Женщина в современной философии

[Boris]

Предисловие переводчика

Ниже следует перевод статьи из «Большого словаря по философии», выпущенного в свет французским издательством Larousse. Прежде чем вы прочитаете эту небольшую, но емкую статью, хотелось бы сказать два слова о философских словарях вообще.

Широко распространено мнение о том, что философия – это сложное, требущее долгой интеллектуальной подготовки и вообще далекое от жизни «заумствование». Не мудрено, что такое мнение укоренилось в России, много чего унаследовавшей от бывшего СССР. В нем, как известно, была «разрешена» только марксистско-ленинская философия, а история мировой философии излагалась как подступы к «единственно правильному учению». Я хорошо помню времена, когда философские труды западных авторов(например, «История философии» Бертрана Рассела» или «Культура и этика» А.Швейцера) издавались с грифом «Для научных библиотек», т.е. были практически недоступны для широкого круга читателей.

На рубеже двух тысячелетий ситуация изменилась, и сегодня в России издается огромное количество книг, доступ к которым был просто немыслим в советские времена, когда партийные боссы решали за народ, что ему читать, смотреть и слушать.

И все же... Вот я сравнил три российских философских словаря, изданных совместно Москвой и Минском с «Большим философским словарем» известного книгоиздательствого дома «Ларусс». Конечно, издание таких мощных фолиантов, как «Всемирная энциклопедия философии» или «Новейший философский словарь» - это прорыв в идейно-онтологическом пространстве. Российскому читателю доступны наконец-то все важнейшие источники по истории философских школ и концепций, включая недавние труды Деррида и Барта (ограничимся французской философией). Но с другой стороны, знакомство со словарями российских авторов запросто может отпугнуть неискушенного читателя своей избыточной «научностью», суровой серьезностью, сложным понятийным аппаратом и не всем и сразу доступным языком.

И в этом смысле выигрышно отличаются от российских философских словарей их французские аналоги. Во-первых, во Франции издается очень широкая гамма книг по философии – от сложных аналитических трудов до популярного изложения философских проблем для детей. А во-вторых, сама тематика философской книжной продукции вызывает интерес, поскольку она родилась не в кабинетной тишине, а в реальной действительности, где есть масса проблем, заслуживающих истинно философского подхода.

Именно этим продиктован выбор статьи, предлагаемой в русском переводе – статьи под интригующим названием «Может ли женщина быть объектом философии?» Легко представляю себе, какие ухмылки может вызвать название статьи, но знаю также, что есть много читателей, которых эта тема ни в коем случае не вдохновит на глумливые смешки.

Тем более, что в российских философских словарях, изданных совсем недавно, темы этой просто-напросто нет. Видимо, считается, что с «женщинами мы разобрались». Вот вам пример фаллократического отношения к теме, а точнее - рецидива такого отношения.

Я думаю, что на этом можно остановиться. Всё самое главное сказано в статье. Кстати, написана она представительницей Прекрасного пола.

Б.К.


МОЖЕТ ЛИ ЖЕНЩИНА БЫТЬ ОБЪЕКТОМ ФИЛОСОФИИ?

Нет, такой объект философии невозможен, ибо философского учения о различии между полами не существует. Может ли такое учение появиться? Пока на этот вопрос ответить трудно. Размышление о полах совпадает с новыми рефлексиями о равенстве мужчины и женщины. А началось это еще в XVII веке. Пулен де Лабарр (Poulain de La Barre), а позднее Дж. Милл (J.Mill) и С. де Бовуар (S. de Beauvoir) осваивали новую философскую тему - равенство полов. Таким образом, речь идет о политической философии, которая еще не превратилась в общую философию.

Вопрос о сексе осмысляется в рамках современной демократической рефлексии. Поднимался ли он до наступления эпохи демократии? И да, и нет. Напомним, что, начиная с античности, стремление к универсальной демократии шло рука об руку с политическим исключением женщины, основанном на отрицании женскости, которая рассматривалась как всем известный и в то же время таинственный мир, как альтернатива логосу. Иными словами, универсальность логоса рассматривалась с мужской точки зрения.


