"Когда всё разрешено, ничего стоящего не происходит"

[Boris]

"КОГДА ВСЕ РАЗРЕШЕНО, НИЧЕГО СТОЯЩЕГО НЕ ПРОИСХОДИТ..."
Кшиштоф Пендерецкий считает, что написание Десятой симфонии опасно для жизни любого композитора

Во французском городе Кольмар заканчивается 15-й музыкальный фестиваль Владимира Спивакова. Его концепция неизменна: каждый год Спиваков посвящает свой фестиваль кому-либо из великих музыкантов, живых или ушедших. Кольмар-2003 - приношение польскому композитору Кшиштофу ПЕНДЕРЕЦКОМУ, которому в ноябре исполняется семьдесят лет.

В духе газетных заголовков советских времен юбилей пана Кшиштофа шагает по планете: только в одной Франции в этом году - еще два фестиваля музыки Пендерецкого. Видимо, поэтому более благостного и доброжелательного собеседника, чем польский классик, сыскать трудно. Поморщился пан Кшиштоф лишь однажды - когда мы проходили мимо группы местных молодых людей, прямо на улице усевшихся вокруг переносного проигрывателя компактов. Из агрегата гремел новый альбом группы "Металлика" - в стиле натурально "тяжелый металл".

- Мои дети иногда слушают нечто подобное, - заметил Кшиштоф Пендерецкий. - Но они стараются делать это, когда меня нет дома.

- А когда вы дома, рок-музыка запрещена?

- Нет, почему же? Просто для меня невозможно писать классическую музыку и при этом слушать что-либо со стороны. Это чрезвычайно рискованно и даже опасно. Особенно сказываются внешние воздействия на камерной музыке, которой я уделяю все больше внимания. Последние годы пишу по одному, а то и по два камерных сочинения - разумеется, продолжая работу над своими крупными произведениями. Я ведь должен закончить свою Девятую симфонию.

- Семь симфоний у вас уже есть. Седьмая - "Семь врат Иерусалима", созданная в 96-м. Но я не помню премьеры Шестой симфонии.

- Я тоже. Наверное, потому что ее еще не было. Написав две части, я понял, что Шестая вырисовывается в очень большую симфонию, и мне потребуется очень много времени, чтобы окончить ее. Так что я пока проскочил Шестую, написал Седьмую и сейчас работаю над Восьмой.

- А когда вы закончите Шестую - после Девятой?

- Как раз после Восьмой и закончу. Ничего в этом необычного нет: Бетховен написал Шестую перед тем, как создать Пятую симфонию. Мои произведения, особенно симфонии, связаны между собой. В моей нынешней музыке вы можете найти все стили и направления современной музыки - алеаторика, сонористика, додекафония... Все что угодно - кроме минимализма, который далеко не во всем подходит к моему гардеробу, - но разное. Мой собственный стиль - это смешение звукового опыта ХХ века с музыкой более ранних столетий. Все здесь взаимосвязано, везде использован схожий по теме материал - и одно произрастает из другого. Примерно как у Гайдна, который растил каждую последующую симфонию из предыдущей.

- О Йозефе Гайдне, который был придворным композитором князя Эстерхази, шутили, что он был вынужден писать по три симфонии в сутки - "Завтрак", "Обед" и "Ужин". Разве это ваш случай?

- Совсем не мой. Поэтому я и не собираюсь, подобно Гайдну, писать сто четыре симфонии. Девяти будет достаточно, это хорошая традиция. Писать Десятую, как показывает опыт Бетховена и Малера, просто опасно для жизни.

- Равно как и слушать чужую современную музыку?

- Ну, примерно... Нет, конечно, если я приду на концерт, в программе которого будет современное сочинение, я останусь и послушаю. Но я сконцентрирован на своей музыке. Если у меня появляется желание послушать другого композитора, то, скорее всего, это будет Монтеверди. Или Верди. Или то, что я дирижирую сам - того же Бетховена, которому все композиторы многим обязаны. После его Третьей симфонии музыка изменилась.

- А из современников кого вы не откажетесь послушать?

- Люблю некоторые камерные вещи Альфреда Шнитке. В период своего становления он очень многое почерпнул в польской музыке - у Лютославского, у меня. И, конечно, у гениального Дмитрия Шостаковича.

- Вы встречались с Шостаковичем?

