Emmanuel Carrère/Эмманюэль Каррер

[Яна]

Я читала этот роман Каррера и фильм "Возвращение в Котельнич" у меня есть.
Впечатления после прочитанного и увиденного остались очень тягостные.

А дальше?
И - тягостные или тяжёлые?
Не скупитесь! :о))

[irivisel]

Яна,
Тягостные, потому что история Андреаса Тома, венгерского заключённого, прожившего 50 лет в советской психбольнице в Котельниче, где он потерял всё (своё имя, родину, перестал существовать как личность) просто удручающая.
Помните, каким был этот пациент первые 10 лет? Непослушным, диким, агрессивным - иными словами, он боролся против своего положения, против этой бездушной системы, стирающей из него остатки его прошлого, а значит, и его памяти, против исчезновения его собственного Я, чтобы продолжать жить, даже лучше сказать, чтобы выжить.
И вот, через 10 лет, его из пропавших без вести, "перевели" в умершие. Его родственникам в Венгрии выдали свидетельство о смерти. Андреас об этом, конечно же, не знал. Но именно в этом году он перестал бороться. Что говорит нам Каррер по этому поводу? On l'a déclaré mort, et il est mort. Что можно к этому добавить? Ничего.
Тягостные потому, что описания его (автора) истории любви с Софи frolent la folie.
Начинаешь бояться, что Каррер вот-вот сойдёт с ума. Не потому, что он задумывает всю эту историю с новеллой в Monde, а потому, что во всём этом есть какой-то надрыв, и начинаешь понимать, что вот ещё одно неверное (по моим, "рассудительным", понятиям) движение, и он, образно говоря, сорвётся в пропасть. И ещё потому, что чувствуешь, что это не вымысел, что человек это действительно пережил.
Тягостные ещё и потому, что история Ани, к которой Каррер по-своему привязался и которая так раздражала его своим неуместным употреблением определённых артиклей, какой бы драматичной она ни была (Аню и её 8-мес ребёнка зарубил топором неизвестный), ужасно банальна. Банальна в том смысле, что таких девушек, как Аня, в российской глубинке много. Романтичных, изучающих языки, верящих в принца, который приедет и заберёт в далёкую и прекрасную Францию, и которые погибают, пусть не всегда физически, но часто морально, их много, и даже, наверное, больше, чем нам кажется.
Тягостные, потому, что вот эта фраза о Котельниче - Kotelnitch, c'est là où on va quand on a disparu, меня просто убила. Весь роман я спрашивала себя, вернётся ли Каррер из Котельнича? В символическом, конечно, смысле.
Ведь этот роман, как очень точно Вы подметили, в первую очередь о нём самом, о Каррере.
Таковы мои впечатления (3-х летней давности) об этом романе, который я всё собиралась перечитать, но так и не нашла времени, а может быть, и сил.
Возможно, они в чём-то не очень точные, т.к. дословно я роман, конечно же, не помню. Это всё, что осталось. По-моему, не так уж и мало
PS Хочу сказать Вам спасибо за Ваш отклик.

[Яна]

И вот, прочитав, Вас, я всё же думаю, что мы с Вами расходимся в терминологии - я бы сказала именно "тяжёлые", в слове "тягостный" я чувствую ненужную или разрушительную мучительность, а вы всё же не об этом?
Впрочем, дело не в терминологии - мне очсень интересно было Вас читать, потому что очень многое совпадает с моими ощущениями, видно, что-то с нами происходит во время чтения, до и после - мы разные (это только звучит банально, на самом деле не так уж много литературы, которая так действует).

История Андреаса Тома действительно переворачивает всю душу, ещё и потому, что думаешь (и знаешь), что случай этот не единственный. Каррер много об этом пишет, к тому же она служит и для создания метафоры, она же служит отправной точкой для рассказа о своей жизни, но в фильме, наверное, об этом намного больше (я фильма не видела).

