Простой рассказик для тех, кто любит детей и животных

[alina-a]

ТАКОЙ ВЕСЕЛЫЙ ДЕНЬ

- Ма-а, давай сегодня уборку забацаем!
Теплая, сонная Юлька появилась в проеме кухни, прошамкала растоптанными тапочками и уселась подле Анны на краешке потертого углового дивана.
- Во, нарисовалась, - улыбнулась Анна. – Как ты смешно лапки крестиком на животе складываешь, тебе так удобно?
- А как же, он мне заместо подставки, релакс такой. Ты, что ли, так не делала? – хохотнула Юлька и потянулась к чашке с кофе.
- Не трогай, это мое! - Анна поднялась из-за стола. – Для таких, как ты, я какао сбацаю, идет?
- Да я его с детства ненавижу, - скривилась Юлька.
- Ты сейчас само детство и есть. И снаружи, и внутри.
Мать тщательно размешала в турке какао-порошок и сахар. В кастрюльке на плите уже закипало молоко.
- Крошка моя, я тебе яички сварила, цесариные. Крайне полезно для девочек в твоем положении.
- Не хочу, у них желтки какие-то огромные, - продолжала капризничать дочка. – Я лучше бутик с колбаской.
- Разговор исперчен, - Анна поставила перед Юлькой дымящуюся кружку. – Вот тебе какао, а вот тебе яйца, – она придвинула к кружке два остреньких, конусообразных яичка.
Подставки под ними были какими-то необыкновенными - металлическими, полосатыми. Верхушку одной из них украшала толстая курочка, на другой примостился улыбающийся бегемот.
- Ой, какая прелесть, где ты такие взяла? – Юлька поочередно ударяла отекшим пальчиком по курице и бегемоту, и они радостно дрожали в ответ. – Они еще и трясутся!
- Где взяла, где взяла… купила, - Анна подошла к окну. – Как темно! Ненавижу зиму! - она повернулась к дочери. – Просто люди всегда должны есть весело!
- Правда? А почему? – Юлькины руки убрались с большого высокого живота и переместились на стол.
- Почему? Ну, потому что так едят, например, собаки, когда они счастливы и довольны жизнью.
Анна взглянула на часы. Огромные, прямо-таки «вокзальные», они с достоинством висели напротив «обеденной группы» («Какое дурацкое название для стола и стульев!»).
- Ва, мне пора! – Анна прошла в маленькую прихожую, стала надевать перед зеркалом пальто. – Черт, откуда это? - Она потянула из юбки блузку, пытаясь разглядеть взявшееся откуда-то коричневатое пятно. – Ну вот, Юлька, это все твое какао! Слышишь?
Юлька, переваливаясь, вышла из двери кухни.
- Твое какао забрызгало мне чистую блузку. А у меня сегодня редколлегия. Ну вот…
- Подумаешь! – Юлька весело посмотрела на мать. – Это, наоборот, креатив! Блузка у тебя скучная. И к тому же нужен ответ.
Юлька засмеялась, обнажая мелкие неровные зубы.
- От старых штиблет? – мать недовольно посмотрела на нее.
- Именно! – Юлька буквально затряслась от смеха. – У тебя штиблеты, то есть сапожки, новые, коричневатые. При этом блузка белая, юбка болотно-зеленая, пальто серое, шейный платок клетчатый, пояс черный, а сумка – красная. А волосы…
- Что волосы?
- Ну, они у тебя цвета перепревшей соломы. А нежное пятнышко на блузке – это ответ сапожкам.
- О, да, - Анна запихнула блузку обратно в юбку и начала застегивать пальто. – Ты очень умна для своих шестнадцати. От тебя, о дочь моя, я всегда получаю море позитива. Одеваться я, по-твоему, не умею, а мой любимый бежевый цвет – старушечий.
- Мама, - Юлька перестала смеяться. – Он просто никакой.