* * * * *
Так почему же женщины могут быть объектом философии? И почему только женщины, без мужчин? Может быть, для философии они являются субъектом? Это не очевидно. Скажем сразу: с точки зрения философии женщины гетерогенны, хотя они не просто другие, вернее женщина – не просто Другая. И если она другая, это еще не значит, что она хуже. Вспомним служанку Траса, которая видит, как философ Талес падает в колодец. Или Ксантиппу, жену Сократа, которая, по свидетельству Ксенофона, производила отталкивающее впечатление. Служанка как супруга весьма далека от философа. Что касается Платона, то он приглашает в свои диалоги двух женщин: Диотиму в «Пире», персонаж фиктивный и «абсентный» (отсутствующий), и Аспази в «Менексене», женщину вполне реальную, но тоже «абсентную». Они говорят, но что-то другое, не имеющее отношение к диалогу. Можно также вспомнить учениц философов: Элоизу, ученицу Абеляра; Маркизу, подругу Фонтенеллы. Они приобретают знания, но как они пользуются этими знаниями? Нам известны все дамы, которым Декарт писал письма, известны подруги и любовницы Дидро или Ницше, к примеру. Эти женщины думают, пишут, отвечают. Но можно ли считать их философами? Вдохновительницами или собеседницами? Ответ зависит от философии каждого. Ясно, что идеализм, держась на расстоянии от тела, упрощает мысль о сходстве двух полов. Ясно и то, что материализм, не удаляясь далеко от тела, рискует сделать очевидной онтологическую разницу.

Все эти женщины представляют собой, прежде всего, нечто потустороннее, они находятся за границами, очерченными философией. И даже если некоторые из них проявляют способность к философии, они все равно остаются другими, ибо они слишком уж реальны. Прежде чем выяснять, являются ли женщины объектом для философии, напомним, что они не являются очевидным субъектом. Тем не менее, они могут стать таковым. Начиная с Гипатии, которая была убита, поскольку была гностиком, и включая, например, мистичных женщин и феминисток, мы доходим наконец-то до ХХ века, где никто уже не оспаривает, что Нанна Арендт (H.Arendt) и Симон Вэй (S.Weil) - это стопроцентные философы. И не имеет значения, что ни одна, ни другая не претендовали на звание философа. Сегодня носитель «другого» мышления превратился в думающего субъекта.
Если женщины находятся где-то вовне, за пределами интересов философии, то легко себе представить, что их будут рассматривать, как неких других, как репрезентацию и воплощение чего-то «искаженного». В таком случае женщина может быть объектом для философии, так же как и прочие «другие» - расы, дети, народы, животные... и все категории универсального живого человека. Тем не менее, мы не найдем ни одного трактата, ни даже одной главы, посвященной женщине или женщинам. Либо это будет нечто фрагментарное: об их домашней или общественной роли, о воспроизводстве или о страстях, о семье или о любви... Уместнее рассматривать женщину, отвлекаясь от демонстрации – в примечании, помещенном внизу страницы, а в лучшем случае – в отдельном абзаце. Глубокое изучение вопроса часто остается всего лишь программой, от выполнения которой желательно воздержаться. Так случилось с Декартом, который не хотел наскучить своей корреспондентке Шаню слишком длинным письмом (на тему любви), и с Бергсоном, который отказывался приняться за «сравнительное изучение двух полов», предпочитая заурядную и модерированную репрезентацию сексуальных различий («Два источника морали и религии»).

Нет никаких сомнений в том, что женщина или женщины – это нечто «другое», принципиально Другое, только этот тезис так и не был развит. Разве что Гегель, вслед за Аристотелем, сумел набросать тексты о философии права (семья и город, гражданское и политическое), тоже предпочитая, говоря о месте женщин, размышления о двух полах как о феноменологической истории («женщина как ирония сообщества») и как о «соотношении полов» в контексте философии природы и философии духа. «Различие полов» получает у Гегеля концептуальный характер. Но обычно «женское другое» неудачно трактуется философами. Хорошо известны человеконенавистнические благоглупости, произнесенные философами. Они представляют интерес, только если рассматриваются в рамках философии данного автора.

Мыслимо ли сегодня реконструирование или конструирование этой «другой»? Без сомнения. И здесь тоже ХХ век сказал новое слово. Кроме гуманитарных знаний, которые по определению не могут игнорировать существование разных полов – социологии, психологии, антропологии, - появился психоанализ, в центре внимания которого постоянно находится женский пол. А самое главное – деконструкция, которую начал Левинас и продолжил Деррида, сделала женскость обиходной аргументацией философов. Это - женскость, но без присутствия женщины, и как философская категория она чаще всего отсутствует.

Впрочем, это вовлечение женскости в критику фаллоцентризма требует двух замечаний. Прежде всего, рефлексия об использовании: допустимость того, что женский пол может быть философской темой. В ХХ веке это стало особенно заметным, хотя, возможно, не было чем-то новым. Далее, предвосхищение конструирования в будущем: раз уж понятие женскости легализовано в философском пространстве, вполне возможна такая же легализация женщины как объекта в политико-онтологическом контексте. Сегодня появляется все больше работ, пересматривающих в этом смысле историю философии, посвященных поиску того, что не было философски осмыслено и подготавливающих появление новой теоретической истории.

