Дервиш взрывает Париж, или Как мы брали Бастилию

[Butylkin]

Чтобы стать святым, необходимо совершить хотя бы одно чудо. Святой Гонорий (он же Гонорат или Гоноратур) был епископом Амьенским, что, безусловно, похвально, обнаружил мощи мучеников Викторика, Фусциана и Генциана, что вообще замечательно, но вот что именно чудесного он совершил, католические источники почему-то не сообщают. Только в одном месте я отыскал рассказ, что его старая нянька ставила хлеб в печь (на лопате, ясно дело, как Баба Яга Братца Иванушку), когда ей сообщили об избрании нового епископа. Почтенная женщина, знавшая, видимо, о нём что-то такое, чего не знал никто, воскликнула: "Кто?! Малютка Гоноратик?!! Да скорее эта вот хлебная лопата зазеленеет и расцветёт, чем случится такое!" Лопата немедленно покрылась листочками, зацвела, и впоследствии, когда практически настроенная старушка её укоренила и провела прочие необходимые агротехнические мероприятия, оказалась ежевикой, дававшей плоды на протяжении тысячи лет после этого события - ещё в XVI веке благочестивые паломники могли отведать чудесных ягодок. Да, вот тут приходится согласиться. Если бы эта самая лопата превратилась в клён, или ясень, или из чего там эти лопаты вообще делались - в общем, в какое-нибудь дерево, то это был бы просто фокус. А вы когда-нибудь видели, как растёт ежевика? Это кусты, запутанные и преколючие. Можете себе представить, чтобы из них кому-нибудь пришло в голову попытаться сделать лопату? Так что это - безусловное чудо...

Так или иначе, Святой Гонорий стал покровителем хлебопёков, булочников и кондитеров. В 1200-м парижская гильдия пекарей поставила в память о нём церковь, а улица, на которой она находилась, тоже получила название Сент-Оноре. От церкви ныне не осталось и следа, улица тоже весьма видоизменилась. Я, если мне не изменяет память, никогда раньше на ней не бывал, но она показалась мне странно знакомой. Пока я мысленно сетовал на провалы в памяти, Ж воскликнула: "Посмотри! Это же прямо Питер!" И точно. Если бы не вывески на басурманском языке, да не проглядывающие через перпендикулярные улочки то Лувр, то Тюильри, то и вовсе золочёная филейная часть Жанны д'Арк, можно было бы предположить, что мы где-то в нашей родной Литейной части - на Захарьевской, допустим, или на Шпалерной. Дело, видимо, в том, что застраивались они в одно время - во второй половине XIX века. Несмотря на древность улицы Сент-Оноре, на ней мало того, что жил Робеспьер, так ещё и постоянно устраивались революции, что совершенно не способствовало сохранению хрупких старинных фасадов. Говорят, именно на ней находилась та баррикада, по которой Свобода-топлесс вела народ на знаменитой картине Делакруа.

Но и помимо революций вообще и Робеспьера в частности, улица Сент-Оноре известна хотя бы тем, что на ней родился Мольер, и на ней же он и умер (в аккурат около того места, где мы стояли), играя Мнимого Больного в своей одноимённой пьесе на сцене пристроенного к Пале-Роялю театра Комеди Франсез. Этот участок улицы Сент-Оноре называется площадью Андре Мальро, довольно занудного беллетриста, деголлевского министра культуры. А именно этот кусок площади Андре Мальро называется площадью Колетт. Не очень понятно, к чему такая матрёшечная структура - видимо, на такую прорву великих людей не хватает улиц. Ну да и в Ленинграде когда-то самый обыкновенный перекрёсток именовался площадью Брежнева... Сидони Габриель Колетт не очень известна в России, подозреваю, что и во Франции подзабыли о беспомощной ревматической старушке, провозгласившей, что "сердце не имеет морщин, на нём бывают только шрамы", и доживавшей свой век в квартире с видом на сад Пале-Рояля, но в первой трети прошлого века она была более чем известна своими яркими и вызывающими романами (во всех смыслах этого слова). По зловещему стечению обстоятельств несчастная Мари Трентиньян, несколько лет назад забитая до смерти ревнивым любовником ("Отсутствие ревности – куда более непростительная мужская ошибка, чем её наличие," - считала писательница), оказалась в ставшем для неё роковым Вильнюсе как раз для съёмок в роли Колетт в посвящённом ей байопике.

В 2000-м на площади Колетт над входом в метро поставили очень забавное сооружение - Беседку Полуночников (Kiosque des Noctambules) Жана-Мишеля Отоньеля. Не знаю, имел ли такое намерение автор, но мне его творение показалось иллюстрацией к высказыванию модного французского культуролога, фамилию которого я забыл. Тот, объясняя зависимость восприятия от предшествующего опыта, говорил, что, дескать, чтобы пирамиды произвели на нас такое же впечатление, как и на древних египтян, они (пирамиды, конечно, а не египтяне) должны летать в небе вверх тормашками и переливаться всеми цветами радуги.



Беседка Отоньеля должна производить на нас такое же впечатление, какое производили на парижан XIX века входы в метро, оформленные Эктором Гимаром. Сейчас, когда наши глаза уже насмотрелись и на особняки нефтяных набобов, и на центр Помпиду, и на, допустим, шоу трансвеститов, гимаровские павильоны кажутся изящными, но скромненькими, и нам непонятно, от чего же тогдашние критики так выходили из себя, вопя о непристойном антихудожественном буйстве, низкопробной псевдороскоши и режущей глаз вычурности.



История не зафиксировала, оказывали ли творения Гимара не только эстетическое, но и физиологическое действие. При взгляде же на эти переливы муранского стекла Д почувствовала настоятельную потребность съесть мороженое, о чём и поведала миру. После этого рассказ о кондитере Шибу (наверно, он должен произноситься так, хотя в русском языке укоренилось написание Шибуст - во всяком случае, так называется изобретённый им крем), создавшем в честь своего небесного покровителя знаменитый торт "Сент-Оноре" (мне пробовать не довелось, но сладкоежки хвалят), был бы совершенно неуместным. Как на грех, мороженщики провалились как сквозь землю, и если впоследствии парочка и попалась, то это были негры столь преступного вида, что благоразумие взяло верх над вожделением.

Улице Святого Гонория не очень повезло в туристическом смысле - всё внимание путеводителей перехватила проходящая кварталом южнее улица Риволи. Пожалуй, единственной упоминаемой достопримечательностью на ней (помимо Пале-Рояля и того, что к нему прилегает) является церковь Святого Роха (Сен-Рок). Почему для улицы булочников был выбран именно Рох - покровитель больных чумой и холерой, страдающих болезнями ног и кожи, паломников, хирургов, а также собак, домашнего скота и города Монпелье - не знаю. Может из-за того, что вышеупомянутая собака (не его личная, а совершенно посторонняя) воровала для него не, допустим, колбасу, а именно хлеб? Но, во всяком случае, проект был заказан строителю Пале-Рояля Лемерсье, первый камень в основание новой церкви заложил в 1653-м сам Людовик XIV, а затем, как водится, строительство замерло на долгие годы. Достраивал Сен-Рок уже в XVIII веке Ж. Ардуэн. Но этот "Ж" - не знаменитый Жюль, присоединивший для пиара к своей фамилии ещё и фамилию своего двоюродного деда, чертежами которого он беззастенчиво пользовался, великого Франсуа Мансара, а его гораздо менее даровитый (или хотя бы гораздо менее пронырливый) брат Жак. Надо сказать, впрочем, что насколько велик был дедушка Мансар, судить сложно, поскольку ни одного законченного его произведения нет (в Париже, во всяком случае) - он всегда требовал столько денег, что ни у кого не хватало средств достроить до конца хотя бы курятник, не говоря уж о Версале, который изначально проектировал именно он. Единственное, чем он известен - это изобретением мансард, карикатуры на которые так непоправимо обезобразили крыши множества зданий в историческом центре Петербурга. Вообще говоря, они должны называться не "мансарды", а "лескоты", потому что Пьер Леско за полвека до рождения Мансара уже вовсю их проектировал, ну да ладно...



Честно признаться - на мой взгляд, церковь не то чтобы какая-то ущербная, но просто самая обычная, таких на десяток дюжина. В ней нет ни захватывающего дух простора Сент-Эсташа, ни пронизанной искренней и напряжённой до звона религиозностью атмосферы Нотр-Дам-де-Виктуар. Считается, что Сен-Рок - наиболее выдающееся творение французского барокко. Что ж, если так, то это только подтверждает тот факт, что с барокко в стране напряжёнка, и фанатам этого архитектурного стиля лучше ехать в Италию или, на худой конец, в Петербург. Надо, впрочем, заметить, что в ходе многочисленных революций церковь была сильно разрушена и совершенно разграблена, поэтому о её первоначальном виде можно только догадываться.

В Сен-Роке похоронено множество известных деятелей французской культуры, включая Дидро, Корнеля и Фрагонара, здесь венчался пресловутый маркиз де Сад, а если обратиться к новейшей истории, то в 2008-м знаменитая модель Карла Бруни, прихватив за компанию своего очередного мужа, некого Саркози, отдавала тут последнюю дань уважения своему бывшему работодателю Иву Сен-Лорану.



На углу улиц Сент-Оноре и Кастильон когда-то помещался один из монастырско-революционных клубов - Клуб Фельянов. Ни это название, ни имена входивших в него (за исключением, может быть, маркиза Лафайета, деятельного участника двух французских революций и одной американской, первого командующего Национальной Гвардией) сейчас практически никому не известны. А ведь среди них были "убийца короля" Барер (он был председателем Конвента, вынесшего смертный приговор Людовику XVI), аббат Сийес, автор текста знаменитой "Клятвы в зале для игры в мяч" и создатель современной системы французских департаментов, и граф Деласепед, который особо себя никак не проявил, но уж больно фамилия у него была прикольная!

По улице Кастильон рукой подать до Вандомской площади, на которую всех туристов водят стадами в обязательном порядке. Изначально она называлась площадью Людовика Великого, а нынешнее своё название получила от стоявшего когда-то рядышком дворца герцога Сезара де Вандома - интригана, заговорщика и адмирала. Площадь эту создал в 1699-м всё тот же Жюль Ардуэн-Мансар. Всё-таки очень разносторонний архитектор он был, не исключено, что помимо дедушкиных он и ещё чьи-нибудь чертежи прихватизировал! Камерная и изящная площадь Побед никак не похожа на Вандомскую, которую можно охарактеризовать эпитетом "шикарная". Этот вот нагло лезущий в глаза шик - то, что обычно и стараются продемонстрировать в "обзорных экскурсиях по городу" и что мне в Париже претит больше всего. По счастью, как оказалось, в Париже есть много чего другого...

Раньше на площади Людовика Великого стоял памятник... - угадайте с трёх раз! - правильно, Людовику Великому. Простоял он там ровно 100 лет, день-в-день. Когда площадь стала Вандомской, то кому там поставили памятник, угадайте с трёх раз? Нет, отнюдь не герцогу Вандому, а совсем даже Наполеону. Это 44-метровая колонна, отлитая из российских пушек, захваченных во время погубившей князя Андрея Болконского Аустерлицкой битвы. Со стоящей на вершине статуей Наполеона некоторые непонятки - что какая-то стояла с самого начала, не подвергается сомнению, и что какая-то стоит теперь - тоже, а в промежутке существенные разночтения, коих мы касаться не будем. Но нет никаких сомнений, что во время Парижской Коммуны комиссар по культуре Гюстав Курбе (тот самый художник, который написал на холсте то, что до него разве что рисовали на заборах - огромную женскую промежность со всеми анатомическими деталями, выставленную ныне в музее Орсэ) распорядился убрать того Наполеона, который стоял на тот момент. Поскольку с автокранами тогда были некоторые проблемы, а допрыгнуть до статуи ни у кого не получилось, то 18 мая 1871-го колонну просто свалили наземь. Курбе потом так и не удалось от этого отмазаться, и его обязали поднять Вандомскую колонну если и не собственными руками, то хотя бы за собственный счёт, отчего он и сбежал в Швейцарию.

По выражению лица Д можно было предположить, что на месте Курбе она не только бы свалила дурацкую колонну, но и сожгла стоящие вокруг ювелирные лавки и, возможно, спела бы на пепелище комические куплеты. Мы с Ж тоже подустали, да и время было уже более чем обеденное, поэтому я решил закруглить экскурсионную программу, и мы на рысях пробежались через площадь Побед и улицу Этьена Марселя к ближайшему к нашему дому магазину "Фран-При", где наконец и обрели мороженое, да ещё и целую бадью. Я хоть тёплым летним днём и не откажусь от этого продукта, но особым ценителем себя назвать не могу, поэтому моё мнение носит сугубо дилетантский характер. Но и Ж, и Д признали, что купленное нами самое что ни на есть дешёвенькое "Мятное с шоколадной крошкой" оказалось на редкость вкусным, и во всяком случаем, лучшим из всех съеденных в Париже (в Монако, говорили они, всё-таки вкуснее).



После обеда мы прогулялись в Тампль, но не разгадывать загадки тамплиеров, а в одёжные магазины у площади Республики (сейчас уже не помню, почему нас чёрт понёс именно туда - где-то что-то прочитали), рассказывать об этом скучно и незачем. Ж и Д прикупили себе к завтрашнему празднику какие-то кобеднишные наряды, а я играл незавидную роль финансиста и потаскуна-носильника. Совсем вечером на площади Бастилии был бесплатный концерт, но как-то мы немножко постремались туда идти - судя по составу выступающих, состав зрителей обещал быть расово достаточно однородным, и мы смотрелись бы белыми воронами. Так что наш второй день в Париже можно смело считать законченным на мороженом.

[Shi2]

Спасибо за Ваше повествование! Жду продолжения с нетерпением!
Все-таки насколько приятней приезжать в Париж на 2 недели, а не на 5-7 дней...Можно себе позволить неспешные прогулки, размышления, вечера дома с измученными ногами в тазике (это я про себя)...
Гонорий - интересно, Гонорий де Бальзак...

[Butylkin]

Другой факт: Гонорий Бальзак , один из величайших художников, француз, романист, наблюдая психологию людей, указал в одном из своих романов, что в организме человека, наверное, действуют какие-то мощные, неизвестные науке соки, которыми и объясняются различные психофизические свойства организма.

Максим Горький "Рабселькорам и военкорам о том, как я учился писать"

2 недели, в общем-то, оптимальный срок. Во всяком случае ещё не надоело, но уже и домой хотелось. Хотя не знаю - это моя первая поездка на отдых не только за границу, но и вообще куда бы то ни было (к родственникам не считаю), поэтому мне трудно судить - вдруг 2 месяца было бы ещё лучше?

[McPol]

Butylkin, замечательное повествование, спасибо
я пару месяцев отсутствовал на данном ресурсе, но Вы еще даже до половины своего рассказа о путешествии не дошли
предвкушаю много хороших вечеров за чтением сего труда

отдельный респект за Сент-Эсташ, мы внутрь не попали, т.к. он был почему то закрыт

единственный минусик (на мой взгляд), все таки маловато фото
нельзя ли чуть по больше их вставлять в рассказ?

[Butylkin]

Увы, нельзя. Вставляю то, что есть. У меня был отдельный пост, посвящённый этой теме. Ну не захотелось фотографировать Вандомскую, допустим, площадь - что ж поделать. Зато в других местах будут чуть ли не одни только фотографии.

Я, в общем-то, колебался относительно этого вопроса. Но потом решил - если есть топики, где фотографий полно, а текста минимум, то почему бы для равновесия и наоборот не сделать.

[Shi2]

Максим Горький "Рабселькорам и военкорам о том, как я учился писать"

2 недели, в общем-то, оптимальный срок. Во всяком случае ещё не надоело, но уже и домой хотелось. Хотя не знаю - это моя первая поездка на отдых не только за границу, но и вообще куда бы то ни было (к родственникам не считаю), поэтому мне трудно судить - вдруг 2 месяца было бы ещё лучше?

Однозначно лучше))))). Отдыхать - не работать )))). Представьте, взять машинку и махнуть...Хоть тебе Сен-Мишель, хоть Каркассон...))))
Эххххх, жду продолжения!

[Butylkin]

взять машинку и махнуть...

Вот это точно не для меня. У меня даже прав нет. И ни малейшего желания их получать.

[Муlеnе]

Как же Вы здорово пишете, буду с нетерпением ждать продолжения!

[Butylkin]

McPol, Shi2, Муlеnе, спасибо, оно последует практически незамедлительно.

[Shi2]

Вот это точно не для меня. У меня даже прав нет. И ни малейшего желания их получать.

Нет - и не надо )))....Меня саму возят.
Во Франции нет проблем с транспортом, из конца-то в конец!)))
Пишите срочно продолжение, очень интересно. Читаю Вас и прям расту над собой .

[Butylkin]

Вот и наступил красный день французского календаря, день национального праздника. А, собственно, какого именно? Как он правильно называется? Ответ, казалось бы, ясен. Но "День взятия Бастилии" - это не название, это только привязка к определённой дате. Это примерно как если бы мы говорили не "Праздник весны и труда" (или не "День международной солидарности трудящихся" - кому как привычнее), а "День основания кабаре Фоли-Бержер" или "День рождения Иона Попеску-Гопо" на том основании, что эти события действительно имели место первого мая.

В общем-то, правильный ответ я уже подсказал, ну а тем, кто не догадался, придётся набраться немного терпения. Начнём с того, что же определяет отличие одной страны от другой. Почему это вот Франция, а это - Люксембург? Ладно, вопрос попроще - как отличить Россию от Гондураса? В общем-то, если не обращать внимание на всякую ерунду типа языка и культуры, отличие только одно - там свои бесчинства творит военная хунта, а у нас - нами же законно и добровольно избранные начальники. По-научному это называется "верховенство государственной власти" или "суверенитет". Понятие это идёт ещё со времён средневековой вертикали власти, когда над каждым вассалом был свой сюзерен - над графом маркиз, над маркизом герцог, и так далее. Но как внизу копошился вассальный планктон, у которого уже никаких подчинённых не было, так и наверху должен был быть некий самый главный сюзерен, который и зовётся суверен (по-французски "souverain" означает "верховный"). Понятное дело, кто является сувереном для любого христианина. У католиков, в том числе и французов, общение высокопоставленных вассалов с сувереном шло через его мажордома, ласково именуемого Папой. Но во время гугенотских разборок папин авторитет был поставлен под серьёзное сомнение. Спустя 4 года после Варфоломеевской ночи, в 1576-м, французский юрист Жан Боден и ввёл понятие "суверенитет", понимая под ним неограниченную и бессрочную верховную власть монарха. Папа, конечно, был не в восторге от такого поворота событий, но в 1648-м, когда его мнения по политическим вопросам уже мало кого интересовали, уступил...

Таким образом, аквитанцы и бретонцы, пикардийцы и провансальцы, имеющие совершенно разные привычки и обычаи (да и язык тоже), оказались французами практически исключительно в силу того, что их сувереном был король Франции. В 1789-м этот порядок был нарушен. Король Людовик сувереном быть мог, а гражданин Луи Капет - ну никак. А если нет суверена, то нет и суверенитета, а значит, и государства. Весной 1790-го вожди революции поняли, что скоро от страны ничего не останется, её надо срочно чем-то скрепить. Выход был найден в принятии к тому времени подзабытой и довольно нелепой концепции "народного суверенитета", разработанной Жаном-Жаком Руссо в тот период его жизни, когда он ещё считался не маниакально-депрессивным психопатом, а экстравагантным философом. Но, как говорилось в старом медицинском анекдоте, "я-то знаю, что я не зёрнышко, а вдруг петух этого не знает". Народу надо было объяснить, что суверен никуда не делся, вот он, только он теперь не локализован в одном месте, а равномерно размазан по всему населению. Вместе с тем, нельзя было, чтобы эта доктрина была реализована буквально, и новоиспечённый суверен впал бы в буйство и анархию. Тут кого-то и осенило, что ведь в прошлом году такое дельце уже провернули, только не на идеологическом фронте, а на правоохранительном. Когда подлая чернь взбунтовалась и пошла крушить всё подряд, ей не стали противодействовать регулярными войсками, как раньше, а совсем наоборот - часть бандитов назвали милицией, которая, в конце концов, сама себя и усмирила. И уж раз маркиз Лафайет вполне успешно с этим справился, то ему и карты в руки. Пусть эти самые менты соберутся на всефранцузскую конференцию, где им разобъяснят, что к чему, а они уже донесут это до первичных организаций.

Начальник милиции (к тому времени эта должность называлась капитан Национальной Гвардии) Лафайет, зная ребяческую склонность соотечественников переходить от погромов к песням и пляскам, решил, что лучше всего провести мероприятие в форме детского утренника, плавно перетекающего в вечерние взрослые развлечения с пале-рояльскими девочками. Местом было выбрано Марсово поле (где нынче стоит Эйфелева башня) - вроде и Париж, но не совсем, и если песни и пляски опять обернутся погромами, то пусть это будет не посреди столицы. Осталось определиться с датой. На дворе уже был июнь, желательно было и управиться до уборки урожая (милиция исполняла свои обязанности в свободное от основной, по преимуществу крестьянской, работы время, примерно как народные дружинники в СССР), и более-менее подготовиться. В общем - середина июля, числа эдак пятнадцатого. Но нет, именно пятнадцатого никак нельзя - как раз в этот день была организована Национальная Гвардия, недалёкие менты могут понять это так, что именно они теперь - сами себе короли, а не весь народ в целом (похоже, что психология ментов не слишком сильно изменилась за 200 с гаком лет), или пуще того - что новым сувереном стал Лафайет. Тогда четырнадцатого или шестнадцатого. Во, четырнадцатое как нельзя лучше - король вспомнит, что было год назад, и это отобьёт у него охоту выкинуть какой-нибудь фортель на глазах у почтеннейшей публики.



14 июля 1790-го в Париже выдалось дождливым, как и такой же день спустя ровно 220 лет. Тем не менее, утренник, получивший название "Праздник единения" (Fête de la Fédération), удался на славу. Епископ Талейран отслужил мессу, генерал Лафайет, как пишут историки, принёс от лица народа присягу Конституции (она, правда, тогда не была не только принята, но даже и написана, но историки не парятся из-за таких мелочей), король тоже не подвёл, никаких гадостей не ляпнул и даже назвал себя не "королём Франции", а "королём французов", вот разве что королева, когда ей было предоставлено слово, буркнула что-то вроде: "Присоединяюсь к предыдущим ораторам," - но что с неё, австриячки, возьмёшь. Менты, изображающие народ, вовремя кричали своё "ура!", потом им устроили выпивку-закуску с песнями и плясками, которые продолжались аж до 18-го. Они бы, может, продолжились и дольше, но пале-рояльские девочки уж очень взвинтили цены на свои немудрёные услуги. Камиль Демулен, ровно год назад зажигавший в Пале-Рояле ничуть не хуже девочек, да к тому же существенно дешевле, видимо, обиделся на невнимание к своей персоне и написал в своей газетке обличительную статью, что, дескать, за то ли мы гибли в 1789-м году, чтобы теперь за миску чечевичной похлёбки низкопоклонствовать перед тираном, которому место на эшафоте, а не на трибуне, но два раза одна и та же хохма не катит (да и на столе это звучало, похоже, убедительнее, чем на бумаге).

Ну а потом все главные участники этого трогательного действа попытались, как это и водится у высокопоставленных патриотов, сбежать за границу. Королю уж очень хотелось напоследок поесть сыра бри, за который он расплатился монетой с собственным изображением, вследствие чего был опознан, возвращён в Париж, а впоследствии, как и рекомендовал Демулен, казнён. Королева и сыра не хотела, и на монетах не изображалась, но тоже попала под раздачу, поскольку ехала с королём в одной карете. Талейрану и Лафайету удалось выбраться из страны невредимыми, а затем вполне удачно вернуться. Имя первого стало потом нарицательным для беспринципного лжеца и интригана - он был 4 раза министром иностранных дел и один раз премьером (при совершенно различных и враждебных друг другу режимах) и фактически вершил всю европейскую политику первой трети XIX века. Лафайет был депутатом, затем вновь возглавил Национальную Гвардию и в июле 1830-го фактически привёл к власти короля Луи-Филиппа Орлеанского.

Шли годы, во Франции устанавливалась то республика, то монархия, то империя, то и вовсе какая-нибудь экзотическая директория. К 1870-му, когда император Наполеон III ко всеобщему облегчению угодил в прусский плен, откуда уже во Францию не вернулся, французы задумались - а чего же они хотят в плане государственного устройства? Бесконечные революции уже приелись, хотелось чего-то стабильного. Тем не менее, решение этого вопроса заняло 10 лет. Дело в том, что временный президент Тьер предложил заняться повседневными делами и приведением в порядок порушенной пруссаками и парижскими коммунарами экономики, а все конституционные вопросы оставить на потом. Его преемник Мак-Магон на словах придерживался той же точки зрения, а на деле весьма активно восстанавливал монархию. Сложность была в том, что Бурбоны, Орлеаны и Бонапарты никак не могли договориться между собой, кто из них настоящий монарх, а кто жулик, самозванец и узурпатор. Наконец сошлись на кандидатуре графа Шамбора, уже побывавшего в августе далёкого 1830-го королём Генрихом V (правда, в 10-летнем возрасте и всего неделю, но это ещё ничего - его предшественник, Людовик XIX, официально занимал престол и вовсе 20 минут!). Дело погубил сущий пустяк - граф Шамбор требовал отказа от трёхцветного знамени, и желал, чтобы, как он выражался, белый флаг Генриха IV, который развевался над колыбелью Генриха V, осенял и его могилу. Мак-Магон, упрямый, как все ирландцы, на это отпарировал, что он, боевой генерал, присягал трёхцветному знамени и под ним сражался и побеждал, а под белым разве что сдавался в плен. Тут, видимо, дали себя знать и воспоминания о старых ранах - последний раз бравый воин попал в плен, будучи раненым в ягодичную мышцу, что вообще-то не слишком свойственно героям.

Из-за всех этих препирательств время было упущено, Мак-Магон и с экономикой справлялся примерно так же, как с восстановлением монархии и бранными подвигами, вследствие чего он был отправлен в отставку, а президентом избран республиканец Жюль Греви. Это произошло 30 января 1879-го. В этом же году были приняты поправки к Конституции 1875-го года, которые, наконец, и установили республиканскую форму правления. На споре о госстроительстве была поставлена точка, но Греви показалось этого мало - он хотел поставить ещё и восклицательный знак. Таким знаком, по его мнению, должна была быть организация ежегодного всенародного праздника. О времени его проведения велись дебаты в парламенте, но все предложенные даты были неприемлемы для тех или иных политических групп. И тут депутат Бенжамен Распай припомнил, что 14 июля 1790-го проводили нечто подобное, когда все братались со слезами умиления. На этом и порешили - провести праздник в этот день. Осталось решить с названием. "Праздник единения" было, конечно, хорошо, но дело в том, что "заединщиками" (fédérés) себя называли не только легендарные лафайетовские гвардейцы, но и недоброй памяти парижские коммунары. Председатель Сената Анри Мартен предложил просто и со вкусом - "Национальный праздник" (La Fête Nationale). Это и стало его официальным названием, сохраняющимся и по сей день. Ну а в народе он назывался "14 июля" (как и наши "8 марта", "7 ноября" и "первомай").

Почему же тогда "День взятия Бастилии"? Это название прижилось в период между двумя мировыми войнами. Дело в богатеньких туристах-американцах, которых надо было как-то заманивать в разорённую войной страну и разводить на бабки. Одной из приманок и стало участие в праздненствах. Но "Национальный праздник" звучало как-то вяло... Пиар сделал своё дело, нынче и многие французы не знают правильного названия.

Главной заманухой 14 июля является военный парад. Но мы, честно говоря, не рвались туда - во-первых, мы вообще не фанаты милитаристских зрелищ, а во-вторых, как говорят знающие люди, там ужасная толкучка, и желающие увидеть хоть что-нибудь должны занимать места чуть ли не с вечера. В наших планах было прогуляться в Сен-Жермен-де-Пре, там зайти в открытый сегодня бесплатно музей Делакруа (я не поклонник этого излишне мускулистого живописца, но на халяву-то? Лувр тоже бесплатно, но там таких халявщиков несметные толпы), и всё-таки посмотреть на бравых военных, которые после парада братались с народом в некоторых специально отведённых местах, в том числе и в Сен-Жермене. Но и эти скромные планы опрокинул дождь. Неприятно, конечно, но гораздо хуже было, если бы мы мечтали пойти на парад, а тут такой облом. А уж совсем ужасно, если бы мы всё-таки на него пошли - по телевизору это зрелище напоминало всемирный потоп. Саркози хоть находился и под навесом между какими-то смуглыми людьми в белых бурнусах (возможно, среди них был и бедняга Бен Али), но всё равно выглядел мокрым и растрёпанным. А вот Карла молодцом - и в огне не горит, и в воде не тонет!



Когда кончились и парад, и, казалось бы, дождь, мы всё-таки осмелились высунуть нос на улицу и, если это окажется возможным, осуществить, пусть и в урезанном виде, ранее намеченную программу. Лучше бы мы этого не делали!

[marusik]

Butylkin, тоже с нетерпением жду продолжения, очень нравится Ваш рассказ.

О, а вот и продолжение ЗдОрово!!

[Shi2]

Ну вот, на самом интересном месте...
Умеете заинтриговать .
Очень понравилось про суверена, равномерно размазанного по всему населению . Образно

[Butylkin]

На улице было, скажем так, мокровато, небо тоже не радовало, но уж не жителям града Петрова жаловаться на такое состояние атмосферы! Мы двинулись на юг по улице Пьера Леско. О, вот и Сент-Эсташ - с такого расстояния он даже полностью уместился в кадре.



Улица Пьера Леско упирается в, пожалуй, самое знаменитое творение Пьера Леско - фонтан Невинных (хотя в тот момент, когда мы подошли, городские власти, видимо, посчитали, что воды вокруг и так достаточно, поэтому он более напоминал беседку) . Во многих путеводителях, впрочем, про Леско не упоминается, а авторство фонтана целиком приписывается Жану Гужону. Тут есть доля правды - Гужону принадлежат украшающие этот фонтан скульптуры, а возможно и некоторые архитектурные решения, но насколько важные - определить трудно. Вообще, Гужон и Леско часто работали на пару, как Ильф и Петров, поэтому их вклад трудно разделить. Единственное - Леско в ваянии замечен не был, а вот Гужон - совсем наоборот. Он и вынырнул из пучин безвестности и был обласкан королём Генрихом II за то, что изваял его любовницу - Диану де Пуатье, да так, что она была куда лучше, чем настоящая. Это же, собственно, его и погубило - вскоре после смерти короля (1559-й год) и удаления Дианы Гужон исчез так же внезапно и загадочно, как и появился. Год и место его смерти неизвестны так же, как и год и место рождения. Некоторые источники, впрочем, уверяют, что он был убит в Варфоломеевскую ночь 1572-го, но опирается это утверждение, видимо, на незыблемую уверенность, что тогда были убиты абсолютно все гугеноты (за исключением Генриха Бурбона), даже те, которые умерли раньше.



Фонтан Невинных - самый старый из сохранившихся парижских фонтанов. Он был открыт 16 июня 1549-го как одно из торжественных украшений для въезда Генриха II, который победил какого-то очередного супостата. Назывался он тогда фонтаном Нимф, которые, собственно, на нём и изображены наряду с наядами и тритонами (видимо, победа была одержана на море или хотя бы на побережье). Стоял он тогда в другом месте, примыкая к стене, отчего и имел только три стороны. Фигуры четвёртой стороны были по образцу гужоновских исполнены Огюстеном Пажу, но вот где какая сторона - сказать затрудняюсь. Все вроде одинаковые. Собственно, нынче там всё равно копии, а скульптуры Гужона находятся там же, где и подавляющее большинство остальных творений мастера - в Лувре.

Почему же фонтан Нимф стал фонтаном Невинных? Дело в том, что то место, где он теперь стоит, называется площадь Невинных. Раньше, начиная с IX века, на месте этой площади находилось кладбище Невинных - там хоронили некрещёных младенцев, которые, хоть и не могли быть похоронены у церкви, как крещёные, но были в этом (да и в чём-либо другом) совершенно не виноваты. Позднее там стали хоронить умерших из тех приходов, церкви которых своих кладбищ не имели, неопознанных жертв разбойников, умерших приезжих... На этом кладбище были похоронены и жертвы Варфоломеевской ночи, так что, если Гужон и действительно является одной из них, то получается, что он создал надгробный памятник самому себе!

Состоятельные люди частенько покупали себе горсточку земли с этого кладбища, дабы положить её в гроб. Считалось, что она обладает удивительным свойством - соприкоснувшись с ней, плоть полностью истлевает за 9 дней, и душе при встрече с Господом ничего не мешает. Это оказалось некоторым преувеличением, поскольку в 1780-м одна из могил треснула, и трупы, ничуть даже не истлевшие, а вполне себе бодренькие, целой оравой ввалились в подвал какого-то почтенного торговца с рынка Ле-Аль, чему он почему-то не обрадовался, а наоборот стал жаловаться в органы санэпидемнадзора, чуть ли не самому Онищенко. Не скажу за всю Россию, но в Петербурге нынче его бы после долгих препирательств обязали оплатить утилизацию беспокойных покойников, да потом бы ещё и прислали пожарную инспекцию, чтобы неповадно было. Но в Париже вывезли за казённый счёт не только потусторонних оккупантов, но и вообще всех похороненных на этом кладбище (хотя злопыхатели и говорят, что, дескать, только пару верхних метров, а если копнуть, то там можно и питекантропов обнаружить). Так или иначе, длилась эта процедура около 15 месяцев, а извлечённые кости любой желающий может лицезреть в Катакомбах. К 1787-му бывшее кладбище было полностью благоустроено, тогда же сюда и был перенесён получивший недостающую сторону фонтан Нимф.

Площадь Невинных одной стороной выходит на улицу Святого Дионисия (Сен-Дени), от невинности весьма далёкую. Впрочем, в этой её части не видать дам, призывно поигрывающих ключами, да и массажных салонов для совершеннолетних тоже не слишком много. Тем не менее, какой-то поборник нравственности бежал отсюда столь резво, что потерял свою обувку. Может быть, конечно, это была Золушка.



Дождь начался столь внезапно, что нам пришлось срочно заскочить в, увы, совсем даже не секс-шоп, а самый обычный магазин одежды. Примерно вот с такой вот скоростью.



Вернее, сначала мы оказались под крошечным навесиком у запертой стеклянной двери. Ну а потом, когда нас стало заливать, а находящиеся внутри покупатели, похоже, уже делали ставки, через сколько минут мы захлебнёмся, мы всё же доплыли до другой двери, открытой. Ж и Д пошли примерять какие-то шляпки, но их не впечатлил ассортимент, поэтому мы стали наблюдать за стихийным бедствием.



Желающих покататься на велибах было, надо заметить, не слишком много.



Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Мы, конечно, подозревали в этом какой-то подвох, но после краткого военного совета решили всё-таки двигаться дальше, в сторону Сен-Жермена. Не допустят же добрые парижане, чтобы гостей их прекрасного города смыло в Сену, и они утопли прямо в праздничный день!

Кстати сказать, до XIV века через Сену существовало только два постоянных моста - Большой (c острова Сите на правый берег) и Малый (на левый). Большой чаще назывался мостом Менял, поскольку на нём располагалось множество обменных пунктов. Видимо, именно для защиты валютных спекулянтов около него и был построен укреплённый замок, или по-тогдашнему шатле, который так и назывался Большой Шатле. У Малого моста был, как легко догадаться, Малый Шатле - менял там никаких не было, поэтому можно было сэкономить на величине. Мосты эти существуют и до сих пор, но только в виде названий, поскольку оба были построены заново при Османне как современные инженерные конструкции, даже без попыток хоть какой-то подделки под старину. Ну а оба Шатле, потеряв со временем своё оборонительное значение, стали, как водится, тюрьмами - этого добра вечно не хватает. Малый Шатле был закрыт ещё при старом режиме, и Людовик XVI предложил парижанам для развлечения его разломать, что и было с радостью сделано несметными толпами народа. Через 7 лет это умение очень пригодилось при аналогичной процедуре с Бастилией... А Большой Шатле, в котором и узников совести было хоть отбавляй, и находился он ближе к Пале-Роялю, просто лакомый кусочек какой-то, так и оставался тюрьмой до 1802-го. Да, посади король маркиза де Сада в другое место, мы, может быть, называли 14 июля днём взятия Шатле.

Большой Шатле был снесён по распоряжению Наполеона, вследствие чего образовалась площадь Шатле. В 1806-м на ней был построен фонтан, про который авторы путеводителей как-то мнутся и много не сообщают. Непонятно даже, как он правильно называется. Вроде бы фонтан Побед, но чаще говорят Пальмовый фонтан (мол, торчащая над ним колонна напоминает пальмовый ствол! Вы когда-нибудь видели колонну, которая бы его НЕ напоминала?), или и вовсе просто - фонтан Шатле. В отличие от фонтана Невинных, он был всё-таки фонтаном, как и полагается.



Сфинксы, кстати сказать, были подставлены позднее, при Наполеоне III. У меня с обоими Наполеонами много разногласий, в том числе, и по эстетической части. Ну не нравится мне ихний ампир, хоть убейте! Не знаю, каков был Большой Шатле, но всяко лучше этой пальмы, до которой у Курбе, видимо, просто руки не дошли. К тому же у нас сегодня уже не было особого желания любоваться водными струями, и мы пошли по направлению к Новому мосту, попутно обозревая замечательный вид на остров Сите и, в частности, на Консьержери, где такого страху натерпелся дофин Карл Мудрый.



В дополнение к Большому и Малому появились впоследствии ещё 2 моста - Нотр-Дам и Святого Михаила, но этого всё равно было мало, и Генрих II в 1556-м решил построить новый мост, который так до сих пор и называется - Новый мост, хоть он и является нынче самым старым. Впрочем, у Генриха II это дело не выгорело, и мост начал строить Генрих III в 1578-м, а закончил Генрих IV в 1607-м. Такая долгая история связана не столько с инженерными трудностями (хотя и с ними тоже - это первый мост, соединивший оба берега, да ещё и стрелку Сите, длина его не то 230 м, не то 280 - везде по-разному пишут), сколько с саботажем купеческого сословия - все эти Генрихи упорно желали построить мост без домов и лавок. Это ж сколько выгодного и дорогого места задаром пропадает! Да, который раз убедишься, что в мире ничего не меняется, и нынешние купцы, если им представится хоть малая возможность впихнуть в центр города свою уродскую стекляшку, это обязательно сделают, не особо разбирая - мост это или, допустим, Невский проспект.



Вид Эйфелевой башни с Нового моста (а вернее сказать, практически полное отсутствие этого вида - минут через 5 после этого снимка она исчезла столь бесповоротно, что мы даже забеспокоились за её судьбу) особого оптимизма не внушал. Мы всё же успели добраться до Сите и совсем уж было хотели осмотреть памятник Генриху IV, как из автобуса вылезла толпа галдящих поляков и ломанулась к нему же. Мы уступили им место, а сами пока двинулись к площади Дофина. Потом мы гадали - довелось ли хоть кому-то из этих бедолаг ещё раз увидеть родную Варшаву? Да и во всяком случае, мы-то сами себе господа, а они - люди подневольные, деньги плочены - извольте наслаждаться обзорной экскурсией по городу, а уж дождь там, снежный буран или и вовсе землетрясение, это дело десятое.



Площадь Дофина - ровесница Нового моста. Разбита она на месте трёх островков, на одном из которых 18 марта 1314-го был сожжён великий магистр ордена тамплиеров Жак де Моле, легендарный основатель масонства, успевший перед смертью проклясть короля Филиппа Красивого, загадочно умершего спустя несколько месяцев, а по мнению Мориса Дрюона - и вовсе всю династию Капетингов, которая, впрочем, протянула после этого ещё 14 лет. Ну а площадь названа в честь сына Генриха IV и Марии Медичи, дофина Людовика, будущего Людовика XIII Справедливого. Она задумывалась как пара Королевской площади (нынешней площади Вогезов) - квадрат, застроенный по периметру 32-мя одинаковыми двухэтажными зданиями. Королевская площадь сохранила свой вид, но не сохранила название, а площадь, так и оставшаяся площадью Дофина (хотя с 1792-го по 1814-й она была площадью Тьонвиля, малопримечательного лотарингского городка, спасённого от австрийской осады генералом Гюго, папой известного писателя), ещё в процессе строительства стала треугольной, а потом постепенно была застроена совершенно другими домами, а те два здания, которые сохранились, были надстроены, перестроены, короче, искажены до неузнаваемости.

Тут был снова открыт небесный крантик, и мы едва-едва успели заскочить под плёночный навес, под которым были свалены ломаные мебеля какой-то кафешки. Это, в общем-то, было единственное место, где можно было спрятаться, не считая других точек общепита. Официант того заведения, территорию которого мы оккупировали, делал нам приглашающие знаки, но мы не поддались на его улещивание, а предпочли наблюдать за гурманами из-за плёнки. Прогнать он нас тоже не прогнал, то ли из-за человеколюбия, то ли из-за водобоязни.



Не могу сказать, что мы стояли там уж очень долго, но час на мягком диване и час на крошечном пятачке суши, продуваемом пронзительными влажными ветрами - это всё-таки несколько разные часы. Площадь Дофина была осмотрена нами во всех мельчайших подробностях (насколько это можно было сделать с нашего наблюдательного поста), так что Ж сказала, что она теперь узнает её из тысяч других площадей, а дождь даже не думал утихать. В конце концов мы решили, что лучше умереть героями и опрометью кинулись к дому. Зонтики оказались совершенно бесполезными, потому что только парусили и замедляли движение. Мы пробежали по Новому мосту, на котором уже не было не только поляков, но и вообще живых людей, затем по продолжающей его улице Нового моста, напугав каких-то смуглокожих мазуриков, кинувшихся при нашем приближении врассыпную, выскочили к ставшему совершенно родным Форуму, где, пытаясь срезать путь, ахнули в какой-то омут (я потом специально ходил посмотреть на это место - может там фонтан какой или просто водоём? Нет, совершенно даже сухая площадочка!) и наконец вбежали в свой подъезд, скорее всего напоминая со стороны жертв "Титаника".

[Shi2]

Спасибо!)))
Просто 8е Марта какое-то!)))

[Butylkin]

Важное предупреждение

Этот пост носит несколько новаторский характер. Дело в том, что у меня получились две части - текст, к которому нет иллюстраций, и картинки, к которым нет подписей (разве что - "а слева было это"). Подумав, я решил разместить их параллельно, наподобие того легендарного издателя, который снабжал трагедии Шекспира фотографиями пикантных девиц в купальниках и без оных. Поэтому, если кого сильно смущает абсолютное несоответствие визуальной и текстовой информации, то можно сначала прочитать текст, а потом посмотреть картинки, или наоборот - сначала посмотреть картинки, а текст и вовсе не читать.



Живи мы, скажем, в Руасси, где жили Ж и Д в прошлый приезд, или в Ле Гише, где обычно жил я, мы, наверно, более бы не рискнули высунуть нос на улицу до самого вечера, а то и вовсе заболели бы каким-нибудь гадким плевритом. Ну а тут мы, хоть и напоминали выброшенных бурей на берег Ихтиандров, но замёрзнуть не успели, переоделись в сухое, поели тёплой снеди и попили чаю-кофею. Единственной проблемой было то, что нам не во что было переобуться. И вот тут-то необычайно пригодилась прихваченная в аэропорту газета "Монд" - выяснилось, что по своей гигроскопичности она практически не уступает прославленной "Социалистической индустрии", а по объёму, пожалуй, превосходит и "Литературку". Обувь практически просохла за 3 перемены, и даже несколько страниц остались в запасе (больше, по счастью, они не понадобились). По-моему, как раз именно из этих страниц я впервые и узнал о "деле Бетанкур".



Во Франции-то, конечно, все об этом слышали, кто даже и не хотел, а в России разве что упомянули в качестве курьёза в рубрике "Их нравы", поэтому вкратце расскажу, в чём тут дело. Лилиан Бетанкур - самая богатая женщина Европы, светская львица, благотворительница, коллекционер произведений искусства, на старости лет (на момент моего рассказа ей было 87) связалась с каким-то аферистом-фотографом и надарила ему подарков на полтора лимона евров. Ну да мало ли какие причуды у богатых, и мало ли каким фокусным расстоянием мог похвастаться объектив этого фотографа - наше дело, собственно, сторона. Но мадам вроде как даже сделала этого самого папарацци своим единственным наследником, что совершенно не понравилось её дочери, которая и подала на сладкую парочку в суд. И это тоже, в общем-то, чисто внутрисемейное дело, и оно эдак вялокуще тянулось несколько лет. Но в рамках расследования были прослушаны записи, сделанные предусмотрительным дворецким, и в аккурат в июле 2010-го было объявлено, что фотограф - это полбеды. Мадам Бетанкур, оказывается, помыкала министрами, которые одновременно кричали про борьбу с коррупцией и пристраивали на непыльные работы в благотворительные фонды своих жён да племянниц, а за это закрывали глаза на шалости богатейки с налогами. Пуще того - частым гостем дома Бетанкуров в городе Нейи был мэр этого города, якобы никогда не уходивший из гостей без пухлого конвертика за пазухой. Да и это бы ничего, но звали этого сребролюбивого мэра Николя Саркози, и свои привычки он, как утверждал соглядатай-дворецкий, сохранил и на федеральном уровне, только уже не сам ходил, а гонял к гостеприимной филантропше своих вышеупомянутых министров. Криков-то было! Не знаю, честно говоря, чем дело кончилось (ничем, судя по всему), поскольку я уехал, а у нас здесь это никому не интересно - у нас таких бетанкуров и таких министров хоть поварёшкой черпай, и никто их ни в какие суды не таскает... А к чему я это рассказал, станет ясно чуть погодя.



Дождь, кстати сказать, кончился минут через 5 после нашего прибытия и более не начинался. Небо продолжало оставаться мутным и склизским, но мы вспомнили о героических поляках, те из которых, кто остался в живых, сейчас, наверно, тряслись на автобусе куда-нибудь на Монмартр, а то и вовсе плавали по Сене - может, на кораблике, а может и так... Всё-таки было бы обидно побывать в Париже в день Национального праздника и не поучаствовать ни в одном из его мероприятий. Нет, на фейерверк мы решили идти, даже если будет объявлено, что на это время запланирован конец света. Но до фейерверка ещё долго, а сейчас мы попытались отправиться на встречу с вооружёнными силами, только теперь не в Сен-Жермен-де-Пре, а на самую главную площадку - эспланаду Инвалидов.



Оба этих слова требуют пояснения. Эспланада - это вообще-то такой старинный фортификационный термин, означающий пустое пространство перед крепостью, на котором осаждающим спрятаться абсолютно негде, зато защищающимся крайне удобно поливать их артиллерийским огнём. Впоследствии это слово стало обозначать просто большую (в данном случае 250 на 487 метров) открытую площадь. А инвалиды в данном случае - вовсе не те убогие калеки, которые ходят по метро и жалостными голосами поют о том, что с неразлучным своим автоматом побывал не в одной я стране, а, скорее, просто ветераны. Одним концом эспланада Инвалидов упирается в мост Александра III, который легко отличить от всех прочих парижских мостов по его купеческой роскоши, а другим - в Дом Инвалидов, который совсем не похож на те богадельни, к которым мы привыкли в России, и который тоже легко отличить от всех прочих парижских зданий по его золотому куполу. Впрочем, об этих архитектурных сооружениях мы поговорим в другой раз.



Уже натоптанной дорожкой мы прошли на станцию "Этьен Марсель", сели на родную четвёртую линию... Вот тут надо, пожалуй, сказать, что парижское метро имеет такую хитроумную структуру, а линии извиваются столь прихотливо, что своё путешествие желательно, особенно поначалу, пока не обвыкнешься, распланировать заранее - нам надо было на юго-запад, а мы поехали на северо-восток, но не потому что перепутали, а потому что так ближе. Проехав две остановки, мы пересели на восьмую линию.



Восьмая линия - последняя из первоначально запланированных. Она особо ничем не примечательна, за исключением того происшествия, которое было описано знаменитым Пьером Синьяком в его романе "Преступление последнего метро". Как, вы не читали? Я, признаться, тоже... Синьяк был, насколько я понимаю, кем-то вроде нашей Дарьи Донцовой, только француз и мужского полу (впрочем, говорят, что и Донцова - это мужик или, вернее сказать, целая бригада мужиков).



Насколько мне известно, единственная книга Синьяка, изданная на русском языке, это "Бисер перед свиньями". Её легко найти и в интернете, если у кого-нибудь вдруг возникнет такое желание. Вот какая аннотация была предпослана сему опусу: "Смеху, иронии и насмешке есть место и в детективе. Это еще раз доказывает один из лучших `детективщиков` Франции - Пьер Синьяк. Интрига, человеческая низость, любовь, смерть и... случайность - вот его герои, с кем впервые знакомится российский читатель." Что тут ещё прибавить? Лично мне хватило этой аннотации и первого абзаца... Вот взятый оттуда пассаж, вполне, думаю, показательный: "Покружившись в воздухе, тело шлепнулось на тротуар: череп треснул словно переспелый плод, а раздутый живот любителя пива лопнул, кишки вывалились наружу и свернулись на асфальте наподобие связки сосисок на витрине колбасной лавки."



Синьяк много лет пробавлялся произведениями типа "Добрый день, господин Кошмар", когда вдруг в 2001-м выпустил это своё "Последнее метро", основанное не столько на пылкой фантазии автора, сколько на реальных событиях. На расспросы коллег он отвечал, что, дескать, купил кой-какие любопытные документики, и это только первая часть, а дальше там такой матерьялец, что вы все только носами зашмыгаете. Первыми (и последними) зашмыгали носами соседи удачливого автора. Вызванная полиция вскрыла дверь и обнаружила, что за несколько дней бодрый, хоть и не первой молодости, беллетрист превратился в малоаппетитную биомассу, как будто провалявшуюся с полгода где-нибудь в лесу. Опознание в связи с этим было крайне затруднено, да никто и не хотел им особо заниматься, поскольку следов взлома и насилия обнаружено не было. Не обнаружены были и те самые материалы, про которые молол слишком длинный язык покойного, да, может, их и вовсе не было - мало ли что наболтает бульварный писака. Журналисты позубоскалили, что, дескать, смерть Синьяка оказалась столь же абсурдной, как и в его произведениях, и на этом дело было закрыто.