- Зато он успокаивает, - разозлилась Анна. – Он вкусный, спокойный и отпугивает все агрессивное, хоть и не яркий… Это такая кантилена, Юлька, - Анна схватила со столика ложку для обуви и помахивала ею, как дирижерской палочкой, - когда все течет мягко и непрерывно, как в хорошем романе или балете.
- Ма, - вновь прыснула круглая, как шарик, Юлька, - Ты очень кантиленно махаешь этим совочком! Супер!
«У нее сейчас лицо похоже на особый сорт тыквы, - промелькнуло в голове у Анны, - а вместо глазенок – семечки… А тапочки как будто трескаются на распухших ступнях, ей сейчас и погулять трудно. Валенки ей, что ли, купить?»
- Юлькин, - отчеканила Анна, - а что у тебя, собственно, за прическа на голове?
- А че? Я причесывалась.
- У тебя там как будто лук-порей растет или пальма!
- Очень смешно, - набычилась Юлька. - А мне трудно самой голову мыть!
Анна подошла и погладила дочку по голове, приминая упрямый «лук-порей». От Юльки вкусно пахло какао и хлебом с маслом.
- А вот мы вечером этим и займемся!
Юлька оттолкнула материну руку.
- Какая заботливая! Ты, вот, не спрашиваешь, а Серега мне уже три недели не звонил!
Анна напряглась.
- Твой Серега малолетний дурак! И нечего ему звонить…
Она подошла к двери и взялась за ручку.
- И шестнадцати мне еще нет, - обидчиво добавила Юлька.
Дверная ручка всеми своими зазубринами впилась Анне в ладонь - ручка часто ломалась и хранила на своей поверхности следы щипцов и плоскогубцев.
- Я знаю, но через три месяца будет, - как можно веселее отозвалась Анна. – Округлять надо.
Она приоткрыла дверь, еще раз обернулась на дочку.
- Через час должен подойти твой отец, ты уж не забудь покормить его… И сама про гречку не забудь, она в полотенце упревает. Тебе железо нужно.
- Не хочу гречку, - Юлька опять скривилась. – Заедь в Макдональдс, а? Хочу чизбургер, коктейль клубничный или вишневый… и биг-мак.
- Перебьешься, нечего жрать всякую дрянь! Я тебе и так пару фильмов вчера купила, про твоих вампиров дурацких.
- Вау, а где они? – Юлька подошла ближе к матери.
- В тумбе под телевизором, - Анна взяла лицо дочери в руки. - Ты сама уже на вампира похожа – моська бледная, губы бескровные, зубки острые. И рот весь, как кровью, какао перемазан.
- Ма, - Юлька сделала страшное лицо, - выпей меня, и я подарю тебе новую жизнь!
- Да знаю я, знаю, - вздохнула мать. - Уж недолго ждать-то осталось.
Анна вышла за дверь.
- Ма, - донесся до нее голос Юльки, - а вампиры беременными не бывают!

* * *

Анна вернулась домой к пяти вечера, нагруженная сумками, и с трудом протиснулась в дверь. Прихожая была завалена старыми вещами и коробками.
- Юлька, кровопийца, что за срач ты тут развела?
Дочка выплыла из комнаты.
- Ты все-таки уборку затеяла, зачем? Нам же скоро переезжать.
- Это все на выброс, - Юлька широко зевнула и тут заметила в руке матери заветный макдональдсовский пакет. Она хищно потянула его к себе.
- У тебя что, совсем башню снесло? – Анна двинулась на кухню, с трудом пробираясь через набросанные вещи.
Юлька потащилась за ней разбирать сумки.
В центр кухонного стола Анна осторожно, даже как-то уважительно, водрузила бутылку шампанского. Вокруг бутылки свалила упаковки сосисок и степенные пачки творога. Замороженная печенка будто крякнула при падении, на нее глухо обрушилась цветная капуста. Рядом примостился двухлитровый пакет персикового сока. Затем на стол беспорядочно посыпались пучки зелени, конфеты, папки с рабочими документами Анны, полкруга копченой колбасы, банка соленых огурцов. Последним появился контейнер с тертой морковью по-корейски.
