Моя Австрия, 2012г.

[Анатоль А.]

Ну это кому как . Думаю мой муж разделил бы эту точку зрения, он абсолютно равнодушен к посуде . В гостинке меня старается побыстрее провести мимо отдела с посудой . Я в отличии от мужа КРАСИВУЮ посуду обожаю. В этом музее отдыхала "глазами и душой"

И я люблю красивую посуду. Поэтому, наверное, так понравился музей.

[Анатоль А.]

Продолжаю повествование о моей Австрии 2012. Теперь после мажорных нот предыдущих частей будет несколько иная тональность.

[Анатоль А.]

Я давно хотел побывать в этих местах. Где в годы второй мировой войны находились известные концентрационные лагеря нацистов. Немного странное желание для туриста, прилетевшего в Вену, не находите? Но для этого у меня были веские причины. Главная из которых – мой дед, Cоколов Григорий Александрович, был в этих лагерях смерти, вынес там адовы муки, и остался жить вопреки всему, когда уже дошел до состояния полного истощения. Мужчина в сорок лет, весящий 39 (тридцать девять) килограмм. Это представить трудно, это надо видеть на архивных фотографиях. Он прошел три лагеря – Маутхаузен, Заксенхаузен и Эбензее. Именно в таком порядке. Когда началась война, летом 1941-го он ушел в лес партизанить, жили мои дед и бабушка на севере Литвы, в местечке Обелораги, недалеко от городка Швенчёнис. Одним ранним утром, когда дед пришел домой за продуктами, его выдал сосед, литовец.

Немцы быстро окружили дом, дед спрятался на сеновале, но когда один из немцев саданул туда очередью из автомата, бабушка не выдержала и закричала. С первого эшелона в Германию дед сбежал, ночью, в Польше. Потом несколько дней шел домой, но под Вильнюсом его остановил конный разъезд литовских полицаев. Деда избили и снова бросили в эшелон, увозящий людей на запад. Так он оказался в Маутхаузене.

Это был самый страшный лагерь из всех трех. Люди там работали в каменоломне, так называемом «Венском котловане», добывали щебенку, камень, булыжники для строительных работ. Ему повезло. Однажды его отобрали в группу и отправили в Заксенхаузен, лагерь чуть севернее Берлина. И потом, оттуда в декабре 1943-го – в австрийский Эбензее. 1 мая 1945 года узники лагеря подняли восстание, тем самым спасли жизнь многих людей, которых немцы хотели взорвать в одной из штолен. Среди восставших был и мой дедушка.

Каюсь, что когда он был жив, я не выпытал у него все подробности этих страшных лет. Хотя очень часто, за столом, после привычной для него рюмочки водки, дед начинал рассказывать о концлагерной жизни. Бабушка пшикала – не хотела слышать страшные вещи. Из всех родственников, внуков, я был, пожалуй, самым внимательным слушателем, и поэтому дед рассказал мне многое. Но не всё, конечно. Был бы он жив, я просил бы его говорить на эту тему часами. Но я тогда даже не представлял, что когда-нибудь по этим рассказам я напишу роман под названием «Короли умирают последними». В котором рассказал про все эти три концлагеря, о жизни там деда и его товарищей по несчастью.

После долгих проверок НКВД (а деда звали уехать за океан американцы, которые въехали на танках в лагерь сразу после восстания узников), деда отпустили домой, к семье, жене и трем дочерям. Старшей из них была моя мать, Полина Григорьевна. На память о лагерях привез шапочку в полоску. Но бабушка, его жена, сразу бросила ее в печь, сожгла. Он тяжело перенес восстановление, целый год после лагеря болел, но потом прожил очень длинную жизнь. Умер в 1998 году, в возрасте 94 лет.
Вот его снимок 1993 года, где он с моим сыном Сережей.



На экскурсии в Венский лес наш гид Светлана так сказала об этом месте: «Я там была всего один раз и больше не хочу туда ехать. Я вернулась совершенно больная, разбитая, с головной болью. Там сумасшедшая отрицательная энергетика, там воздух пропитан болью…»
Мы с женой ощутили это в полной мере. Когда на арендованной машине приехали утром в местечко возле Дуная под названием Маутхаузен. Вот карта нашего маршрута – под цифрой 1 пригороды Вены, 2 – Маутхаузен, 3 – Эбензее.



Съезжаем с трассы автобана А1 по указателю, приближаемся к мосту через Дунай. Здесь река не такая широкая, как в Вене, метров двести примерно.
Налево, вдоль речки, потом по коричневым указателям по извилистой дороге, вверх, к лагерю. Австрийцы молодцы насчет этих указателей, заблудиться трудно.
И вот лагерь. Перед ним стоянка для автобусов и машин. Уже несколько автомобилей и пара автобусов там. Идем к входу.



