Провинция Советского Союза

[Vishenka]

по следам интервью с Чингизом Айтматовым

Чингиз Айтматов живет сейчас в Брюсселе, работает послом Киргизии при Европейском Союзе. Вчера на нью-й оркском радио было интервью с ним Михаила Базукашвили. Меня поразила реакция слушавшей публики. Обычно, какую бы тему ни обсуждали, среди 15 звонков находится 2 - 3 ложки дегтя. Вчера был сплошной поток любви, самый "неприятный" вопрос, и то, для Айтматова-дипломата, был "Считаете ли Вы, что толпами, громившими магазины во время недавней революции руководил американский посол". Нет, конечно, он так не считал.
Люди вспоминали с дрожью в голосе "И дольше века длится день", "Плаху", "Тополек мой в красной косынке", волчицу Акбару, "Первого учителя". Сам он рассказывал, что уже в новейшие времена тираж его произведений на европейских языках составляет около 1 млн экз., особенно любят его в немецкоязычных странах, где, например, повесть, известная на русском языке как "Пегий пес, бегущий краем моря", издается как "Мальчик и море" (нельзя не вспомнить "Старик и море"). В Америке по его собственному признанию его не печатают и не переводят на английский с советских времен, из чего он заключает: "Америка - вещь в себе, слишком занята собой, любимой" и я не могу не признать его правоту. Со стороны же русскоязычной публики, еще раз повторю - сплошной поток любви, что меня поразило. Я к его творчеству отношусь достаточно сдержанно и более скептически, могу быть не права. Хотя со стороны публики такая любовь может объясняться ностальгией - как по времени, так и по месту, а в наибольшей степени все же - по собственному состоянию души: молодости.

Частично из-за этого интервью я стала вспоминать и думать о культурной жизни в столицах бывших советских среднеазиатских республик, в "вольных имперских городах" - Ташкенте, Фрунзе, Алмате, Душанбе и Ашхабаде.
О двух последних могу сказать не больше, чем среднестатистический российский житель- Иззат Клычев да "Белый рояль" (так, кажется, назывался фильм о Душанбе, в котором Муслим Магомаев сладко распевал "Мой белый город в переливах света..."). Был еще фильм по мотивам "Шах-намэ", он пришелся на времена моего детства и поразил идеей слоистости культуры.

Роль регионального культурного центра была уготовлена Ташкенту еще в конце девятнадцатого века, когда в городе было устроено постоянное представительство царского престола во вновь завоеванных провинциях - двор великого князя. Несколько десятилетий спустя эта роль была усилена эвакуацией значительной части творческой интеллигенции Советского Союза во время Великой Отечественной войны - Алексей Толстой, Анна Ахматова. Про последнюю доводилось слышать городскую легенду - местный восторженный почитатель позвонил в дверь квартиры Ахматовой, дверь открыла хозяйка и он начал свидетельствовать свое почтение и любовь. Она послушала немного, спокойно сказала: "Пошел вон, дурак" и закрыла дверь. Он с огнем в глазах пересказывал случившееся всем, кто был готов слушать.

Однако, мой родной город - Алмата и, как и весь Казахстан, она была местом ссылки из столиц неугодномыслящих и они, а не эвакуированные, преобладали в городском ландшафте. Эвакуация длилась гораздо короче по времени, нежели "поражение в правах" и запреты жить в первопрестольных. В поздних 20-х Троцкий провел какое-то время в Алмате, в 50-х выжившие после лагерей выбирали ее местом жительства. Самая яркая звезда на этом небосклоне - Юрий Домбровский. На доме, где он жил в Алмате давно повесили мемориальную доску. Сам он подробно описал свое пребывание в нашем городе и состояние духа в "Хранителе древностей". Читайте первоисточники.

Другая звезда первой величины - скульптор Исаак Иткинд. Я его определяю для себя, а теперь и для вас, как Марка Шагала, которому не удалось бы попасть в Париж. Судьба его была бы судьбой Иткинда, и знали бы мы сейчас Шагала "широко в узких кругах". А попади Иткинд в Париж вместо лагерей и Алматы, имя его было бы известно любому интеллектуалу на всех обитаемых континентах. Работы его выставлены не только в Алмате, но и в некоторых именитых московских музеях. Прожил он очень долгую жизнь, до конца жизни сохранил местечковый выговор человека "не вполне в ладах с русской грамматикой" - "я дура, и она дура". Внешность имел абсолютно киношно-библейскую - длинная седая борода и волосы, развевающиеся на ветру.

Говоря о необычной внешности художника, следует припомнить и сумасшедшего художника Калмыкова. Служил он театральным художником в Оперном театре имени Абая в 50-х - 60-х и, имея доступ к театральному гардеробу, одевался в немыслимо ярких расцветок костюмы. Спрошенный, почему он это делает, отвечал, что когда сверху на Землю посмотрят братья по разуму более высоких уровней развития, они сразу в толпе серо одетых людей заметят его. Не знаю, какого рода он был театральным художником, но станковые работы его я видела - в них есть поэзия, видно мастерство, однако многие испорчены слишком заметной, зачастую поперек картины, подписью: Калмыков. Хранятся некоторые из них в желтом доме, где он окончил свои дни, часть - в картинных галереях.

Еще художник уровня Шагала, обреченный на бесцветную провинциальную жизнь - ташкентский художник Волков. Авангардист, кубист в определенные периоды творчества. Вершина его творчества - "Гранатовая чайхана". В 70-е годы вышла книга о его творчестве, названная также. На фоне продукции тех лет была прекрасно издана полиграфически.
Такие вот провинциальные "песни" на мотив Чингиза Айтматова.