Наметилась тенденция скорее конструировать, чем деконструировать, и с самого начала было ясно, что политическая философия – самый удобная стартовая площадка для темы. Концепции равенства, гражданства, эмансипации или управления позволяют развивать тему. Вопрос об истинности также «притормаживает» нас, поскольку он очень уж далек от политических реалий. Исходной точкой служит любовь. Слова «желание» и «секс» тесно связаны с концептом любви. Философствующий Эрос, воплощающий жажду истины, а также секс, как цель современного знания, определяют границы истории философии. Возникает вопрос: конструировать ли с опорой на старые концепты онтологии и политики или с опорой на новые концепты, например «род»?

Англосаксонская мысль показала необходимость создания некоего концепта, поскольку слова «пол» и «половые различия» были слишком уж биологическими понятиями. Выражение «различие полов» (Geschlecht Differenz) непереводимо. Но идет ли речь об использовании политический словаря равенства, или классического понятия философского эроса, или неологизма «род» - в любом из этих случаев мы сталкиваемся с поиском ясного понимания трудноуловимого объекта.

И все же нет сомнений в том, что этот объект наличествует. Это - реальная женщина, участвующая в социальных связях , это – женскость в фантазмах западного человека, социально конструируемая на основе биологического факта. Так что, объект присутствует, вот только он ускользает от нас. И если политический вопрос о равенстве пересекается с онтологической историей того и другой, то нет никакой уверенности в том, что можно сделать что-либо иное, кроме как измерить пересечения между этими уровнями различения полов.

При условии допущения этих ограничений работа над точками пересечения могла бы быть перспективной. Однако нельзя сказать наверняка, что эпистомологические схемы, начертанные с учетом новейших исследований по данной проблеме, станут ее решением. Если половая и родовая принадлежность противостоят друг другу наподобие природы и культуры, если род выходит победителем при конструировании идентичностей, если полы и роды (во множественном числе) требуют анализа соотношения между ними или его дезартикуляции, то нужно признать, что в любом случае здесь наличествует бинарная игра, даже если она не признается. Но бинарность, которая так удачно синтезирована в схеме природа-культура (биологическое-социальное, врожденное-приобретенное) и которой отдавали предпочтение мыслители ХХ века, возможно, не является единственным удачным решением. Эта схема может даже стать препятствием для мыслителя в той мере, в какой она воспроизводит то, что разрушает. Дистанцироваться от природы – значит все равно считаться с ней, а отказ от угнетающей репрезентации – это поддержка референции и, по сути, возвращение ей смысла. Реинтеграция сексуальности в схеме «пол versus род», или наоборот, без сомнения, необходима, но не достаточна.
Еще более трудной и, возможно, более разрушительной представляется расшифровка принадлежности существ с их половыми отличиями в историческом исследовании. Каким образом они формируют историю, каким образом они становятся продуктом истории, как они мыслятся во временных терминах – вот вопросы, на которые до сих пор нет ответа. В самом деле, никто не берется показать историчность полов, но зато их вневременной статус, похоже, заслужил консенсуса у психоаналитиков, антропологов и критиков феминизма. Даже если инварианты рассматриваются в релятивистском формате, а социальные отношения зафиксированы, имидж полов, не сформированный историей, но формирующий историю, еще далек от повсеместного признания. Тем не менее, именно историей могут быть отвергнуты достижения биологов и эссенциалистов.

И чтобы закончить тему, давайте вернемся к исходной точке: несмотря на постепенное обретение женщинами статуса субъекта философии, они все равно остаются в оппозиции к своему прежнему статусу объекта, то есть к статусу предмета обмена. Ведь женщины всегда – от похищения сабинянок до коммерциализации проституции - служили предметом обмена в социальном строительстве. Можно было бы показать также, как некоторые философы использовали женщин, женскость или различие полов для своей аргументации.

Таким образом, сегодня в истории Запада сложилась новая ситуация, когда женщина выступает одновременно как субъект и – по-прежнему - как объект философии. Возможно, идет процесс исторической кристаллизации, и этот переход от объекта к субъекту означает исторический разрыв и в то же время постоянно возобновляемый переход.

Женевьева Фресс

Grand Dictionnaire de la Philosophie - Sous la direction de Michel Blay - Ed. Larousse, Paris, 2003
© перевел с французского Борис Карпов, 2007

[Boris]

По просьбе трудящихся: