Как я везла чужую собаку (кстати, по просьбе с Инфранса)

[Ren]

По дороге вспомнился Визбор: сквозь ночь таранят темноту турбины ТУ, турбины ТУ… И не сквозь ночь, и не ТУ, но, тем не менее, турбины настоящие. Вот случился новенький компьютер на коленях, то есть можно еще что-то и писать в полете. Под ногами сидит чемпион России в образе собаки.

Сидит и тихо не доверяет. Ни мне, ни авиакомпании Эр Франс, которая любезно ей предложила провести путешествие на своем борту за 76 долларов. Куда? К счастью. По словам девицы, которая привезла мне собаку для передачи своей подруге, ее (собаку) там, во Франции, ждал огромный дом с садом на берегу океана. Мне бы так. Впрочем, внешность собаки была и вправду куда выигрышнее моей. Я поняла: дома с садами во Франции предназначены только для чемпионов России, вне зависимости, люди они, собаки или политики. Champions only.

За полтора часа мы пролетели Россию и влетели в Польшу. Внизу по-прежнему ничего не видно, во-первых, высоко, во-вторых, облака. После стакана бордо к горлу подступила тоска, а к голове – мигрень, и в ней осталась Единственная Ясная Мысль: если самолет опоздает, то меня некому будет забрать домой в Париже. Придется добираться домой одной, а это скучно и, в целом, не очень приятно. Правда, компания уже подобралась - в соседнем ряду сидит знакомый француз из Реймса с русской женой из Орла. Реймс и Орел – города-побратимы. Общаться не хочется. Вообще, общаться, исходя только из общего языка, глупо. Ведь никому же не приходит в голову общаться со всеми встречными в своей стране? Так и за границей не стоит. И основная проблема общения в эмиграции заключается не в том, что нету соотечественников поблизости, а в том, что они не отвечают однажды заданным стандартам. Их, собеседников, и в России было немного…

Сидя в самолете, понимаешь, что это единственное место на земле, где все понятно. Побывав в России, я сделала вывод, что я уже там ничего не понимаю. Во Франции – еще не начала понимать. А в самолете все предельно ясно – вот улыбчивые стюардессы, вот французы уже пьют вино и шампанское, вот русские еще требуют водки, но им не наливают... Все причинно-следственные связи соблюдены.

Самолет попал в зону турбулентности, собака переместилась на другой конец сумки. Я сунула руку в дыру и дружески почесала ей бок. Она не ответила.

Командир корабля (вспомнился Бродский – ой ты, участь корабля…) на изящном французском объявил, что идем на посадку. Дружески так, дескать, идем. То есть ответственность общая. Хорошо еще не в форме вопроса – мол, господа, идем на посадку? Или еще полетаем?

Мы сели. Благодарная молодежь, соблюдая приличия, вяло похлопала командиру корабля (надо ж, как Бродский привязался!), остальным было все равно – сели и сели. Дружно пошли получать багаж. Моего чемодана не было. Впрочем, мне не было его особенно жалко, из ценного там были только старые фотографии, но и они ничего не стоили по сравнению с памятью. Мы с собакой нервничали – за стеклом нас уже ждал муж той самой девицы, для которой я ее - собаку - везла. У него был билет на поезд в Бордо. До отправления которого было меньше часа. Мне хотелось скорее избавиться от собаки, ей – от меня. Нет, мы не питали друг к другу неприязни. Просто она была у меня в заложниках, а я – у нее. Тащить с собой в Реймс чужую собаку не могло быть и речи, а наша маленькая квартирка не тянула на дом с садом на берегу океана. Так что взаимное освобождение в виде внезапно появившегося чемодана на резиновой ленте было как нельзя кстати.

Чужой муж забрал чужую собаку и резво умчался в свое Бордо. Я с благодарным за освобождение чемоданом и уже совсем ручным компьютером побрела искать остановку автобуса. Дальше – как обычно: РЕР, метро, Восточный вокзал.... Лично мне во сне в эту ночь снилась Россия.