Этот каменный маятник – за пределами лагеря.



Заходим в помещение, где продают входные билеты. Я интересуюсь у мужчины: в каком месте лагеря были русские блоки? Он спрашивает: «Вы из России»? Отвечаю: «Да, и мой дед был в этом лагере».
Лицо служащего очень изменилось, он машет руками: «Нет, никакой оплаты!» И дает мне карту, где ручкой отмечает место, где были блоки советских узников и место, где они похоронены.

Мы заходим во внутренний двор, окруженный мощными стенами и вышками, на которых тогда находились пулеметчики. Предбанник, страшное место. Именно сюда пригоняли эшелон, заставляли людей раздеваться догола, держали на холоде, сразу пытаясь сломить волю к сопротивлению.





Вот так это выглядело тогда:



Теперь приведу отрывок из своего романа, посвященный этому месту:

…Они прошли четыре километра и остановились перед огромными воротами. Прямо по центру их, на каменной стене был водружен огромный орел, немецкая свастика гигантских размеров. Под ней – большой человеческий череп и еще ниже надпись: «Аrbeit macht frei».
– Работа делает свободным... – перевел Штейман и как-то радостно, по-детски улыбнулся. Повернулся к Соколову и с жаром прошептал:
– Немцы никогда просто так не бросают слов на ветер! Поверьте мне, я столько лет жил с ними вместе!
– Поживем – увидим! – бросил Иван, внимательно разглядывая укрепления лагеря.
«Да... здесь не убежишь... сколько колючей проволоки наверху, и наверняка под током. Неужели здесь и умру? Не хотелось бы…»
Слева от ворот высилась круглая башня с окошками-бойницами, справа квадратная, в два раза больше, с пулеметчиком наверху. Узников вывели на большую площадку, с трех сторон огороженную кирпичными стенами зданий.
– Всем раздеться! – прозвучала команда.
Люди зашевелились, стали переминаться с ноги на ногу, глядя друг на друга.
– Шнеллер! Быстрее! – заорал толстый эсэсовец с побагровевшим от злости лицом. Видя, что люди неохотно подчиняются приказу, сдернул с плеча солдата охранника «Шмайсер», забрался по лестнице вверх, и оттуда саданул очередью в толпу. Несколько человек упали. Толпа с криком отпрянула назад. Люди стали лихорадочно стаскивать с себя одежду. Через минуту все стояли голые, опустив руки вниз, закрывая ими интимное место. Яков Штейман был в ужасе – он физически почувствовал, как пуля прошла в сантиметрах от его головы. Эсэсовец спустился вниз, вытаскивая на ходу парабеллум. Несколько сухих выстрелов. Стоны раненых прекратились.

Заходим по ступенькам в сам лагерь. От него остались только два ряда бараков, остальные снесли. В том числе и те, в дальнем углу, где томились советские военнопленные.
Теперь это выглядит так.





Фото тех времен…



Заходим в левый блок. Впереди идет Марина, я отстал, снимаю на ходу видеокамерой.
Внутри всё, как было тогда, много лет назад. И запах. Особенный запах, которого я не встречал нигде ранее. Так пахнет смерть. Захожу в дальнюю комнату, вижу, что моя жена стоит, прислонившись к деревянным нарам, и - плачет. Позже она сказала, что как будто ощутила всю ту боль, которой пронизано пространство барака, как будто увидела эти изможденные фигуры, и моего деда в их числе, словно услышала неясный гул голосов, звуки отчаяния, мольбы и призывов к помилованию.
Нары темно-бордового цвета. Двухъярусные. Видимо, австрийцы оставили такие, чтобы чуть поберечь нервы посетителей. Чаще в Маутхаузене нары были трехъярусными или даже в четыре ряда. В бараке людей было – как сельди в бочке.





Снимок тех лет.



Здесь предбанник, шкафы для одежды, стол для еды.





Здесь заключенные умывались.



А это чаны для стирки одежды



В туалет узники ходили в огромную бочку. По утрам ее выносили люди, которых называли шайзпутцеры.

Мы выходим из левого ряда бараков. Справа – самые страшные места. Здесь производились казни. Людей вешали, расстреливали, тут же была газовая камера и печи крематория.
У стены этого здания я заметил молодую девушку. Она плакала. Вместе с нами по лагерю ходила группа из автобуса, австрийская молодежь. И их учитель истории рассказывал юношам и девушкам о лагере. Вон она, слева в кадре…







Комната, где пытали и вешали узников. Пол не зря окрашен в красный цвет.