Вы пишете:

Начинаешь бояться, что Каррер вот-вот сойдёт с ума. Не потому, что он задумывает всю эту историю с новеллой в Monde, а потому, что во всём этом есть какой-то надрыв, и начинаешь понимать, что вот ещё одно неверное (по моим, "рассудительным", понятиям) движение, и он, образно говоря, сорвётся в пропасть. И ещё потому, что чувствуешь, что это не вымысел, что человек это действительно пережил.
(...)
Тягостные, потому, что вот эта фраза о Котельниче - Kotelnitch, c'est là où on va quand on a disparu, меня просто убила. Весь роман я спрашивала себя, вернётся ли Каррер из Котельнича? В символическом, конечно, смысле.

Это Вы точно подметили - в этом особенность стиля Каррера, он всё пропускает через себя, и мне точно так же всякий раз страшно - как же он это всё переживёт.
При этом он как-то особенно умеет это писать - о других, но о себе, при этом без номбрилизма, присущего совр. фр. лит-ре, он стоит в ней особняком.
Я знаю только одного ещё писателя, который о себе рассказывал вещи, которые не у всякого хватит сил рассказать, эмоциональное воздействие очень похоже на воздействие прозы Каррера, хотя эпохи разные, стиль письма разный, да и Виолетта Ледюк - а я её имею в виду - всё-таки пишет в первую очередь автобиографические повести, сейчас бы назвали autofiction, хотя, как обнаружилось, не так уж всё там и соответствует действительности.
Больше семи лет назад я открывала здесь отдельную тему, посвящённую Виолетте Ледюк:
http://www.infrance.su/forum/showthread.php?t=4840 , но, похоже, никого не сумела заинтересовать. Жаль. Что касается меня, моё отношение к этой писательнице не изменилось. Если хоть кто-то откроет её для себя благодаря мне, значит, я пыталась писать о книжках не зря.

У меня есть собственные записки про последний роман Каррера, D'autres vies que la mienne, я могла бы и здесь обнародовать, но не думаю, судя по количеству отликов, что стоит открывать отдельную тему. Я спрошу у аутора данной темы, не возражает ли он против опубликования этого текста про другой роман Каррера здесь и, как следствие, частичного изменения названия темы.

[Яна]

А пока я жду ответа, вот ещё кое-какие заметки о "Русском романе" (записано в июне 2007 года).
==================

В апрельском номере (2007 год) журнала Le matricule des anges (который не выложен на сайте lmda) было опубликовано досье с материалами об Эмманюэле Каррере, о чём мне рассказала Золушка (спасибо ей!).
Я добралась до медиатеки и прочла. Очень мне понравилось. Там большая статья о самом Каррере, небольшая статья про Un roman russe и большое интервью с Каррером.

