох страннических лет
Прекрасною замечен был!

Что счастья этого полней -
Примчаться к ней издалека,
Усесться рядом, потесней,
Чтоб тут же, не издалека,
Я в сладкой близости бесед -
И друг далекий, и сосед -
Прекрасный голос жадно пил!

Надежду в горести моей
Дарит любовь издалека,
Но грезу, сердце, не лелей -
К ней поспешить издалека.
Длинна дорога - целый свет,
Не предсказать удач иль бед,
Но будь как Бог определил.

Всей жизни счастье - только с ней,
С любимою издалека.
Прекраснее найти сумей
Вблизи или издалека!
О, я огнем любви согрет,
В отрепья нищего одет,
По царству б сарацин бродил.

Молю, о тот, по воле чьей
Живет любовь издалека,
Пошли мне утолить скорей
Мою любовь издалека!
О, как мне мил мой сладкий бред:
Светлицы, сада больше нет -
Все замок Донны заменил!

Слывет сильнейшей из страстей
Моя любовь издалека,
Да, наслажденья нет хмельней,
Чем от любви издалека!
Одно молчанье - мне в ответ,
Святой мой строг, он дал завет,
Чтоб безответно я любил.

Одно молчанье мне в ответ.
Будь проклят он за свой завет,
Чтоб безответно я любил!

[Teofil]

Владимир Филиппов

* * *

Ты позвонила, как бы между прочим:
- Ну как дела, Mon Cher? По прежнему один?
- Да жизнь, моя любимая, не очень,
Скриплю себе, прибавилось седин.
- Не ври, небось, от женщин, нет отбоя.
- Ну... не без этого, - я не моргнув соврал.
Ведь не рассказывать тебе, как волком вою,
Вперяясь в фотографии овал.
Скользишь по жизни словно королева:
Монако, Лондон, Вена и Париж.
А я в твоей судьбе, как будто, небыль,
Мелькнул перед глазами, словно стриж.
- Mon Cher, признаюсь, по тебе скучаю.
- Какого черта, - я рычу в ответ.
Но в руки взяв себя, степенно отвечаю:
- Признаться, до того мне дела нет.
Ты меня знаешь, шастаю по бабам,
Пью горькую, и анашу курю.
Ты тоже отрываешься не слабо,
Бывай! За память... я благодарю.
И снова дни постылые до боли,
И годы в ожидании звонка.
Ты позвонишь, но снова поневоле
Тебе скажу: - Нет времени. Пока!

Я дойду

Взмах меча. Свист стрелы. Боль.
Устоял. Кровь течет струей.
Конь мой пал. Ну а мне позволь
Взять твой посох, отец святой.
Пусть врагов на пути тьма,
Я смогу. Я дойду. Доползу.
Пусть на бой выйдет Смерть сама,
Я ее разорву. Загрызу.
Снова шаг – и копье в плечо.
Застилает глаза мгла.
Кровь стекает уже ручьем.
Но я буду стоять, как скала.
Воин Тьмы, выходи на бой.
Что ж ты бьешься из-за угла?
Я не пал, я еще живой
Хоть, и в сердце моем стрела.
Меч в руках моих словно звон,
Жизнь моя - это вечный Свет
И пускай Тьма со всех сторон,
Но во мне этой Тьмы нет.
Шаг за шагом. Вперед. Шаг.
Я иду, раздвигая Тьму.
А в глазах у врага – страх
И меня не унять ему.
Он секирой разбил мой щит,
Он когтями – в глаза - мне.
Череп мой от ударов трещит,
И сгорает душа в огне.
Только знаю. Дойду. Доползу.
Пусть разодранный на клочки.
Смерть, отстань, я тебя загрызу.
Не маячь! Я живой. Почти.
Пусть меня окружают Кресты,
Не бросаю на ветер слов.
Я дойду к тебе – Ангел Мечты.
Свет мой – Вера, Надежда, Любовь.

[Boris]

Валентин Валентинов (1871-1929)


«Что француз нам ни сболтнет,
Выйдет деликатно;
Ну, а русский как начнет,
Берегись, понятно.
У французов шоколад,
А у нас рассольник;
По-французски депутат,
А у нас крамольник.
По-французски сосьете,
А по-русски — шайка;
У французов либерте,
А у нас — нагайка.
У французов пепермент,
А у нас сивушка;
У французов парламеˆнт,
А у нас ловушка.
По-французски друг и брат,
А у нас изменник,
У французов бюрократ,
А у нас мошенник.
По-французски дилетант,
А у нас любитель;
У французов интендант,
А у нас грабитель.
По-французски декаданс,
И по-русски то же,
У французов «Vive la France»,
А у нас по роже».

[Fekla]

Boris, .

[Зосима]

Mistral Frédéric

ПРИЧАСТИЕ СВЯТЫХ

Из церкви Сен-Трофим смиренно
Она нисходит в мрак ночной.
С портала вниз проникновенно
Глядят ей вслед сквозь дым свечной
Каменноликие святые.
Ее благословляя путь,
Глядят на улицы пустые
Не в силах взор свой отвернуть.