В переводе с немецкого эта комната была предназначена для разрезания тел.




Дальше – крематорий



Вот здесь концентрация бешеной отрицательной энергетики, наверное, самая сильная в лагере. У меня просто отказал фотоаппарат! Надежный, годами проверенный, в первый раз он выдал снимки черного цвета. Шесть раз подряд. Я ничего не понимал и даже испугался – всё, сломана матрица! Вышел на улицу, посмотрел последние снимки. Всё черно, только на первом есть фиолетовый фон вверху. Вот она – черная энергия собственной персоной. Сделал на улице пробное фото. Замерев, посмотрел в окно снимков, уф! Есть кадр, моя зеркалка снова заработала.



Потом убрал фотоаппарат и осторожно спустился в подвал крематория. Сделал фото с помощью камеры. Вот это самое страшное место Маутхаузена.



Недалеко находится еще одна…



Стена для расстрелов.



Лагерь Маутхаузен был предназначен, в основном, для уничтожения людей. Работы не были на первом месте в интересах нацистов. Не все узники помещались в «Венском котловане». Поэтому их часто оставляли просто стоять на аппельплатц, на дожде и холоде, где они прижимались друг к другу, чтобы согреться. Побегов из лагеря практически не было, лишь один раз узник по фамилии Бонаревиц сумел это сделать. Но его поймали и показательно казнили, мучая несколько дней подряд на глазах всех заключенных. Отрывок из моего романа, посвященный этому событию.

Яков Штейман начал уже было засыпать, как почувствовал легкий толчок в плечо. Он открыл глаза и приподнялся. В полумраке и спросонья не сразу понял, откуда его потревожили.
– Яш-ша, не спишь? – свистящий шепот сверху заставил Штеймана поднять голову. С верхней полки на него смотрел австрийский чех Ганс Бонаревиц. Он теперь спал на месте соплеменника Вацлава.
– Не сплю... - тихо ответил Штейман. – А что?
– Хотел поговорить с тобой, – чех нагнулся к голове Якова. – Как считаешь, нас тут всех укокошат, или кто-то выживет?
– Не знаю, – коротко ответил тот.
– А я знаю! – трагическим шепотом с истерическими нотами проговорил Ганс. – Все вылетим в трубу крематория, как пить дать! Даже капо типа нашего Тараса не пощадят. У немцев приказ, лагерь третьей категории и никто отсюда не должен уйти живым.
– Смотря как война закончится, – буркнул Штейман. Его стал раздражать вертлявый чех, который явно не просто так затеял разговор.
– Слушай, Яша, тебе как на духу хочу открыться! – зашептал Бонаревиц. – Я буду пробовать бежать!
Штейман от неожиданности чуть не упал со своей койки. Он вздрогнул и испуганно повертел головой по сторонам.
– Тихо ты! Это невозможно...
– Не бойся, все спят. Возможно! Я всё продумал! – чех едва не касался губами правого уха соседа. – Я уже месяц назад мог бежать, но не решился.
– Как? Везде же часовые и колючая проволока!
– Ерунда. Надо всё с умом делать! Ты знаешь, что меня и еще девять человек поставили работать возле крематория. Мы грузим шлак в большие деревянные ящики, потом заталкиваем их на грузовик.
– Ну, знаю... И что?
– Так вот. Мы договорились, что я лягу на дно ящика, меня забросают шлаком, но не очень сильно, чтобы мог дышать.
– Это безумие! Там же часовой стоит наверняка! Смотрит за погрузкой.
– Раньше стоял... – радостно зашептал чех. – А сейчас его нет. Понял? И те, кто в лесу разгружает ящики в большую яму, сказали, что там можно незаметно спрятаться в зарослях. Завтра вечером загружаем, когда вы ужинаете. Ты можешь подойти к нам, в случае чего скажешь, что послали помочь. Понял?
Бонаревиц пришел в сильное возбуждение. Его пальцы заметно дрожали, в глазах мелькали сумасшедшие огоньки.
– К чему ты мне это рассказываешь, Ганс? – недоуменно спросил Яков.
– Пойдем вместе, а? Тебя, еврея, все равно убьют, даю голову на отсечение! А здесь хоть какой, да шанс есть! И еще – на миру и смерть красна, как говорит твой друг Соколов.
Чех не подозревал, что Иван давно уже не спит, внимательно вслушиваясь в шепоток соседей.
– Это авантюра, верная смерть, Ганс... – слова чеха тоже взволновали Штеймана. На какой-то миг в душе возникло желание рискнуть, но спустя секунды перед ним встало лицо жены, Гиты.
– Нет, прости, я не могу. Я должен... прости, но я...
– Что?
– У меня здесь жена. Я должен её увидеть хотя бы раз... – прошептал Яков и сглотнул, чувствуя приближение слез.
– Ладно, ты подумай до утра. Может, решишься?
– Нет, я не могу.
– Как хочешь. Те, что работают со мной, тоже против. Лишь один земляк из Кладно готов помочь, закидает шлаком. А там посмотрим. Быть может, дева Мария не оставит меня... Спим!
Утром после развода и завтрака, улучив свободную минуту, Соколов тихо спросил Якова:
– Что, на побег подбивал?
– Да...
– Правильно, что не согласился. Безнадежное дело. Даже если убежит в лес, куда он дальше пойдет? Везде австрияки, до Чехии далеко. Поймают, как пить дать!