- У, супер! – Юлька покрепче прижала к животу пакет с продукцией канадского общепита и присела на диван. – Ма, а я не отеку еще больше?
- Да куда тебе больше-то, - Анна вдруг заулыбалась от навалившейся невесть откуда радости. – Ты же у меня и так, - она залилась детским смехом, - на эту… ну, на квашню похожа! «Пришла и села как квашня!», - помнишь?
Юлька тоже засмеялась, шмякнула пакет с Макдональдсом на стол. Пакет накренился и выпустил из своих недр закупоренный стаканчик с молочным коктейлем. Юлька попыталась, было, схватить его, но он выскользнул и покатился, как кабачок, на другой край стола.
От этого им обеим стало еще веселее.
- Юлечка, - вкрадчиво произнесла Анна, - а тебе варежки не мешают?
- Ой, - согласилась Юлька, глядя на свои руки, - а я и забыла.
- Ты, понимаешь ли, очень глупо выглядишь, – напевно продолжала Анна. – В квартире тепло, на тебе тонкая маечка, легкий комбез, и вдруг – огромные шерстяные варежки, это моветон!
Юлька давилась от смеха, не в силах что-либо сказать.
- Солнышко мое, акстись! – не унималась мать и даже зачем-то сделала изящный пируэт. Она была легка для своих 36 лет; в детстве занималась бальными танцами, могла бы далеко пойти, вот только с партнерами постоянно не везло.
- Ты у меня бестолочь и тупица, - Анна присела на корточки перед дочкой. – Ты думаешь, я не знаю, где ты была? Ты опять ходила на балкон, так?
Юлька перестала колыхаться, смахнула с глаз веселые слезинки.
- И мало того, - Анна грозно встала над дочкой. – Я знаю, чем ты там занималась! Ты там, как всегда, пожирала грязный московский снег! Ты с детства была такая противная. Я помню, как ты грызла сосульки во дворе. Покупаешь ей мороженое, а она все равно сосульки грызет, пакостный ребенок!
- Ма, я его не ела, правда, - Юлька тяжело приподнялась с дивана и пересела на стул. На стуле было удобнее – живот получил свободу, ему теперь ничего не мешало. – На улице же метель, это так красиво, как в сказке, правда?
- А и то, правда, – согласно кивнула мать, - Будто бабушка метелица перины вытряхивает. Хочется мечтать…
У Анны на лице действительно на мгновение появилось мечтательное выражение.
– Зато это многим неудобно, в городе заторы, - посерьезнела она. - У меня вот два раза машина застревала. Пришлось даже Четыркина вызывать, представляешь?
- Ага, - Юлька кивнула. – И он пришел?
- А то! – Анна засмеялась. - С работы прискакал, отпросился. – Она ловко воткнула соломинку в стаканчик с молочным коктейлем, шумно и вкусно втянула в себя бело-розовое содержимое. – Представляешь?
- Представляю, – Юлька заулыбалась. – Четыркин, такой, прибегает… Весь, главное, дурацкий, в своей старой короткой дубленке, вопит, какая ты тупая, да? Что нефига таким дурам, как ты, машину зимой водить, да?
- Точно, - весело вторила мать, протягивая дочке коктейль, – учить он всех горазд!
- Ма, по-моему, он - лох, давай ему об этом как-нибудь скажем, - от смеха Юлька чуть не подавилась соломинкой.
- А мы ему и скажем, только потом, – Аннушка вытерла рукавом молочную пену со рта. – А то даже жалко его стало – весь потный, мокрый, шапка набекрень. С него даже шарф свалился, когда он нашу развалюху толкал.
- Ха-ха, представляю!
- Опять же с совещания ему пришлось слинять, это же поступок?
- Не знаю, – Юлька отставила опустошенный стаканчик в сторону и взялась за гамбургер. – Он же тебя увидел, на что сегодня, в общем-то, не надеялся.
- И то верно, - мать кивнула и оперлась локтем о стол. – Он не думал, не гадал, сидел на своей скучной работе. А тут мой номер высвечивается на мобильнике. Он думает, что такое? Случилось у нее что-то, или в любви хочет признаться в неурочный час? А тут…
- Ма, - перебила дочка, - а что, для любви бывает урочное и неурочное время?
- Заткнись, дожевывай свой гамбургер. Может, есть время, может, нет. Это не важно. Самое главное, что он плюнул на все и прибыл. И даже спас твой биг-мак от замерзания!
- А цветы он тебе принес? – Юлька хитро прищурилась.
- Не-а, спешил он очень. Да и зачем? Мы с тобой любим растения в горшках, они же живут с нами всю жизнь… А букеты – это ерунда.
Анна замолчала.
- Ма, а я не ела снег на балконе, - Юлька запихнула в рот последний кусок гамбургера. - Просто ловила снежинки на варежку. Варежка темно-синяя, почти черная. Я высовывала руку, и на нее падали звездочки, такие беленькие, и переливались, как сахар!
- Как крупицы сахара, да? И соль тоже переливается, а еще лучше, как алмаз, да?
- Не, ма, лучше, как сахар. Он сладкий, а камень никакой.
- Ну, до чего же ты у меня умная, – заулыбалась Анна. – А еще говорят, что беременные тупеют. Враки все это.
- Враки, - с готовностью подтвердила дочь.
- Да, - спохватилась Анна, - но сахар-то мы съедаем, снежинки тают, а камешки - они навсегда, вот что! Ах, Юлька, где теперь твои снежинки-звездочки?
- А я их слизнула, - потупилась Юлька.
- Ну вот, - Анна неодобрительно покачала головой. – Тебе, дуре, рожать скоро, а ты снегом объедаешься… Нехорошо.
- Ма, а на кого я сейчас похожа? – Юлька вскочила со стула, но тут же как-то скривилась, ойкнула и схватилась за живот. – У, надоело…
- Юлькин, - мать подбежала, положила дочери ладонь на живот, затем облегченно вздохнула. – Толкается?
- Еще как! Достал уже.
- И правильно, - Анна попыталась обнять дочку и неловко ткнулась ей носом в ухо. – Ему же весело, а?
Юлька опустилась обратно на стул, подышала и сложила лапки на животе. Мать потрепала ее по голове.
– Ты похожа… На огромный снеговик ты похожа! Маленький снежный шар – твоя голова, на ней глазки-семечки. Огромный шар – твое тело, а рук и ног просто не видно. Это - веточки, нет – толстые бревнышки, но их все равно не разглядеть, потому что все затмевает огромный и страшный снежный шар! Он растет не по дням, а по часам!
Мать вертелась вокруг дочки, принимала страшные позы, корчила гримасы и даже несколько раз дунула в нее.
- Ты – королева зимы, Юлька! Властная и непобедимая! Ты величественна, как завывание вьюги!
- Ой, не могу, - Юлька изнемогала от хохота, - а нос, нос, у меня нет носа!
- Будет тебе нос, самый лучший! - Анна выхватила из ящика для овощей крупную изогнутую морковку. – Такой подойдет?
- Ага, - прыснула Юлька.
- Это – классика жанра, - Анна приставила корнеплод к маленькому вздернутому носику дочери.
- Щекотно!
- Ведь, понимаешь ли, в чем дело? - серьезным тоном продолжала Анна. – Собственный носик у тебя очень маленький. Про такой говорят – гулькин нос. Ну, не всем же везет с носами, особенно в твоем положении. А так у тебя будет красивый нос, аристократичный, морковный…
Анна кинула морковку в мойку, сняла с рейлинга овощерезку, пустила воду.