Не могу сказать, как именно всё это описано в "Последнем метро", но события развивались так. Воскресным вечером 16 мая 1937-го, примерно в 6.30, на станцию "Порт Доре" прибыл поезд метро. Народу было немного, а в одном из вагонов была и вовсе единственная пассажирка - эффектная молодая брюнетка. Её внешний вид несколько портила только та малосущественная деталь, что означенная барышня лежала в луже крови без всяких признаков жизни. Полиция обнаружила при ней поддельные документы на имя Летиции Туро, 29 лет. Позже выяснилось, что мнимая Летиция была частным детективом, нанятая анонимным заказчиком для сбора сведений о зловещей тайной организации, окрещённой газетчиками "Кагуль". Кагуль - это такой своего рода остроконечный капюшон, входивший в средние века в облачение некоторых монашеских орденов и позволявший при необходимости весьма успешно скрывать своё лицо. Как оказалось, организация эта, называемая её членами "Тайный комитет революционного действия", ставила перед собой задачу ни много ни мало ниспровержения существовавшей с 1870-го Третьей Республики и установления диктатуры фашистского типа. На роль главы государства кагуляры планировали героя Первой Мировой маршала Филиппа Петена (хотя он, по его собственному утверждению, и отказывался). По результатам расследования осенью того же 1937-го было арестовано 70 человек и изъято 2 тонны взрывчатки неизвестного происхождения, но столь высокого качества, что она явно была сделана на высокотехнологичном оборудовании, а также автоматы, патроны и прочая подобная дребедень. Только спустя десятилетия были преданы огласке данные, что в одном только Париже в состав "Кагуля" входило около 12000 человек, в том числе военные, полицейские и даже молодой Франсуа Миттеран.



Начавшаяся Вторая Мировая война прервала процесс по делу "Кагуля". Вскоре под напором немецких войск пала Третья Республика, президент Лебрен и премьер-министр Рейно отстранены от своих должностей, а вся полнота власти была передана маршалу Петену. Тем не менее, далеко не все кагуляры (включая и освобождённых арестантов) приветствовали эту ситуацию. Многие из них были не столько фашистами, сколько националистами, относились к немцам, мягко говоря, с прохладцей и вследствие этого примкнули к Сопротивлению. После войны дело "Кагуля" возобновилось, но многих уже не было в живых, кое-кто и вовсе оказался героем-освободителем, а иные как сквозь землю провалились, так что, насколько я знаю, никакого внятного судебного решения вынесено не было.



Но хватит о таких ужасах, поговорим лучше о дамской красоте. В 1907-м молодой французский химик Эжен Шюллер изобрёл первую в мире безопасную синтетическую краску для волос, названную им "Ореол" (Auréale). По легенде первым испытателем этой краски была его жена. Испытание прошло успешно, и двумя годами позже была основана компания под названием "Французское общество безопасных красок для волос". Компания эта занималась не только красками, именно Шюллер изобрёл, например, первый в мире шампунь. Дело процветало, и вскоре Шюллер смог тратить деньги и время не только на научные исследования, развитие бизнеса и воспитание единственной дочери, малышки Лилиан (Шюллер довольно рано овдовел - видимо, не все краски одинаково безопасны - и больше не женился), но и на хобби. Хобби изобретателя было своеобразным - несмотря на свою несколько сомнительную фамилию (она, впрочем, эльзасского происхождения, а там и не такие можно встретить, одна Патрисия Каас чего стоит!), он боролся с международным еврейским заговором в целом и премьер-министром Леоном Блюмом в частности, предоставив средства и помещения для желающих заняться этим богоугодным делом. В конце 30-х годов по всей стране прошла серия терактов, взрывов и загадочных убийств. Правительство Блюма пало, но Шюллера и его приятелей это ни капельки не остановило, и тайные собрания в штаб-квартире косметической компании продолжались. Да, проницательный читатель уже догадался - именно на деньги, истраченные модницами на свои притирания, была создана организация "Кагуль", именно в тех же цехах, где и пудра, изготовлялась взрывчатка, именно крашеные блондинки при скромном содействии ефрейтора Гитлера свалили и растоптали Французское государство. Кстати сказать, в 1939-м "Французское общество безопасных красок для волос" стало называться несколько переиначенным названием своего первого знаменитого продукта - "L'Oréal". Подумайте, девушки, об этом на досуге.



После войны "Л'Ореаль" принял на работу (причём на весьма высокие посты) многих бывших заговорщиков, снабдив их новыми безупречными биографиями и документами. Среди них был бывший редактор выходившей в годы оккупации антисемитской газеты "Французская земля" Андре Бетанкур. Впрочем, тот гадкий фашист был Béthencourt, а этот отважный соратник генерала де Голля стал Bettencourt - разница примерно как между Auréale и Oréal. Бетанкур сделал впоследствии неплохую политическую карьеру и даже две недели был ИО министра иностранных дел. Но наибольших успехов он добился на личном фронте, женившись на дочери Шюллера, которая и стала с тех пор Лилиан Бетанкур. Да-да, та самая любительница фотографов...



Но вот наконец мы вынырнули из мрачных пучин метро и истории на поверхность сегодняшнего дня. К нашему вящему удивлению, здесь стояла прекрасная ясная погода, хотя отдельные лужи и мокрые газоны доказывали, что дождь всё-таки когда-то был. Думаю, поклонникам милитаризма тут было просто раздолье, но даже таким заядлым пацифистам, как мы, всё очень и очень понравилось. Больше словами прибавить нечего, остаётся просто смотреть!

[Shi2]

Очень интересно, спасибо!)))
Эк Вы завернули...Вам бы детективы писать на досуге!

[Volga]

Ещё одно большое спасибо за рассказ, Butylkin, за неподражаемый слог! Столько интересного в такой оригинальной форме. Если позволите - у меня есть иллюстрация о Лилиане - вот она с бывшим министром



здесь они одумались и раздавали денюжки народу на демонстрации против пенсионной реформы в октябре прошлого года

[Butylkin]

Shi2, и Вам спасибо на добром слове. Нанимался когда-то писать в бригаду (не к Донцовой, правда!). Дело муторное и не слишком прибыльное...

Volga, спасибо, надо же, какие лапочки... Давайте вместе путеводители писать - Вы на развороте слева про рестораны, я справа - про убийства и кишки.

[Butylkin]

К сожалению, в военной технике я разбираюсь крайне плохо, поэтому не могу сказать, что за вооружение было представлено. О родах французских войск я также не могу сделать ни единого суждения, которое не было бы неосновательно и глупо. Поэтому лучше помолчу...











Но вот про этого человека умолчать не могу. Это не кто иной как знаменитый Батяня-Комбат из песни любимого всеми российскими гопниками, включая премьера и премьером вокально-инструментального ансамбля "Любэ". А для сомневающихся это прямо так на нём и написано. Не знал, правда, что по-французски слово "батяня" начинается с буквы L. Век живи - век учись!



















Напоследок мы очень порадовались тому, что с Эйфелевой башней, судьба которой нас так серьёзно тревожила утром на Новом мосту, ничего плохого не случилось.

[Butylkin]

Если ко мне на работу ехать на автобусе, то это конечная - дальше только тёмный лес. А вот предыдущая остановка называется "Дом инвалидов", и мы с коллегами, бывало, погожими весенними денёчками обсуждали там совместные научные результаты на ступеньках морга, благо и магазин был рядом, и усопшие инвалиды не путались под ногами. Эх, безвозвратные дни молодости...

Но, как я уже говорил, парижский Дом инвалидов существенно отличается от своих российских собратьев, хотя у морга мне тут бывать не доводилось, поэтому точно судить не могу. Да и вообще туда, где ныне живут инвалиды (их сейчас порядка сотни, хотя в былые годы помещалось до 4000), посторонних не пускают. Впрочем, инвалидов поужали, а основную площадь этого огромного комплекса занимают теперь музеи. Они, как оказалось, тоже бесплатны 14 июля, но это мы узнали только на следующей неделе.



Людовик XIV решил строить дом призрения для увечных и состарившихся солдат по совету своего военного министра маркиза де Лувуа. Его фамилия (Louvois) фонетически соответствует фразе "волк смотрит" (loup voit), поэтому озорники-скульпторы, как говорят, среди изображений героев и доспехов засунули волка. Но чтобы его увидеть, надо точно знать, куда смотреть - где-то на северном фасаде, а он ни много ни мало 196 метров в длину... Так что мы волка не нашли, может быть, кому-то повезёт больше.

Фасад этот, как и всё остальное, спроектировал архитектор Либераль Брюан, которому лучше всего удавались больницы (госпиталь Сальпетриер, в котором люди в белых халатах окончательно уморили несчастную Леди Ди - его работа). Зодчий разбирался в зданиях гораздо лучше, чем в людях - его помощником был всё тот же проныра Ардуэн-Мансар, который в итоге ловко подсидел своего начальника. Именно поэтому автором самой знаменитой постройки Дома инвалидов - его собора - является именно Ардуэн-Мансар (вернее, как обычно, его великий двоюродный дедушка Франсуа Мансар, задумывавший фамильную усыпальницу Бурбонов, но не воплотивший свои замыслы в жизнь, потому что у тогдашнего Бурбона, Людовика XIII, денег на это не хватило - надо заметить, что на одно только последнее подновление купола в 1989-м ушло 12 кг золота). Весь комплекс строился с марта 1671-го по февраль 1677-го (первые пенсионеры заселились уже в октябре 1674-го), а вот с собором пришлось подождать - он прошёл королевскую госприёмку 28 августа 1706-го. Где и как в эти 30 с гаком лет отправляли доблестные воины свои большие и малые культовые надобности, история не сообщает.