Журналисты пишут, что побаивались идти к Карреру за интервью – неизвестно, что за человек тебя встретит, если полагаться на представление об авторе после чтения книжек. Я подумала, что после Adversaire мне не страшно было увидеть Каррера, но вот после Un roman russe – да, наверное, я бы тоже побаивалась и волновалась.
Понравилось, что Каррер провёл параллель с W ou le souvenir d’enfance. Параллель по делу, не поверхностную. Кто Перека не всуе упоминает вызывает у меня уважение и интерес
Понравилось, как он сказал, что «играет в шахматы» со своим читателем. Это удачный образ.
Узнала, что он страстно увлекается фантастикой. Он написал биографию Филипа К Дика, про это я знала, но вот не знала, что фантастика – не просто так, любовь. И он называет «Цветы для Элджернона» Киза книгой, которую сам бы хотел написать. Это очевидно, никаких сомнений, да-да, такую книгу он мог бы написать!
Журналисты неоднократно сравнивают, проводят параллели между Adversaire и Un roman russe. Это тоже очень понятно - в обоих случаях в основе документальные факты, но это не документальная проза. А что это такое - я никак не найду точных слов, чтобы определить, но это чисто карреровский жанр, так больше, пожалуй, никто не пишет. В этой связи хочется повторить, что он сказал о романе – сказал, что не считает этот жанр умершим, сказал, что роман как жанр очень его привлекает. И ему хотелось, чтообы в названии последней книги фигурировало это слово, роман, даже если с чисто технической точки зрения – это не вымысел. Но книга романна - с одной стороны, не вымысел, с другой, все ингредиенты для романа (вот так он сам потихоньку и ближе, чем я, подходит если не к определению, то к описанию своего собственного жанра).
Фильм о Котельниче - городе, который он называет «пустым и лишённым всякого интереса» - попытка понять, что может произойти, если долго жить в таком месте. На этом месте я всё же оговорюсь – потому что тут я чувствую этот самый паризианизм. Я не жила в российской провинции, зато вот во французской – больше чем достаточно. С виду французская провинция почище и поблагополучнее Котельнича, конечно, но и над этим стоит задуматься – что произойдёт, если долго жить в таком месте (оговорюсь – по законам такого места)? И ассоциаций с русской литературой возникает множество. Но об этом потом. Когда-то давно одна моя французская подружка воскликнула: «Да, я живу не в Париже! Да, я живу в деревне! В деревне, но не в провинции же!» Тогда глубинный смысл её патетического высказывания от меня ускользнул, теперь же скажу вслед за ней: да, во Франции лучше жить в деревне, чем в провинции.
То, что Котельнич – в России, на родине матери, большого значения не имеет. Даже никакого не имеет. «Русский» в названии – больше про русский язык, который он когда-то знал, потом забыл, никогда в нём не блистал, но вот, оказавшись в России, понял, какую особенную власть этот язык над ним имеет и какое влияние на его жизнь оказывает.
Журналисты высказывают предположение, что «русский» - не только про язык, но и про литературу. Каррер соглашается, называет важных для него Достоевского, Толстого и Лермонтова.
В общем да, есть литературы русской в «Русском романе» - Лермонтов, колыбельная, Котельнич и «Палата номер шесть», Котельнич и «Три сестры» («В Москву, в Москву!!!!» - единственный выход из Котельнича). Но в этом плане роман Мюрьель Барбери L’élégance du hérisson куда более русский, хотя как таковой себя вроде и не позиционирует. Но об этом тогда и поговорим. А пока... Вот многие живущие за границей русские любят повторять не знаю кому принадлежащую фразу «Не надо путать туризм с эмиграцией». Я, перефразируя, скажу: «Не надо путать литературу с туризмом». У Бегбедера в его новом романе (имеется в виду Au secours pardon - Яна) налицо «литературный туризм», у Каррера, при глубочайшем моём к нему уважении и восхищении, во многом тоже.
Что не понравилось? Тема безумия. Это журналисты виноваты. Тема безумия явно была их исходным тезисом, Каррер сам им говорит, что безумия не боится – вот депрессия ему хорошо знакома, а безумие – это не о нём. Они вроде – да, да, но слово folie с завидным постоянством возникает на страницах подборки. И фотографии, иллюстрирующие материал (я Золушке говорила, что они кажутся мне неудачными) , все в этом ключе.

Творческими планами он не делится, но рассказывает об Эдуарде Лимонове – о многогранности, сложности личности. Запутанности и неожиданности. По тому, как он об этом говорит, чувствуется, что из этого может родиться новая книга. «Ага, - подытоживают журналисты, - история ещё одного безумия».

Выписала названия романов Каррера, о существовании которых не знала:
La bravoure (если правильно поняла – о написании «Франкенштейна» Мери Шелли)
L’amie du jaguar
Le détroit de Berhing
Hors d’atteinte

Поскольку много говорилось про русский язык, хочу вернуться непосредственно к роману.
Что бы он ни говорил про собственную манеру изложения, язык для него большое значение имеет.
Рассуждения про joli russe, на котором говорит его мать и на котором говорит он сам (хоть его русский и плох и ограничен, это не важно, он остаётся joli russe), а вот жители Котельнича не говорят.
Его реакция – вследствие раздражения – на ошибки французской переводчицы, ошибки, не мешающие пониманию, которые он не замечает обычно, да которые вроде не и не имеет права замечать, учитывая его собственный уровень русского, но вот тем не менее есть моменты, когда невыносимо слышать определённый артикль там, где должен быть неопределённый.
(…) et en réalité ce n’est qu’une pauvre fille paumée, voulant trop bien faire, et dont la voix m’agace, les expressions m’agacent, la façon de n’employer que l’article défini, elle dira par exemple : il faut que j’aille acheter le tube de dentifrice, et pas un tube ni du dentifrice (...). - p. 206

Неприятие некоторых речевых оборотов Софи, выдающих принадлежность к иной социальной прослойке, иное воспитание. Например:
Sophie a, comme elle dit et comme je n’aime pas qu’elle dise, « posé » trois semaines de « congé » à partir du 14 juillet (…) - p. 100

