Что такое женщина, которая пишет?

[Яна]

Когда я смотрела в Рунете ссылки про Виолетту Ледюк, из стоящих мне попалась только это статья. Статья посвящена пишущим женщинам, Виолетта Ледюк в ней только упоминается. Статья мне показалась очень интересной, я её сохранила, а вот ссылки у меня не осталось, поэтому привожу текст.

Поль КОНСТАН
Что такое женщина, которая пишет?

Поль Констан была в гостях у журнала "Простор" и вот что рассказала о себе. В литературу пришла поздно - в 36 лет, но первый же ее роман "Урегано" (1980) был удостоен премии Валери Ларбо. С тех пор написано 7 романов и 1 эссе. Основные ее темы - воспитание девочек и положение женщины в обществе, но лидером феминистского движения себя не считает и даже нередко подвергается жестокой критике ярых феминисток, потому что считает, что "мужчина - существо для женщины однозначно желанное, просто совсем другое". Она говорит о себе: "Что касается меня, то я вот уже 30 лет замужем за одним мужчиной. И мне кажется, что я делаю его жизнь более интересной. У меня сын и дочь. Именно благодаря сыну я стала лучше понимать хрупкую мужскую сущность..." Она признается, что в настоящее время собственно женский вопрос как таковой не существует. Скорее, есть мужской, и призвание женщины сегодня - помочь мужчинам поднять их имидж. В ее романе "Откровенность за откровенность" преуспевающие женщины, которым уже около пятидесяти, все еще мечтают о Своем Принце. И "мужчине, - говорит она, - с далеко не идеальной, но вполне конкретной фигурой очень трудно подогнать себя под костюм, сшитый кем-то на какого-то абстрактного Принца..." В этом же романе она грустно замечает, что феминизм не является панацеей от всех бед. Он выбил мужчину из привычной колеи, выработанной многими веками, но не стал универсальным лекарством от женского одиночества.
Книги Поль Констан имеют успех и переведены на многие языки мира. Выходили они и на русском. Она лауреат престижных литературных премий, таких, как премия Франсуа Мориака, Французского телевидения, Гонкуровской премии 1998 года и Гран-при Французской академии за лучшее эссе (1987) и лучший роман (1990).
Нам она подарила свою статью о проблемах пишущей женщины, рассмотрев этот вопрос в исторической ретроспекции и выявив много интересных закономерностей, которые злободневны и для нас.
Когда мужчина пишет о мужчинах, он пишет о человечестве в целом; когда женщина пишет о женщинах, она создает женскую литературу. От писателя мужчины никогда не требуется, чтобы он определил свое творчество, исходя из своей половой принадлежности, не требуется самоопределения как пишущего мужчины, никто не пытается найти в его мужском естестве сами корни его желания творить. А у женщины это всегда спрашивают, спрашивают очень настойчиво, как будто бы в ослепительном порыве творчества женщина затмевает писателя, как будто бы над ее творчеством бесповоротно довлеет ее вездесущая женственность, подчеркивая тем самым ее половую суть, или же, наоборот, оно, это творчество, отвергает женственность, что так же символично.
В течение 20 лет я должна была доказывать, что, не отрицая того, что я женщина, которая пишет, я прежде всего ПИСАТЕЛЬ. В течение 20 лет ни одна моя встреча с критиками или читателями не обошлась, в той или иной степени, без намеков на то, что я прежде всего женщина. Ни одна встреча не обошлась без сакраментального вопроса: существует ли женское творчество? Вопрос, который тут же разделяет общество на два непримиримых лагеря: на тех, кто утверждает, что существует специфическое женское творчество; и тех, кто отрицает это.
Быть женщиной, которая пишет, положительное или отрицательное явление? Быть женщиной - это отрицательно или положительно? Что касается меня, то я радикально отделяю вопрос "что такое женщина, которая пишет?" от вопроса "существует ли женская литература?" Лучше всего рассмотреть этот вопрос в свете исторической перспективы. И мы увидим, что если и существует женская литература, так это отнюдь не потому, что она имеет какие-либо половые особенности, поскольку создана женщиной, но, наоборот, потому, что она часто отвергает всякие признаки "женского" начала и с большим трудом, очень медленно старается овладеть чисто мужскими навыками выражения в своем творчестве.