Ей, целомудренно красивой,
В толпе, заполнившей собор,
Не слыть улыбчивой, болтливой -
Когда псалмы выводит хор,
Ей мнится - в час богослуженья
Она в раю. Гремит орган.
Незримо ангелов круженье
Над песнопеньем прихожан.

Но гаснут свечи литургии.
Святые камни смотрят вниз
И на нее. Что им другие -
Ведь ею узнан парадиз.
Взирают с высоты портала,
Суля ей милость высших сил.
Ночь безмятежная настала,
И Жан Святой заговорил:


«Пусть эту девочку не ранит
Сей Грозный мир - боготворя
Судьбу, пускай монашкой станет
В убежище монастыря».
«Ты прав, - Святой Трофим ответил, -
Но в церкви мне она нужна.
Как диск луны во мраке светел,
Так в мире суетном - она».

Святой Гонорий молвил братьям:
«Стемнело и подлунный свет
Окутал дол прозрачным платьем
И нам пора прервать совет, -
Открыта в Алискамп дорога,
Сойдя с порталов обжитых,
Пора лететь на мессу Бога,
Встречать Туссен - день всех святых».

Покрыв накидкой голубою,
Одев в тончайшие шелка,
Возьмем же девочку с собою!» -
Так говорил Святой Лука.
И вот четыре изваянья
Летят над крышами домов.
А следом - дивное сиянье
Души, покинувшей альков.

А поутру своим домашним,
Недетской радостью полна,
О сновидении вчерашнем,
Смеясь, поведала она -
На праздник в Алискампе ночью
Приморский бриз ее принес.
Там видела он воочью
Как мессу отслужил Христос.

Арль, апрель 1858

[Fekla]

Зосима, здорово!

http://fr.youtube.com/watch?v=-xP0IzBHFds

ЛЮДВИГ ВАН БЕТХОВЕН

Где брал он эти сумрачные звуки
Сквозь плотную завесу глухоты —
Соединенье нежности и муки,
Ложащееся в нотные листы?

Касаясь верных клавиш лапой львиной
И встряхивая гривою седой,
Играл, не слыша ноты ни единой,
Глухою ночью в комнате пустой.

Большого сада шорохи и скрипы
Вели свой разговор сквозь полусон,
И слушали в окне раскрытом липы
Все то, чего уже не слышал он.

Текли часы, и оплывали свечи.
Шло мужество наперекор судьбе,
А он всю повесть муки человечьей
Рассказывал лишь самому себе.

И убеждал себя, и верил властно,
Что и для тех, кто в мире одинок,
Есть некий свет, возникший не напрасно,
А музыка — бессмертия залог.

Луна над городком встает все выше,
И глух не он, а этот мир вокруг,
Который вещей музыки не слышит,
Рожденной в счастье и горниле мук.


В. Рождествеский.

[ellavi2008]

Самуил Маршак

ЗВЕЗДЫ В ОКНЕ

Так много звезд теснится в раме
Меж переплетами окна.
Они сверкают вечерами,
Как золотые письмена.

В оконном тесном полукруге,
Припоминая, узнаешь
Многоугольники и дуги -
Вселенной огненный чертеж.

[Boris]

Fragola, это топик для любимых стихов, а не для рекламы чужих сайтов. И не для помощи начинающим поэтам.

[Boris]

Любовь неразделенная страшна,
но тем, кому весь мир лишь биржа, драка,
любовь неразделенная смешна,
как профиль Сирано де Бержерака.
Один мой деловитый соплеменник
сказал жене в театре "Современник":
"Ну что ты в Сирано своем нашла?
Вот дурень! Я, к примеру, никогда бы
так не страдал из-за какой-то бабы...
Другую бы нашел - и все дела".
В затравленных глазах его жены
забито проглянуло что-то вдовье.
Из мужа перло - аж трещали швы!-
смертельное духовное здоровье.
О, сколько их, таких здоровяков,
страдающих отсутствием страданий.
Для них есть бабы: нет прекрасной дамы.
А разве сам я в чем-то не таков?
Зевая, мы играем, как в картишки,
в засаленные, стертые страстишки,
боясь трагедий, истинных страстей.
Наверное, мы с вами просто трусы,
когда мы подгоняем наши вкусы
под то, что подоступней, попростей.
Не раз шептал мне внутренний подонок
из грязных подсознательных потемок:
"Э, братец, эта - сложный матерьял..."-
и я трусливо ускользал в несложность
и, может быть, великую возможность
любви неразделенной потерял.
Мужчина, разыгравший все умно,
расчетом на взаимность обесчещен.
О, рыцарство печальных Сирано,
ты из мужчин переместилось в женщин.
В любви вы либо рыцарь, либо вы
не любите. Закон есть непреклонный:
в ком дара нет любви неразделенной,
в том нету дара божьего любви.
Дай бог познать страданий благодать,
и трепет безответный, но прекрасный,
и сладость безнадежно ожидать,
и счастье глупой верности несчастной.
И, тянущийся тайно к мятежу
против своей души оледененной,
в полулюбви запутавшись, брожу
с тоскою о любви неразделенной

Е. Евтушенко