Высота собора составляет 107 метров, то есть на 5 с половиной выше Исаакиевского, с которым он поразительно схож по контурам купола. В общем-то, это неудивительно, поскольку проектировал Исаакий француз Монферран, несомненно знакомый с творчеством Ардуэна-Мансара (кстати сказать, начальником Монферрана был Августин Бетанкур, дальний родственник богатея-кагуляра).

Долгие годы узнаваемый купол собора Инвалидов был своего рода символом Парижа - если художнику надо было одной деталью обозначить, в каком городе происходит действие его картины, то вот она, эта деталь. Ныне эту функцию исправно выполняет Эйфелева башня - ею торгуют даже здесь, хотя наплыва покупателей и не наблюдается.



Как мы обнаружили, свои ветераны-инвалиды есть не только среди людей, но и среди автомобилей...



Пройдя по бульвару Инвалидов, мы свернули на улицу Варенн, название которой напоминает каждому культурному человеку о том пограничном городке, где был опознан и задержан пытавшийся бежать из страны гражданин Капет (известный также как Людовик XVI). Напоминание это ложное, поскольку, во-первых, как и в случае военного министра и бдительного волка, произносятся эти слова одинаково, а пишутся слегка по-разному, а во-вторых, название это существовало ещё до рождения вышеуказанного гражданина. Иногда эта же улица называлась улицей Гаренн. Значения этих названий не более понятны современному французу, чем современному русскому "Сивцев Вражек".

Эта часть 7-го округа Парижа под завязку набита министерствами, ведомствами и прочими казёнными учреждениями, и, в общем-то, не слишком страдает от наплыва туристов. Иногда (особенно в выходной) можно пройти несколько кварталов, не встретив ни единого человека. Но это не означает, что смотреть тут абсолютно не на что. Улица Варенн, например, практически вся застроена особняками начала XVIII века - в Петербурге таких зданий раз-два и обчёлся, да и Париж, после того, как в нём порезвился Османн, не особо может ими похвастаться.



В самом начале улице Варенн (вернее, в самом конце - нумерация обычно идёт по течению Сены), находится особняк Бирон, около которого все столбы и даже водосточные трубы обклеены вот такими разноцветными бумажками.



Если не знать, что это, то нипочём не догадаться...



Это наклейки, которые выдаются каждому человеку, имеющему право на бесплатное посещение находящегося здесь музея Родена!



А вот такие кадры любили показывать в постапокалиптических фильмах 70-х годов. Нейтронная бомба оставляет невредимыми здания и механизмы, а уничтожает только живую силу противника.



На улице Варенн, 57 находится особняк Матиньон (или Матиньонский дворец, как его частенько зовут по-русски) - резиденция премьер-министра. В своё время Людовик XVIII выменял на него Елисейский дворец, где теперь обитает президент. А Матиньон переходил из рук в руки, пока не оказался продан Австро-Венгрии, которая разместила в нём своё посольство. Во время Первой мировой войны особняк был национализирован как имущество вражеского государства. В общем, выгодный обмен получился у французского правительства, ничего не скажешь - обменяли особняк на тот же особняк плюс дворец! Фотографировать Матиньон мы поопасились, хотя полагаю, что никто бы нас за это не застрелил и даже плёнку бы не засветил. Но вот дверь в особняк Гуффье, где теперь располагаются вспомогательные премьерские хозслужбы - почти ничем не хуже.



Ну а раз здесь аж полвека существует мясной магазин, то надо полагать, что и люди какие-то живут, а не одни министры.



Хотя в соседнем доме на крыше и выросли деревья, но впечатления заброшенного он не производит.



Вообще-то во многих старинных особняках 7-го округа живут богатые и знатные люди, но их имена не мелькают в скандальной газетной хронике, а физиономии не красуются на разворотах глянцевых журналов, это не выскочки, сделавшие себе состояния на сомнительных сделках, не Шюллеры и уж, оборони Господь, не Бетанкуры. Денежки здесь передаются от отца к сыну, и не торопясь увеличиваются. Французы называют этих людей "vieux argent", "старое серебро" - не купеческое броское золото, подверженное конъюнктурным биржевым скачкам, а благородный изысканный металл аристократов, сохраняющий свою цену независимо от стоимости барреля нефти и индекса Доу-Джонса. Но, видимо, и у этих людей, бывают свои взлёты и падения. Вот и этому виконту особняк уже не по карману, а привычка жить в 7-м округе осталась.



Ну а мы не стали залёживаться и покинули 7-й округ, наконец-то после многочисленных препонов ступив на землю гораздо более оживлённого Сен-Жермена.

[Shi2]

Спасибо з продолжение, а то волноваться уж было начала! ))))
Как всегда, поднимается настроение после Ваших постов ))). Мне в свое время тоже очень понравился р-н Музея Родена именно своим безлюдьем и тишиной...Мы с подругой так находились, что уселись прямо на поребрик, вытянули ноги и сидели так с полчаса, а может, и больше... На безлюдной улице раздавалось только эхо наших голосов и хлопание голубиных крыльев над головой...Очень уютно как-то было.
Какой Вы человек культурный и начитанный, Butylkin, мне лично название улицы Варенн напоминает только о варениках, с детства...Во всяком случае, это первая ассоциация.

[Butylkin]

Да я просто сейчас одновременно вычисляю длины валентных связей в наноматериалах, готовлюсь к докладу на конференции по онкологии, пишу статью по формированию детско-взрослой общности в дошкольных учреждениях и изготовляю сайт детского сада. Поэтому времени мало остаётся...

Про вареники мне как-то и в голову не пришло... Кстати, яндекс предлагает вместо слова "варенн" именно это. Но больше всего мне понравилось, что википедия объяснила мне мою безграмотность - надо, оказывается, писать не "Либераль Брюан", а "Либерально Билан"!

[Shi2]

))))
Нормально я попала в компанию...с Либеральным Биланом....

[McPol]

очень хорошо
и фотографий больше стало
терпеливо жду продолжения

[Butylkin]

Фотографий будет то больше, то меньше... Увы, это очень мало зависит от моего желания. Из примерно 2 тысяч я сначала отобрал 553. Сейчас на ходу подкидываю ещё, если уж совсем пусто. Но по некоторым местам их просто нет.

[Вешалка]

фамилия (Louvois) фонетически соответствует фразе "волк смотрит" (loup voit), поэтому озорники-скульпторы, как говорят, среди изображений героев и доспехов засунули волка. Но чтобы его увидеть, надо точно знать, куда смотреть - где-то на северном фасаде, а он ни много ни мало 196 метров в длину... Так что мы волка не нашли, может быть, кому-то повезёт больше.

Мы нашли. Вот он, волк:



Как найти его (а то путеводители все врут): выйдя из церкви посмотреть направо, на восточный, стало быть, фасад Почетного двора. Волк держит не то третий не то четвертый медальон (такая круглая штука, слуховое окно, наверное) от фронтона (такое треугольное сооружение). Личность волка и его дислокация были подтверждены уважаемой сотрудницей Музея армии, которая проводила семейное занятие про музейных зверей.

[Butylkin]

Здорово! Не на северном, значит? Мы уж вроде всё там обсмотрели... А все фасады - никаких сил не хватит. Поправлю у себя на блоге. Можно Вашу фотку использовать?

P.S. Если мы выходим в Почётный двор из Солдатской церкви, и смотрим направо (на восток), то мы видим западный фасад, ведь так? Или я что-то путаю?

[Вешалка]

Можно Вашу фотку использовать?

Почту за честь!

Если мы выходим в Почётный двор из Солдатской церкви, и смотрим направо (на восток), то мы видим западный фасад, ведь так? Или я что-то путаю?

Я так сразу ответить не смогу. Я подумаю. Если смотрим на восток, то видим западный фасад, а если на запад - восточный? На юг - северный и на север - южный? То есть куда он, фасад, смотрит, такой он и есть? А не куда мы смотрим? Я попробую посмотреть в специальной литературе, но если Вы уверены, что так оно и есть, то я предпочитаю Вам на слово поверить.

[Viktorija50]

Butylkin, спасибо, очень интересно пишите! Зачиталась, оторваться не могла, а главное, узнала много любопытных фактов о Париже.
Я в начале темы несколько некорректно прокомментировала ваше повествование (по моей просьбе комментарий удалён), прошу прощение у вас.