Женщина-писатель была всегда редким явлением, и в настоящее время, с подачи СМИ, ее в первую очередь представляют как женщину. Будто бы сам акт писания является чем-то исключительным, хотя в действительности он сейчас становится как раз очень банальным (во Франции среди писателей 30% женщин). Уже лет десять как женщина-писатель стала героиней бульварной литературы и в этом образе сменила традиционных сестер милосердия, женщин-врачей и хирургов. В воображении современного обывателя женщину-писателя можно сравнить с деловой женщиной. Теперь женщине предлагают роль сильного, властного и авторитетного человека. Женщина-писательница оценивается в большей степени по своим экономическим успехам, чем по интеллектуальным. Ее всегда представляют как автора бестселлера, и она со снисхождением смотрит на женщину-предпринимателя. Как и последняя, она "executive woman" (женщина дела - англ.). Она всеми способами борется за свою "женскую суть", показывая своим поведением, что это именно борьба. Женщина должна быть красивой, молодой, элегантной, обаятельной, а ее книга - символ орудия, способного победить мир мужчин.

Интересно, что в этой области то, что в настоящее время кажется чем-то революционным или авангардистским, существовало без значительных изменений с самого начала появления книги и литературного творчества как такового. На Западе в Средние века происходит одна из величайших культурных революций, преобразующих мир, вследствие которой рождается новая культурная элита, сознательно отделяющая себя от остального общества, которое, в свою очередь, тщетно пытается догнать ее. Мир традиционной устной культуры отступает перед миром знаний, которые несет новая культура письма. Устная культура, бывшая с древних времен нормой (как в области законов, традиций, правосудия, торговли, так и в устной литературе), резко отбрасывается, следовательно, дискредитируется, даже становится объектом презрения. Теперь знания сосредоточены в письме. Письмо - прерогатива специалистов, клерков, духовных лиц и ученых, носителей греко-латинских традиций. И как следствие этого процесса появляются научная терминология и благородные литературные жанры (во Франции Аристотель остается, вплоть до первой половины XVIII века, законодателем западной риторики и эстетики). Мне самой пришлось наблюдать за последствиями подобного перелома во время моего длительного пребывания в африканских странах, где традиции устных культур растаптывались экономически и политически более сильным меньшинством, принесшим с собой новую культуру поработителей. И у местного населения, ставшего маргиналом, не было другого выхода, как приспособиться к новым условиям. Или оно окультуривается, или создает собственные критерии в рамках навязываемой ему культуры (культуры колонизации).

Длительное время женщины довольствовались тем, что получали образование, для того чтобы приобрести собственные навыки, позволяющие им выжить в этом мире письменности. Они наравне с мужчинами хотят войти в так много обещающий мир знаний. Такое желание высказала Кристина де Пизан в XV веке. В XVI веке то же самое можно услышать от Луизы Лябэ, чье известное посвящение Клеменсии де Бурж я хочу привести: "Пришло время, мадемуазель, когда строгие законы мужчин уже не препятствуют женщинам заниматься науками, и мне кажется, что те, кто на это способен, должны воспользоваться этой поблажкой, которую наш пол так желал получить, и показать мужчинам, какой урон они нам нанесли, лишая нас тех благ и почестей, которые мы могли из этого извлечь". Но как Кристина де Пизан (род. в 1364 г.), так и Мария де Гурнэ (1566 - 1645) стали писать против женщин. Свой писательский пыл они направили против своих матерей, которые не допускали их к знаниям, призывая их возвратиться к прялке, тем самым стараясь ограничить их деятельность в традиционных рамках, присущих их полу. И здесь четко определяется место женщины-писателя между двумя мирами. Между двумя культурами.