- Ща, погоди, сделаем тебе шнобель, как у лорда…
- Ма, прекрати, - Юлька буквально задыхалась от смеха, - мне в туалет надо.
- Иди, иди, снежная баба, - мать начала чистить морковку.
- Ма, а ты пока в холодильник загляни – там полосатый тигр обитает, - еле выговорила дочка и тяжело зашлепала в туалет.
- А слон в горошек там не поселился? – прокричала Анна ей вслед и, услышав удовлетворенный хохот, подошла к холодильнику.

* * *

На нижней полке холодильника вольготно располагался какой-то кругляш в фольге.
- Ма, - выросла в дверях Юлька, – Это, случайно, не арбуз, а?
- И вправду арбуз, - Анна развернула фольгу и понюхала срез. - Вкусно, пахнет свежестью.
- Арбуз зимой классно, скажи? - Мы с отцом его ели, а больше всех - Ольчик. Она сказала, что арбуз – санитар организма!
- Конечно, - мать прикрыла холодильник. – А он трещал?
- Еще как! Отец даже смеялся, когда резал его. А еще он мне все гребешки срезал, вот! – Юлька многозначительно глянула на мать. – Все гребешки мне, а Ольчику ничего не досталось!
Юльке хотелось угодить матери и показать, какой у нее хороший и любящий отец – дочке отдает гребешки, красные, сочные и без семечек, а его молодая жена пусть довольствуется краешками, полными семечек.
- Она семечки ножом выковыривала, у нее даже терпения не хватало. Она тоже хотела как я, а папа сказал: моя дочка любит гребни, а для всех остальных – цукаты, вот!
- Так и сказал? - Анна подошла к окну. Там роились снежинки – они словно отплясывали безумный танец. Самые наглые из них умудрялись залетать в открытую форточку, падали вниз и оседали на черной земле цветочных горшков.
- И вам было весело? – Анна обернулась. – Есть зимой арбуз?
- Было вкусно, - пожала плечами Юлька.
- А отец отрезал ей мякоть от корок? – вдруг заинтересовалась мама. – Так ловко: бам-бам-бам - и все. И кусочки, такие нежные, на тарелке. И можно их есть хоть вилкой, хоть руками.
- Да не-е, - протянула Юлька. – Ничего он такого не делал. Ольчик лопала ломти просто так, у нее даже сок по лицу струился. У нее вся тарелка была в семечках, она их даже выплевывала. Выплевывала, но ела, она же своего не упустит, да?
- Значит, вам не было весело?
- Не знаю. Ольчик вечно журналы про беременных притаскивает. Мне это скучно. Живот мой трогает, а мне щекотно, - пожаловалась Юлька. – Заходит со мной в комнату и тискает. Говорит: хочу тебя «пошамкать»! Правда, дура?
- А что отец в это время делал? – Анна совсем забыла про нос снеговика и смачно хрустнула очищенной морковью.
- Да ничего… А Ольчик гладит меня так противно, да еще к моему животу ухо сует свое мерзкое.
- Почему мерзкое? – Анна засмеялась. – Она хорошая, добрая девушка, и ушки у нее маленькие, красивые.
- А красивые-то почему! – ощерилась Юлька.
- А ты знаешь, что мне твой отец после развода сказал? – Анна подошла к дочке. – У тебя, сказал он, такие мочки длинные и крупные, что просто неприлично. Ни одни серьги, что я тебе дарил, тебе не подходили, а у Оли - изящные раковины. И все на ней смотрится прекрасно. Во как!
- Так он, наверное, дарил тебе всякую жесть.
- Почему?
- Потому что у тебя - самые красивые уши на свете! - выдохнула Юлька.
- Правда? – обрадовалась Анна.
