И вот мне приснилось, что сердце мое не болит

[Vishenka]

Сегодня исполняется 120 лет со дня рождения Николая Степановича Гумилева. В этот же день, по данным стихия.ру родился Леонардо да Винчи и умер М.В.Ломоносов.


Я верил, я думал, и свет мне блеснул наконец;
Создав, навсегда уступил меня року Создатель;
Я продан! Я больше не Божий! Ушел продавец,
И с явной насмешкой глядит на меня покупатель.

Летящей горою за мною несется Вчера,
А Завтра меня впереди ожидает, как бездна,
Иду… но когда-нибудь в Бездну сорвется Гора.
Я знаю, я знаю, дорога моя бесполезна.

И если я волей себе покоряю людей,
И если слетает ко мне по ночам вдохновенье,
И если я ведаю тайны — поэт, чародей,
Властитель вселенной — тем будет страшнее паденье.

И вот мне приснилось, что сердце мое не болит,
Оно — колокольчик фарфоровый в желтом Китае
На пагоде пестрой… висит и приветно звенит,
В эмалевом небе дразня журавлиные стаи.

А тихая девушка в платье из красных шелков,
Где золотом вышиты осы, цветы и драконы,
С поджатыми ножками смотрит без мыслей и снов,
Внимательно слушая легкие, легкие звоны.

[svinka]

электронное собрание сочинений Н.Гумилева
http://www.gumilev.ru/

[silansvet]

«Узкий и длинный череп (его можно видеть у Веласкеса на портретах Карлов и Филиппов Испанских), безжалостный лоб, неправильные пасмурные брови, глаза – несимметричные с обворожительным пристальным взглядом…»Это о нём Лариса Рейснер...
Многие называли Гумилева вечным гимназистом, очевидно, потому, что он никак не хотел бронзоветь, успокаиваться. Может, именно поэтому он любил работать с молодежью и создал несколько литературных мастерских («щебечущий выводок филологичек», по выражению Андрея Белого), в которых учил стихотворному ремеслу. Одна из его учениц – Ирина Одоевцева. «Он делал из плохих поэтов неплохих. У него был пафос мастерства и уверенность в себе мастера», – сказал Виктор Шкловский.
Одоевцева вспоминает: «Гумилев был мальчишкой в свои 36 лет. Тщеславный, отчаянно храбрый мальчишка, который хотел быть всегда и везде первым. Конечно, он никакой не политик, никакой не конспиратор, он был прежде всего поэтом»... И ещё:

«В нем было что-то театральное, даже что-то оккультное… Высокий, узкоплечий, в оленьей дохе с белым рисунком по подолу, колыхающейся вокруг его длинных худых ног. Ушастая оленья шапка и пестрый африканский портфель придавали ему еще более необыкновенный вид».