Ещё несколько хороших цитат о классовых и социальных различиях:
(…) et aussi qu’à ses yeux j’appartiens au cercle à la fois enchanté et odieux des héritiers. Tout m’a été donné, dit-elle, à la naissance : la culture, l’aisance sociale, la maîtrise des codes, grâce à quoi j’ai pu librement choisir ma voie et vivre en faisant ce qui me plaît, au rythme qui me plaît. Nos vies sont différentes, nos amis aussi. La plupart des miens s’adonnent à des activités artistiques, et s’ils n’écrivent pas de livres et ne réalisent pas defilms, s’ils travaillent par exemple dans l’édition, cela veut dire qu’ils dirigent une maison d’édition. Là où je suis, moi, copain avec le patron, elle l’est avec la standardiste. Elle fait partie, et ses amis comme elle, de la population qui prend chaque matin le métro pour aller au bureau, qui a une carte orange, des tickets-restaurants, qui envoie des cv et qui pose des congés. Je l’aime mais je n’aime pas ses amis, je ne suis pas à l’aise dans son monde, qui est celui du salariat modeste, des gens qui disent « sur Paris » et qui partent à Marrakech avec le comité d’entreprise. J’ai bien conscience que ces jugements tracent de moi un portrait déplaisant. - p. 69

Mais vient un moment, à table, où quelqu’un demande à Sophie ce qu’elle fait dans la vie et où elle doit répondre qu’elle travaille dans une maison d’édition qui fait des manuels scolaires, enfin, parascolaires. Je sens que c’est dur pour elle de dire ça, et moi aussi j’aimerais mieux qu’elle puisse dire : je suis photographe, ou luthière, ou architecte ; pas forcément un métier chic ou prestigieux, mais un métier choisi, un métier qu’on fait parce qu’on aime ça. Dire qu’on fait des manuels parascolaires ou qu’on est au guichet de la Sécurité sociale, c’est dire : je n’ai pas choisi, je travaille pour gagner ma vie, je suis soumise à la loi de la nécessité. Cela vaut pour l’écrasante majorité des gens, mais autour de cette table tous y échappent et plus la conversation continue, plus elle se sent exclue. - p. 70

(…) Sophie n’est pas une prolétaire, elle vient d’une famille bourgeoise un peu bizarre, son père est une espèce d’anarchiste de droit qui vit en homme des bois dans un domaine de trois cents hectares dans la Sarthe. - p.71

[Золушка]

И фотографии, иллюстрирующие материал (я Золушке говорила, что они кажутся мне неудачными) , все в этом ключе.

когда я ходила за автографом, он выглядел абсолютно так же, я даже испугалась, вошла в зал, смотрю какая-то очередь к окну - он сидит, согнувшись в три погибели, на подоконнике, а они очень низкие, почти у пола, считай, на полу уселся, шарф намотан на шею, пиджачок такой простенький, как-то очень его жалко сразу. но потом конечно если попытаться поговорить, видно из какого слоя человек

потому, что вот эта фраза о Котельниче - Kotelnitch, c'est là où on va quand on a disparu, меня просто убила.

Каррер сказал по-русски, "никто не знает где этот Котельнич", про этот город вообще не знают. так что он и сам "исчез", черная дыра, переводчица даже не смогла перевести название фильма, ей подсказали

[irivisel]

И вот, прочитав, Вас, я всё же думаю, что мы с Вами расходимся в терминологии - я бы сказала именно "тяжёлые", в слове "тягостный" я чувствую ненужную или разрушительную мучительность

Яна, когда я читала Imre Kertesz " Etre sans destin " , Primo Levi " Si c'est un homme" или "Les bienveillantes " de Jonathant Littell впечатления были тяжёлыми.
Тем не менее, после прочтения этих романов у меня оставалась какая-то надежда, не было этого невыразимого словами гнетущего ощущения раздавленности, никчемности и ненужности, какое оставил " Un roman russe ".
Я сейчас поясню на примере : Promo Levi пишет, что понял, что не существует как человек в тот момент, когда в Аушвице, куда его депортировали, немецкий офицер вытер об его одежду испачканные в глине руки. Вытер, и пошёл дальше. Как если бы сам Primo Levi был ветошью, вещью. Именно этот момент он считает самым бесчеловечным за всё время своего пребывания в лагере. А ведь автор видел там и голод, и издевательства, и смерть, на которых он, как мне показалось, не особенно заостряет внимания. Он выделил именно эпизод с вытиранием об него, как о неодушевлённый предмет, рук. Мне было тяжело это читать.