- Да, я ими всегда любуюсь… Когда я тебя вижу, первым делом рассматриваю твои уши. Они у тебя такие, такие… веселые!
Юлька вдруг распахнула глазки-щелочки.
«Щелочки-семечки, какие же они у нее огромные! Как озера, бездонные, синие-синие. Как море, наивные…».
- Юлька, я сейчас расплачусь! Все бренно в этом мире, но материнские уши будут слушать и любить нас всегда, да?
- У тебя самые красивые уши! – топнула ногой Юлька.
Мать с улыбкой посмотрела на нее.
- А тогда марш в гостиную! Давай скатерть стелить! Новую, новую, - Анна лихорадочно перебирала скатерки в ящике кухонного стола.
- Ма, у нас ведь там стол журнальный.
- А будет обеденный, нет ужинный! Шевелись, снеговичок мой ненаглядный… Давай!
- Ма, а че сегодня-то, праздник?
- Праздник, Юлька, рукопись мою приняли, будем с тобой отмечать, понятно?
Анна продолжала суетиться. Все вокруг нее скворчало и кипело, в утятнице уже тушилась капуста, на сковороде пузырилась смесь из растительного и сливочного масел - она весело побулькивала, ожидая в свои объятия тонко нарезанные ломтики печенки.
- Ма, а зачем чего-то жарить? У нас же биг-маки есть.
- Что за проза, Юлька! У нас же праздник. Я сейчас и шампанское открою, - Анна принялась расплетать металлическую косичку на пробке.
- Ой, подожди, подожди, я сейчас, - Юлька тяжело опустилась на четвереньки и поползла под стол, в укрытие.
- Давай, давай, прячься скорее. Какая же ты неразнатная!
- Ай, - Юлька стукнулась головой о столешницу. – А что такое «неразнатная»?
- Так бабушка говорила. Про такую медлительную дурочку, как ты.
- Так меня же тогда еще не было, - удивилась Юлька.
- Детка, пасть захлопни, а то, не дай бог, мух наглотаешься, - засмеялась Анна. - Тебе-то, конечно, не в новинку, но хоть о ребенке подумай, он-то в чем виноват, бедный?
- Ма, - стол заходил ходуном, – у нас нету мух, зима же.
- Мне кажется, у тебя в мозгах редкие виды мух давно гнездо свили, ты разве не чувствуешь?
- Ма, прекрати, у меня от смеха уже живот скорчило!
Стол мелко затрясся, постукивая кривоватыми деревянными ножками по линолеуму.
- Смотри, не разродись! В Москве снегопад, бригада скорой помощи до нас не доедет. Впрочем, ерунда! Позовем тетю Катю, соседку. Опыт у нее огромный. Полгода назад ее Веста шестерых щенков родила, а кошки вообще ее постоянно радуют. Так что ладно, рожай, дочка, спокойно и не бойся.
- Ма, ну замолчи, я больше не могу, - радостно всхлипывала Юлька.
- Сумасшедший у нас дом! Кухонные столы, и те вытанцовывают. Готова?
- Ой-ой, опять головой долбанулась! - донеслось из-под стола.
Анна вывернула пробку из бутылки. Раздался невыразительный хлопок, послышалось слабое шипение. Из горлышка выползла белая пена, которую Анна тут же слизнула.
- Ма, - разочарованное Юлькино личико высунулось из-под стола, - а почему так тихо?
- А я научилась, - гордо сказала Анна и протянула ей руку, помогая встать. – На, бери и тащи в гостиную.
Юлька с шампанским в руке и скатертью под мышкой заковыляла с кухни.
Анна глянула на плиту и бросилась снимать с огня уже почерневшую печенку.
- Ма, - донесся из гостиной голос неугомонной Юльки. - А знаешь, у отца уже уши встали, вот!
Анна, чертыхаясь, выключила газ и плюхнула сковородку с печенкой обратно на плиту.