Обывательница (честная женщина) ненавидит ученую женщину, считая ее вдвойне вне закона, поскольку она предает как нормы культуры, так и нормы своего пола. В XVII веке порядочного человека, обывателя, противопоставляют хаму, а порядочную женщину - синему чулку. Мольеровские "Смешные женщины" (1659) или "Ученые женщины" (1672) являются такими же гротескными в глазах общества XVII века, как и мещанин во дворянстве из одноименной пьесы (1670), мечтающий о культуре, которая превышает его положение в обществе. Таким образом, женщина должна учиться, не учась, писать, не делая этого, писать, не учась писать. Как следствие появились так называемые "натуральные" литературные жанры в противовес ученым жанрам (трагедии, комедии, эпической поэзии, великим поэтическим жанрам, названия и определение которых даны в "Поэтическом искусстве" Буало). Натуральные жанры черпают свои сюжеты лишь в обыденной и светской жизни, их вдохновляет лишь житейский опыт, они являются глашатаями интимной жизни.

XVII век - век письма. Самым известным представителем этого жанра является госпожа де Севинье. С маркизой де Севинье эпистолярный жанр входит в литературу лишь как "беседа в письменном виде". Поскольку любая женщина по своей природе мать и - по совету Фенелона - воспитательница по своей сути, то появляются в свет разные нравоучительные сочинения, предназначенные молодежи и особенно молодым девицам. Авторы этих произведений придерживаются лишь собственного бытового опыта. Наконец, появляется роман, литературный жанр, которым пренебрегают литературные теоретики, чьи усилия полностью направлены на создание твердых правил для театра и поэзии. Этот жанр используют все те, кого обольстила гибкость его формы, его маргинальность сомнительного качества. Он пользуется разными литературными приемами как в виде письма, так и в виде псевдомемуаров, но женщины не рискуют писать роман с открытым забралом. Если мадемуазель де Скюдери и подписывает свои романы, которые, впрочем, людская молва приписывает ее брату, то госпожа де Лафайет не поставила свое имя на обложке своего романа "Принцесса Клевская", предпочитая отдать авторство Ларошфуко или Сегрею.

Если они верховодят как хозяйки литературных салонов или как тайные советники литературной жизни, знатные дамы XVIII века (века женщин, по выражению братьев Гонкуров) стараются не компрометировать себя званием писательницы. Они остаются в тени, изобретают псевдонимы, выдают свои собственные произведения за переводы. И это очень символично. В мире письма женщина достойна быть лишь переводчицей: за ширмой перевода с мнимого языка надо действительно перевести целый мир на другой, понятный язык, познакомить читателя с другим миром, который выражен по-другому.

В "Женщине-авторе" (1804) госпожа де Жанлис (1746 - 1830), которая как раз и была той, кого она описывает, молодая Натали может еще сказать: "Остерегайтесь, Натали, не поддавайтесь опрометчиво этой страсти"... "Но я надеюсь, моя дорогая Натали, что у вас никогда не возникает желания напечатать ваши произведения!"... "Никогда не публикуйте ваши произведения, дорогая Натали; если вы станете автором, вы потеряете спокойствие и все достоинства, присущие вашему милому характеру. О вас сложится самое превратное мнение. Тщетны будут ваши усилия остаться той же доброй и простой Натали. Ваши друзья больше не будут с вами общаться, как раньше, непринужденно и легко. Эти чувства возникают в атмосфере равенства. Те, кто не принадлежит вашему кругу, будут считать вас тщеславной и властной педанткой, обуреваемой амбициями. Они хотя бы будут об этом говорить, и все глупцы, для которых ум всегда является чем-то порочным, будут с большим удовольствием распространять подобные сплетни!.. Вы потеряете благожелательное отношение к вам женщин, поддержку мужчин, вы станете чужой в своей среде, но и не станете своей среди мужчин. Они никогда не примут в свое общество женщину-автора на равных. Они вам будут больше завидовать, чем мужчине. Давайте сохраним между нами и ими те сильные и необходимые связи, которые создали великодушная сила и благодарная слабость: что бы с нами стало, если бы наши защитники сделались нашими противниками. Они никогда не позволят нам стать равными им, ни в науках, ни в литературе, потому что мы, получив то образование, которое мы получили, мы бы их превзошли. Оставим им славу, которая так дорого им стоит и которой большинство из них добивается лишь ценой собственной крови. Для нас слава - это счастье. Счастливые жены и матери - вот настоящие героини" (том 3, стр. 58 - 62).