А вот во время чтения Каррера ощущения были именно тягостными. Может быть потому, что я сама русская, а значит, чувствую свою причастность к происходящему. Потому что эта фраза о Котельниче c'est là où on va quand on a disparu, она, в моём понимании, имеет двойной смысл.
Это место, как говорит нам сам автор, куда попадают те, кто пропал без вести. Но кроме того, слово disparition может быть применено и в более широком смысле, к тем, кто ушёл от нас , я хочу сказать к тем, кто умер.
Помните, как целыми днями в Котельниче Каррер ждал, что что-то произойдёт? Садился на привокзальную скамейку и смотрел на поезда. И ничего не происходило, ничего. Я очень хорошо представляю, как где-то на скамейке или окна сидят жители этого забытого богом и людьми городка, и ждут. И для них тоже ничего не происходит, жизнь проходит мимо, их собственная жизнь. Разве это не страшно? А когда что-то наконец происходит, то это трагедия - в романе (и в жизни!) это смерть Ани и её ребёнка. Мне было тягостно читать это.

несколько хороших цитат о классовых и социальных различиях

Вы знаете, мне тоже почему-то эти пассажи запомнились. И когда кто-то говорит "sur Paris", я тут же вспоминаю Каррера.

Я взяла на заметку существование темы о Виолетте Ледюк. К сожалению, я не знакома с этим автором. Книги Оливье Адана заказала на Amazon.fr и должна получить на следующей неделе. Я сейчас читаю Michel Tournier " Le Roi des Aulnes" и активно готовлюсь к конкурсу, поэтому отвечаю урывками.
Ваши посты я внимательно читаю, Яна. Спасибо Вам большое.

[Яна]

irivisel, во-первых, Вы занимайтесь, готовьтесь к экзаменам, это самое главное, хотя мне очень интересно разговаривать с Вами про книжки.

Я поняла, что вы хотите сказать - ну тогда, значит, наши ощущения не совпадают.
Каждый раз, когда я заканчиваю роман Каррера, я несколько дней вообще ничего не могу читать. Но при этом испытываемое мною чувство всё же ближе к катарсису - я вижу какой-то созидательный смысл в том, что он рассказывает, а главное - как. Другое дело, что я, так же как и Вы, очень переживаю за самого Каррера - мне кажется, он столько от себя во всех этих историях оставляет, что однажды просто сорвётся.
(Но что бы Вы ни говорили, не думаю, что его книги тягостны Вам до отторжения - иначе Вы бы не захотели не то что обсуждать их, даже вспоминать про них, я неправа? :о)) )
А вот после романа Литтелла - я так нигде и не собралась о нём подробно написать, только местами и отрывочно, но я считаю публикацию этого романа выдающимся событием в мировой литературе, хотя с чисто литературной точки зрения вижу в нём много недостатков - я такого не испытала. Это очень тяжело читать, очень - но необходимо. Но вот история главного героя, немецкого офицера, никак меня не трогает вообще - она мне кажется искусственной, неживой, никаких чувств не вызывает.
Про остальное сказать не могу - Кертеша читала. но другое, а Примо Леви - стыдно сказать! - давным давно во всех возможных и невозможных списках, но я пока не читала.
Но Вы - молодец, хорошие книги читаете! :о))

[irivisel]

Но при этом испытываемое мною чувство всё же ближе к катарсису

Нет, Яна, то, что я испытываю - это не катарсис, а прямая ему противоположность. Чтение Каррера меня подавляет. Тем не менее, об отторжении речь не идёт, хотя мне и не захотелось участвовать в этой теме 3 года назад.
А сегодня...Прошло время. И ещё мне понравилось то, что Вы написали, я и ответила.

Но вот история главного героя, немецкого офицера, никак меня не трогает вообще - она мне кажется искусственной, неживой, никаких чувств не вызывает.