«Это она про отцовского щенка овчарки», - дошло до нее. Анна набрала воздух в легкие и во весь голос крикнула: - А больше у него ничего не встало?
Ответа дочери она не услышала, но точно себе его представила: Юлька еле стоит, согнувшись пополам от смеха, едва успела поставить шампанское. Рулон скатерти выпал и шмякнулся о паркет, даже, наверное, немножко развернулся. А Юлька сквозь дурашливый смех еле выговаривает: - Мам, какая же ты у меня пошлая и развратная!
Анна улыбнулась кастрюлям и сковородкам – как все хорошо!
Пережаренная печенка подмигнула ей заплывшими глазками-дырочками: «У таких дур всегда все хорошо!». «Хор-хор-хор», - согласилась с ней капуста в гусятнице.

* * *
Незапланированный праздничный ужин удался на славу!
После еды разомлевшая от шампанского Анна развалилась на диване. Объевшаяся гамбургерами Юлька полусидела на толстом ворсистом ковре, опираясь спиной о приставленную к стене подушку.
- Ма, а давай сегодня не будем убирать со стола? – зевнула Юлька.
- А давай! – мать лениво оглядела низенький столик. – Только соленья закроем, а то все пропахнет.
- Не-а, - Юлька слегка приподнялась. – Я есть не хочу, а нюхать мне приятно, ладно?
-Ладно, - Анна переменила позу и потянулась к бокалу с остатками шампанского.
- Ма…
- Ну что тебе?
– А можно я на полу немножко полежу?
- Валяй, - неожиданно быстро согласилась мама, - ковер теплый.
- Он классный, - Юлька удобно расположила затекшую спину на мягком лежбище. – А угол у него Фауст обгрыз, да?
- С твоей помощью. Вы с ним там вечно копошились. А когда уставали, ты его обхватывала за шею, и вы лежали вместе, даже иногда засыпали. Мы с твоим отцом смеялись, глядя, как вы похрапывали и посапывали, словно два рыженьких солнышка…
- А почему у нас сейчас нет дога? – Юлька приподнялась на локтях. – Давай заведем, а? Я б хотела.
- Потому что это тяжело, и большая ответственность.
- Ну и что, я бы…
- Помолчи, - перебила ее Анна, – дай мне насладиться солнцем в бокале. Смотри, как шампанское пузырится, а? – она подставила бокал под светильник. - Оно ведь живое!
- Ага, - кивнула Юлька, - жалко, что мне нельзя. – Ма, а давай весь вечер будем говорить.
- Да уж ночь на дворе, сама ты вечер, нам завтра в консультацию с утра.
- Ну хоть немножко!
- Ну, хорошо, - Анна взяла с дивана сложенный плед и подошла к дочери. - Только укройся.
- Жарко же.
- Не перечь матери!
- Ладно, - буркнула Юлька, укутываясь пледом. – А может нам сегодня вместе поспать, а?
- Обязательно! - засмеялась Анна. - Всю жизнь с такой коровой спать мечтала! Да еще ты каждый час в туалет просыпаешься. Лучше уж поговорим.
- Да? Ну, хорошо… Тогда скажи…
- Ну что тебе сказать, горе мое?
В комнате горел лишь один светильник, стрелка часов приближалась к полуночи, но было почему-то необыкновенно светло. За незашторенным окном плясали и кружились хороводы снежинок, в углу весело подмигивал ноутбук, тихо побулькивая аквариумом экранной заставки.
- Ма, а Ольчик меня любит?
- Любит, она же хорошая и, к тому же, по-женски несчастная…
- И поэтому она меня любит?
Анна вздохнула.
- Она тебя любит как дочь своего любимого мужчины и как мать своего будущего ребенка.
Юлька машинально погладила торчащий из-под пледа живот.
- А папа?
- Еще как. Другие отцы даже не умеют так любить своих дочерей!
- Потому что я ему ребенка принесу?
- Да нет, он тебя просто любит.