- Несколько раз. Впервые - в середине 60-х, когда я, Лютославский и еще несколько польских композиторов прибыли в Москву. Сначала играли нашу музыку, потом была дискуссия в Союзе композиторов СССР. Нас, конечно, атаковали за формализм - что выглядело довольно смешно: допустим, в Польше никто бы не осмелился критиковать меня или Лютославского только за то, что наша стилистика несколько отличается от тонального языка девятнадцатого века. А в СССР на нас набросились музыковеды и композиторы. Тихон Хренников, как истинный функционер, держался над схваткой - кстати, я очень уважаю его и как администратора, и как композитора. Игорь Бэлза (ведущий советский специалист по музыкальной культуре Польши, отец Святослава Бэлзы. - Ред.) рассудительно и последовательно нас защищал. Шостакович сидел в уголке и не проронил ни слова - не защищал, но и не нападал, за что я ему благодарен.

- В данном случае пассивность Дмитрия Дмитриевича была для вас благом?

- Конечно. Поймите, наши с ним контакты в СССР были сугубо официальными. Он старался не говорить лишнего, даже когда мы выпивали в Союзе композиторов. Но Шостакович написал мне позднее: он услышал мои "Страсти по Луке" и выразил мне свое восхищение. Это письмо я храню до сих пор.

- Кроме перечисленных композиторов, чье творчество вы цените более, чем произведения Кшиштофа Пендерецкого?

- Всех великих. Последним из них для меня был Мессиан, умерший сравнительно недавно. В моей музыке два источника, два корня: австро-немецкий, от Гайдна и Бетховена до Хартмана, и славянский - от Сметаны до Прокофьева и Шостаковича.

- Видимо, при такой широкой корневой системе вы особенно легко чувствуете себя в объединенной Европе?

- Сейчас для меня не изменилось ничего: еще в шестидесятых я жил в Германии, потом в Америке, затем в Вене. Сегодня старинная музыка играется наряду с самой новой, ты можешь услышать все звуки мира на современных носителях - и от этого, как мне кажется, музыкальный авангард и в Восточной Европе, и в остальном мире постепенно приходит в упадок.

- Вы поддерживаете музыковедческий тезис о конце академической музыкальной традиции?

- В чем-то - безусловно. Для бывшего социалистического лагеря я бы определил это так: когда все разрешено, ничего стоящего не происходит. Врага нет, бороться не с кем. Я-то всегда был независим, мне все равно, но вот молодым композиторам трудно найти свой стиль без отрицания их творчества со стороны внешнего мира. А в Америке и Западной Европе, где я преподаю композицию, студентами владеет компьютерное мышление. Может быть, сочинять музыку с использованием компьютера и удобно чисто тактически, но стратегически ни симфонии, ни оратории, ни иной крупной формы с компьютером в мозгах не построишь. В отрицании такого использования современных технологий я, кажется, последний могиканин.

- Равно как и в жестком планировании своей музыкальной жизни?

- Да, это во мне от деда. Он всегда пытался организовать мой день - с трех лет указывал, когда мне надо вставать, идти играть с друзьями, заниматься на скрипке... Чуть позже он вывешивал мне план на неделю вперед - до тех пор, пока мне не исполнилось семнадцать и я уехал в Краков. Но и теперь я не могу обходиться без четкого плана. Сегодня моя жизнь, мое творчество запланировано на десять лет вперед.

- В расписание входит и вдохновение - как пришедшее, так и неожиданно ушедшее?

- Именно из-за него иногда мои планы не сбываются. Обычное дело для всех, не так ли?

Кольмар - Москва

"Московские Новости", 18.07.03

[Leonetti]

Я хочу высказаться о справедливости заглавия топика. Когда все можно, то делать ничего не хочется, это точно. В творчестве должна быть страсть, вызов, борьба... А если никто не возмущается и все воспринимают благодушно, руки опускаются

Как советовал Доктор из "Женитьбы Фигаро" - Избавиться от домогательств мужчины можно просто - выйти за него замуж!

[Lokidor]

То же самое хотела сказать и я, но не осмеливалась Заголовок у меня вызвал больше отклика, чем содержание, уж простите...

[Boris]

Ну и напрасно, Лока. Просто вы не жили в ту эпоху, и многое вам кажется само собой разумеющимся или неважным. А жаль. :-)

Пендерецкий - один из последних живых "китов" современной серьезной музыки. Не стоит о нем так уж пренебрежительно...

[Lokidor]

Не стоит о нем так уж пренебрежительно

C большим огорчением сообщаю, что была непонята! (бия себя в грудь) Мне следовало добавить к последней фразе "хотя содержание прочла с интересом". Поленилась - и вот результат! Никогда бы я себе не позволила пренебрежительно... об этом...
Заголовок вызвал отклики, но это было бы не по теме, потому и и извинилась.
Добавлю также, что всё это не оправдание, а уточнение. А то qui s'excuse s'accuse, понимаете ли
Ну вот, полный оффффффффф...

[Boris]

Ну, слава Богу, разобрались. А то я уж такое подумал... такое...
А теперь - миру мир!