Яна, о Литтелле и его романе " Les bienveillantes" здесь есть тема.
Мне история Максимиллиана Aue показалась очень реалистичной. Здесь это офф-топ, а в самой теме мне бы очень хотелось прочитать Ваше мнение, если у Вас есть возможность и время. Я постараюсь участвовать по мере сил.

Спасибо, Вы мне столько новых авторов открыли.

[Яна]

Я забыла Вам раньше написать, что Адан тоже может показаться тягостным, хотя он место для надежды оставляет всё же. Особенно в последнем Les vents contraires.

Лучше всего начать со сборника новелл Passer l'hiver (но вряд ли Вы его заказали), и ни в коем случае нельзя начинать с Les falaises.

о Литтелле и его романе " Les bienveillantes" здесь есть тема.

Да, я нашла, она очень куценькая, это несправедливо. Если я найду время, то попробую собрать мысли и что-нибудь написать.

[Яна]

Я закончила эту книгу в мае 2009 года, предлагаемый текст написала месяца полтора спустя, в июле - если бы писала сразу, написала бы, наверное, по-другому, но не другое.
Эмманюэль Каррер - один из лучших современных французских писателей, пусть и стоящий особняком; а последний его роман - один из лучших его романов. Который он, кстати, не хочет называть "романом", на обложке нет этого слова. Ситуация эта довольно необычная - предыдущий "Русский роман" был назван "романом" дважды, и в жанре-подзаголовке, и в самом названии, а ведь жанр тут такой же. Тот же, что был и в L'adversaire. Вот La moustache - это роман, а уже даже La сlasse de neige - переходное, уже на подступах к его собственному жанру, который я лично чувствую, которым только он и владеет, но дать которому определение мне никак не удаётся. Но теперь это больше не висит надо мной тяжким грузом, потому что определение этому собственному жанру дал сам писатель (не знаю, преднамеренно или нет). "D'autres vies que la mienne" я понимаю не как название книги, а именно как жанр, эти слова очень точно описывают то, что делает в литературе Эмманюэль Каррер.

Судьба не щадит Каррера. Те, кто читали "Русский роман", поймут, о чём я. Вот и D'autres vies que la mienne начинается с воспоминаний о летнем семейном отпуске на Шри Ланка. Именно в тот момент, когда там произошла одна из мощнейших катастроф, цунами. Я не говорю, что только с Каррером это могло случиться, но не случиться с Каррером этого не могло.

Каррер становится свидетелем страшнейшей человеческой драмы, он всё время рядом с другой французской семьёй, потерявшей в катастрофе маленькую Жюльет. От маленькой Жюльет связь идёт к взрослой Жюльет, сестре спутницы Каррера. Эта Жюльет всю жизнь сражалась с раком, недавно умерла. Каррер и не был толком с ней знаком, но он воспринимает почти как заказ не то что просьбу, а высказанное вслух пожелание, чтобы он, писатель, написал книгу об этой неординарной женщине, юристе, судье, матери трёх девочек, с детства поражённую страшной болезнью. Каррер узнаёт о ней всё больше и больше, взявшись за книгу. Он, возможно, и не взялся бы, если бы не встретился с ближайшим коллегой, я бы даже сказала, соратником Жюльет, который, собственно, больше всего и рассказывает о ней писателю. Ясно, что Каррер в первую очередь заинтересовался личностью этого человека (настоящий интерес к Жюльет придёт позже и именно что опосредованно), который был не только ближайшим коллегой Жюльет, но так же с юных лет боролся с той же болезнью. Рассказывая о нём, Каррер замечает:
"Il aime parler de lui. C'est ma façon, dit-il, de parler des autres et aux autres, et il a relevé avec perspicacité que c'était la mienne aussi. Il savait que parlant de lui, je parlerai forcément de lui."
Именно! Вот ещё один ключ - не следует обманываться, глядя на название, в книге Каррера очень много о нём самом, как это всегда и было в его книгах. Но у него это становится именно способом говорить о других, это какой-то психологический и стилистический - не хочу говорить "приём", пусть будет "подход", который наверняка является отчасти продуктом многих лет его собственного психоанализа (мне ещё, в частности, очень понравился и показался близким вот отрывок, где он размышляет о façon de penser rationnelle и façon de penser magique:
"On peut soutenir que devenir adulte, ce à quoi est supposé aider la psychanalyse, c'est abandonner la pensée magique pour la pensée rationnelle, mais on peut soutenir qu'il ne faut rien abandonner, que ce qui est vrai à un étage de l'esprit ne l'est pas à l'autre et qu'il faut habiter tous les étages, de la cave au grenier.")
И настаиваю, настаиваю - это совсем не то, к чему мы привыкли в совр. фр. лит-ре, это действительно книга о других, но такими были и L'adversaire, и La classe de neige и даже Un roman russe.
И хоть на этот раз он сам помогает нам как-то определить жанр, "через себя о других", я всё же не понимаю, как ему это удаётся, никто, кроме него, так не может.
Он замкнутый, он держит, иногда даже подчёркивает социальную дистанцию, а вот может.
Про "социальную дистанцию" - не могу удержаться и не процитировать про "языковые метки", я уже цитировала подобное из "Русского романа", здесь он опять про это пишет.
стр. 79
Je déteste qu'on emploie le mot "maman" autrement qu'au vocatif et dans un cadre privé: que même à soixante ans on s'adresse ainsi à sa mère, très bien, mais que passé l'école maternelle on dise "la maman d'Untel" ou, comme Ségolène Royal, "les mamans", cela me répugne*, et je devine dans cette répugnance autre chose que référence de classe qui me fait tiquer quand quelqu'un dit devant moi "sur Paris" ou à tout bout de champ, "pas de souci"."