В этом тексте, который я не перестаю смаковать, интересно то, что госпожа де Жанлис знает, о чем говорит, и здесь сводит с кем-то кое-какие счеты, что, кстати, продолжает делать на страницах другой своей новеллы с блестящим названием "Любовники - соперники во Славе". Ее обвинительная речь против публикации произведений женщин-авторов основана на двойной аргументации. Первая - кстати, та же, что традиционно приводится при осуждении излишнего образования, зиждется на страхе возникновения у женщины чрезмерного тщеславия под воздействием знаний, которые для нее являются чем-то необычным. Второй аргумент - опасение соревнования с мужчинами на их же собственной территории. Эти аргументы достаточно ярко говорят о том, что в переходную эпоху от XVIII к XIX веку, в котором количество женщин-писательниц увеличилось в 20 раз, писать для женщины являлось как бы смещением в иную плоскость, какой-то трансгрессией, по выражению госпожи де Жанлис, переодеванием: "Женщина, становясь автором, как бы переодевается и завербовывается в стан мужчин". Однако сразу же наступает возмездие: она теряет свое место в обществе, притом в ту эпоху, когда знать свое место, соблюдать свое социальное положение было делом первостепенным. Она скатывалась в маргинальность: ни мужчина, ни женщина. Мужчины и женщины ополчились против нее, она изгнана из социального рая, отключена от традиционного счастья.

Однако угрожающий текст госпожи де Жанлис как бы ответным ударом подчеркивает, насколько в ее глазах женщина-автор является выдающимся явлением. Это совершенно очевидно для госпожи де Сталь (1766 - 1817), описывающей посвящение Корины (1807) в принцессы поэтов в Риме наподобие античного триумфа. Там присутствуют и белые лошади, запряженные в колесницы, и девицы, бросающие ей лепестки роз. Корина - образ абсолютной славы. Однако одного из зрителей, наблюдавшего за триумфом женщины-автора, эта сцена ранит в самое сердце - этот персонаж, лорд Нелвилл, любовник Корины, не в силах вынести подобного зрелища, когда женщина, которую он любит, выставляет себя на всеобщее обозрение. Впоследствии лорд Нелвилл откажется от Корины и женится на девушке, которая более соответствует его представлению о женщине. В этом романе госпожи де Сталь есть известная фраза: "Слава лишь блестящий траур счастья", - которую часто сопоставляют с утверждением "Для нас Слава - это счастье" госпожи де Жанлис.
Часто госпожу де Сталь осуждают за негативное представление о женской судьбе, вернее, за то, что, по ее мнению, за литературный успех женщины расплачиваются поражением в личной жизни, а также и за то, что она не пожертвовала своими амбициями, надеясь преуспеть на обоих фронтах. Но это так. Все то, что она воплощает в Корине, госпожа де Сталь пережила сама. "Ища Славы, я всегда надеялась, что благодаря ей меня будут любить". За Славу Корина платит своим счастьем: любовью мужчин, дружбой женщин. За эту Славу она расплачивается всеобщей враждебностью к себе, которую так хорошо описывает госпожа де Жанлис. Когда Натали все же не удерживается от искушения стать женщиной-автором, она теряет своего любовника, чувствует враждебное к себе отношение женщин. Все это она очень тонко объясняет в следующем отрывке: "Честь одной женщины не есть честь женщин вообще. Наоборот, рассвет в лучах солнца одной из них отбрасывает в тень всех остальных, без надежды на оправдание, и все это во имя пагубных законов мужчин".