Они помолчали.
- Ма, а у Ольчика почему детей не может быть?
- Она неудачный аборт сделала, еще до твоего отца, а потом уже не получилось.
Юлька серьезно посмотрела на мать.
- Значит, хорошо, что мне аборт не сделали?
- Конечно. Твое дело давать жизнь, а не отнимать.
Анна покрутила бокал с шампанским в руке, залпом допила остаток. Юлька сдвинула вниз жаркий плед.
- Ма, а когда я ему скажу, ну… что я ему не сестра, а мать?
- Ну, попозже, когда ему лет 18 стукнет.
- А почему так поздно?
- А он раньше не поймет.
Они опять замолчали. Мать тоскливо смотрела в окно, дочь пялилась в потолок.
- Ма, а может, мы его все-таки себе оставим? – нарушила тишину Юлька.
- Доченька, мы же уже говорили об этом, - заволновалась Анна. - Тебе еще два года в школе учиться, в новой. Я, ты знаешь, работаю. Да и по закону…
- А вы его вместе с твоим Четыркиным возьмите.
- С ума сошла, - улыбнулась Анна. – У него же своих двое и злая жена. Я за него замуж как-то не собираюсь.
- Ну и зря. Он хоть и лох, но добрый.
Анна засмеялась.
- Выдумала тоже!
- Ма, - Юлька вновь приподнялась на локтях. – Мне рожать стремно, я, наверное, разорвусь пополам?
- Точно, - попыталась приободрить ее Анна. - Треснешь как прогнивший арбуз, типа того, что отец притащил! И все, только тебя мы и видели. Во, лафа наступит!
- Я в больницу не хочу, - заныла Юлька, - я боюсь.
- Чего бояться-то, это ж ненадолго. Пару недель до родов и потом чуть-чуть. А выйдешь – как в сказке окажешься: новая хорошая квартира, новый район. Там у нас будет парк. Только высунешь нос из подъезда – а впереди парк, красивый, ветвистый такой… И тогда мы, может быть, действительно, щеночка возьмем.
Юлькины глаза загорелись.
- Ма, а давай дога возьмем.
- Ну не знаю. Может быть и дожонка.
- Ну, давай! Мне ведь так лучше будет, да? А знаешь что, расскажи мне о Фаусте.
- Я же сто раз рассказывала.
- Ну, расскажи сто первый. Я тихо лежать буду.
Анна взглянула на дочь. Юлька вытянула руки вдоль своего разбухшего тулова и прикрыла глаза.
- Ну, хорошо, - начала Анна голосом сказочницы. - Фауст был необыкновенный дожик, он озарял нам с Димкой, твоим отцом, всю жизнь… В детстве он много болел, но потом вырос огромным, и все его уважали, а некоторые и побаивались. Даже лайливые таксы затыкались, когда Фауст, золотясь своей спиной, появлялся во дворе… А еще он мастерски воровал батоны хлеба и конфеты с кухни, а однажды съел целиком кожаный кроссовок со шнурками…
Юлька совсем затихла и только изредка посапывала во сне.
Анна нежно взглянула на нее, затем тихонько подошла и получше укрыла. Стянула тапочки с Юлькиных ног - и даже не удержалась, слегка помассировала ей распухшие стопы.
Юлька недовольно закряхтела во сне.
«Вот ведь как получилось, - побежали мысли в голове Анны. – Еще девчонка, а тут влюбилась, так безоглядно, искренне, как только в юности и можно… Серега ее, конечно, полный придурок, да еще из другого города… Хорошо хоть, что у отца жена бездетная, да и с квартирой он, молодец, помог, нашел деньги на доплату… Уедем отсюда и начнем новую жизнь».
Анна вдруг опустилась на ковер, юркнула под бочок к Юльке и глубоко вздохнула, впитывая ее сладкий запах. Затем она покрепче прижалась к дочке и тихо заплакала.