(Со всем согласна, от себя добавлю, что люблю красивое слово impeccable, но не выношу его просторечного употребления типа "Ca va bien? Impeccable?" Про то, что не выношу в русском, предпочту воздержаться, я же не Каррер и не Виолетта Ледюк :о)))

стр. 95
"(...) on devait repasser à Paris, puis aller à l'hôpital, je crois qu'on a simplement dit "pour voir Juliette". Pas pour lui rendre un dernier hommage, ni pour se recueillir devant sa dépouille: c'est une qualité qu'il faut reconnaître aux bourgeois à l'ancienne de ne pas recourir à cette langue de bois et de dire qu'on est mort, pas décédé ou parti."

Ещё очень интересная часть в книге - всё то, что связано с юстицией. Жюльет занималась очень сложными делами - сложными в первую очередь с человеческой и социальной точки зрения, большинство из них были что называют cas sociaux. И о функционировании судебной системы Каррер пишет очень подробно, просто даже фактического материала много, это очень интересно (и опять-таки отмечу, что он честно пишет о тех социальных слоях, которые от него дальше некуда).

Если необходимо резюмировать: читать обязательно. Если не читали Каррера - читать. Если читали и не полюбили - читать всё равно, этого писателя игнорировать нельзя. Если читали и уже поняли, что это за писатель, то мои рекомендации не требуются.

=====================
* у меня есть журнальчик для изучающих английский, там целое досье о классовых различиях в Великобритании, причём на всех уровнях, в том числе языковом. Так вот, там утверждается, что дети говорят, естественнно, "Mummy!", а если услышишь такое обращение у взрослого - значит, он принадлежит к upper class. Рабочие и средний класс такое обращение во взрослом возрасте не используют.
Некоторая разница с Францией выходит.

[Яна]

Читая D'autres vies que la mienne Каррера, я не так уж много чисто языкового выписала - это вполне закономерно, всегда так бывает, когда книжка держит в постоянном эмоциональном напряжении. Только одну фразу покажу:

стр. 269
(Il a guéri) des cancéreux et des sidéens.

"Sidéen" мне впервые встречается.

[Траута]

Интервью с Эммануэлем Каррером

http://www.russian.rfi.fr/kultura/20...mmanuel-karrer

[Неточка]

я кто прочитал Лимонова ?... читается здорово как роман, хотя понимаешь что живой человек за этим стоит.

и есть иногда надменность в тоне. каши это их удел...

[Фаберже]

Если читали и уже поняли, что это за писатель, то мои рекомендации не требуются.

Очень интересно. Буду читать! Спасибо. Отличная рецензия и блестящий слог.