В начале XIX века писательская деятельность представляется как некое нарушение (трансгрессия, по выражению П.Констан. - Прим. переводчика) социальных законов. Можно подумать, что романтизм как бы освобождает из тисков источник вдохновения, направляя его в русло личных интимных переживаний. Все жанры с крепким литературным статусом, от театра до поэзии, переживают глубокую революцию. Но женщины, которые прорываются в брешь неконформизма литературных произведений и наконец могут царствовать над интимной поэзией, как, например, Марселина Деборд-Вальмор (1785 - 1859), или над романом-исповедью, как бы отстраняются от своей роли в развитии культуры. О том свидетельствуют эталоны Музы и вдохновительницы, и усиление социального значения доброжелательной матери и чистой девушки. Больше чем когда-либо женщина, которая пишет, должна творить в условиях маргинальности, вне общества.

Жорж Санд (1804 - 1876) лучше всех сумела открыто проделать эту трансмутацию, превратиться из женщины, которая пишет, в писателя-мужчину. Во второй половине XIX века, чтобы писать, необходимо называть себя мужским именем. Однако надо отметить, что первые романы Жорж Санд - это романы о превратностях женской судьбы. В своих романах "Индиана" (1832), "Валентина" и "Лейла" (1833) она повествует о том же, о чем госпожа де Сталь писала в "Корине" и "Дельфине" (1802). Однако Жорж Санд не ставят в упрек то, о чем она пишет, так как, в противоположность госпоже де Сталь, она с легкостью перескакивает через границу маргинальности. Вся ее биография открыто говорит сначала о ее внебрачном рождении, потом о ее разводе, всегда о ее любовных похождениях, о ее переодевании в мужское платье. В ту же эпоху путь Даниела Стерна оказывается более тернистым, так как быть сначала Марией де Аргу (Мария де Флавиньи, герцогиня де Аргу, 1805 - 1876), потом, в конце жизни, стать ею снова - это большое препятствие в ее карьере и в ее жизни вообще. Связь с Листом повергает ее в социальную и светскую маргинальность и подталкивает к созданию произведений об интимных откровениях по поводу неудач женской судьбы.

Смещение понятий произойдет в начале XX века, когда обывательская и нравоучительная литература будут отделены от просто литературы. Колет войдет в нее через маленькую дверь журналистики и заказных произведений, но выйдет из нее через главную дверь. А между этими двумя вехами развертывается бурная жизнь на службе у всякого рода маргинальностей: шоу обнаженных женщин (ее бургундский акцент не позволяет ей произнести хоть одно слово на сцене), жалкие пантомимы, разводы, адюльтеры, лесбианские связи, кровосмешение. Ее территория, которая станет территорией ее письма, обозначается как в пределах легальности, так и вне ее. Женщины не читали произведения госпожи де Сталь, они прочли лишь деревенские или идеалистические романы Жорж Санд, но они набросились на писания Колет, которые говорили о женских запретах, о потаенном, о секретном. Своим значимым присутствием она подчеркивает свой образ выдающейся женщины в своей же маргинальности, и, несмотря на это, она завершает свою литературную карьеру членом Академии Гонкуров, командором Почетного Легиона и была, в конечном счете, удостоена национальных похорон.
В XX веке литературное вдохновение женщин занимает место между интимностью и маргинальностью. Маргинальность, по сравнению с жизнью буржуа, давала письменному слову право на дворянскую грамоту. Как будто бы женщина должна была вращаться за пределами обыденности, даже пристойного, чтобы ее признали писателем. Взять свою судьбу в собственные руки, бунтовать - все это через письмо. Симона де Бовуар (1908 - 1986) проклятие превращает в орудие перелома. Все ее призывы к освобождению женщин всегда доходят до публики в письменном виде, в разных жанрах письма. Она была большим катализатором женщин-писательниц - от посредственных до самых выдающихся. Среди наиболее значительных, из тех, кто считает себя как бы в долгу перед ней, я бы назвала в первую очередь Виолетту Ледюк, чей литературный образ неотделим от ее интимных повествований о своих социальных и сексуальных нарушениях.

Однако то представление, которое оставила о себе Симона де Бовуар, - это не образ писательницы, а женщины, которая своим "писанием" завоевала мир мужчин и которая, в какой-то мере благодаря содействию Сартра, была ими признана. Ее биография, переписка и дневники достаточно говорят о том, насколько она отвергла избитые тропы феминизма с их презрением к людям, к матери, с их полной принадлежностью к высшему миру мужчин, куда традиционно женщины допускаются лишь в качестве победительниц либо сожительниц. В женском воображаемом мире она предстает в величавом образе женщины-писательницы, которая отвергает какие-либо компромиссы с традиционными путями феминизма. Для широкой публики, относящейся к ней как с восхищением, так и осуждением, Симона де Бовуар - незамужняя женщина, сама зарабатывающая себе на жизнь, свободная женщина, сама выбирающая себе любовников, женщина без своего очага, пишущая за столиком какого-нибудь кабака. Для более узкого круга читателей ее романов и пьес - это писательница, которая решила стать бесполой, то есть решила отказаться от женственности. Ее книга "Второй пол", которая является прежде всего исторической и мифологической попыткой оправдать свою биографию, ставит ее в двойственное положение, приведшее в конце жизни к тому, что она станет великой совестью феминизма.
Но, как мы увидим впоследствии, тема феминизма, которая для других женщин является как бы освобождением, для С. де Бовуар, по своей сути и форме, явилась актом осуждения системы, созданной вокруг власти мужчин. Это всегда кровоточащие произведения, как будто бы источник, из которого извергается это новое слово, является как бы не устами, а незаживающей раной и воспевает боль быть женщиной. Как проанализировать феминистские попытки 70-х годов, авторы которых - дочери "Второго пола", как создать "женскую" литературу? Сызнова открывая и исследуя свое тело, женщины снова возвращаются к вопросу о творчестве, "так как любое творчество - это плоть и кровь". Они утверждают, что существует искусство, присущее только женщинам, которое во все времена игнорировали мужчины. По мнению некоторых из них, "надо расшатать экономику письма до ее фундаментальной структуры, то есть до книги". Цель всегда состоит в том же самом: "украсть орудия мужчин". Люс Иригарий и Элен Сиксу хотят ниспровергнуть мужскую речь. Мария Кардиналь или Ани Леклер и Шанталь Шаваф выставляют в страданиях или в наслаждении утаенное или запретное тело женщины.

Переделывая волшебные сказки, переписывая историю с женской точки зрения, придавая женское звучание словам, впервые женщины-писательницы не хотят больше отличаться от других женщин, чтобы войти с разными правами в мир мужчин, но хотят сплотиться вместе и предъявить общие требования. Феминистские проявления 80-х годов носят коллективный характер. От этого недовольно отворачиваются романтики конца 90-х годов, требующие независимости от феминизма, такого же навязчивого, как и тот, на котором была замешана огромная женская и морализующая литературная продукция конца XIX века. В свою очередь, "романтики плоти" способны проявить свою женскую независимость лишь на мужской территории. Они отвернулись от истинной литературы, от всех приемов, которые они считают устаревшими, и захватили поприще порнографии. Ну и что? Чего они добились? Как их называют? Женщинами, которые пишут! Порнография может теперь удивить лишь тем, что ее описывают женщины. Эти авторы снова подтверждают после Луизы Лабэ, Жорж Санд или Колет, что женское литературное пространство, несомненно, отброшено к границам интимного, в провокацию секса.

В наше время, когда наступает эпоха цивилизации изображения, которая является такой же радикальной революцией в области культуры, как и та, что завершила переход от устного слова к письменному, книга сохраняет свои позиции, свой символизм. В то время, когда, наконец, достигнуто так долго желаемое равенство в образовании, во всяком случае на Западе, на рассвете нового тысячелетия, все еще не безразлично быть женщиной, которая пишет. Образ, который вам представляют СМИ, не является чем-то нейтральным. Письменное творчество вообще выглядит каким-то нарушением, аномалией, а для женщины творчество - это двойная аномалия.

Перевел с французского
Игорь Софиев