Но Бонаревиц на самом деле сбежал. На долгие восемнадцать дней.
В лагере поднялся страшный переполох, когда на вечерней поверке обнаружилась пропажа узника номер 19061. Эсэсовец с размаху заехал кулаком в лицо Тарасу. Украинский капо, обливаясь кровью, тяжело упал перед строем. Все девять человек, работавшие вместе с чехом на загрузке шлака, на следующее утро были расстреляны. К счастью, эсэсовцы на этом остановились. Каждый следующий день, не приносивший никаких вестей о поимке смелого чеха, приносил тайную радость узникам. Яков уже начал жалеть, что не решился на побег, как на 19-й день по Маутхаузену стремительно разнеслась весть: Бонаревица поймали! Уже в полусотне километров от лагеря он нарвался на патруль и не смог убежать.
Срочно было объявлено всеобщее построение. На аппельплатц ввели Ганса. Вид его был ужасен. Растрепанные грязные волосы, безумные глаза, разбитые губы шептали какие-то слова. Он едва ковылял, сильно прихрамывая на правую ногу. Старостам каждого барака немцы выдали по странному шлангу, напоминающему огромный половой член. В строю зашептались: «Будут бить быком...»
Яков с недоумением обернулся на Соколова. Тот кивнул и едва слышно проговорил:
– Да, это специально обработанный бычий член. Лупит посильнее любой плетки и больнее дубинки.
Два «видных деятеля» тащили под мышки беглеца, а старосты по разу били бычьим шлангом. С каждым ударом Ганс громко и жалобно вскрикивал, все ниже опускал голову. Все думали, что его тотчас расстреляют или повесят перед строем. Но нет. Чеха оставили жить еще на неделю. И каждое утро возили на небольшой коляске, привязанного за руки к бортам. На груди болталась табличка: «Hurra, я существую снова!», и еще одна, в районе колен: «Почему блуждаю вдаль, если имущество все же так близко?»
За коляской с беглецом следовал музыкальный оркестр из заключенных, наяривавший самые веселые марши. Особенно часто музыканты играли популярный довоенный шлягер под названием «Я снова возвращаю моего любимого».
Это было необычно, и даже интересно в первый день. Но невыносимо на пятый, шестой и седьмой. Соколов опускал голову, пряча взгляд, полный ненависти, сжимал кулаки. Штейман тоже старался не смотреть. Изуродованное тело чеха, в котором каким-то чудом теплилась жизнь, сильно пахло испражнениями. Наконец, спустя неделю после поимки, беглеца торжественно повесили.
«Матерь Божья... ты сжалилась надо мною... спасибо...» – слабо шевельнулось в голове чеха, он поднял глаза, встретился взглядом с Яковом и – улыбнулся! Он теперь – свободен! Хотя бы от этих мук, а что там за занавесом Смерти – станет надеяться на лучшее!
Штейману стало плохо, когда голова Ганса задергалась в конвульсиях, перекосило рот и закатились глаза. Оркестр оборвал веселую мелодию. На аппельплатц воцарилась мертвая тишина...
От группы эсэсовцев, наблюдавших за казнью, отделился офицер. Это был комендант лагеря Маутхаузен штандартенфюрер СС Франц Цирайс. Среднего роста, плотный, короткая стрижка. Его лицо, обычно не выражающее никаких эмоций, сейчас излучало решимость, губы были плотно сжаты, глаза прищурены. Хозяин тысяч жизней медленно прошелся вдоль строя. Вправо от виселицы. Пятьдесят метров. Повернулся. Еще влево. Сто метров вдоль строя. Его колючие глаза ледяными снежинками врезались в души несчастных. Как будто люди чувствовали ветер от взмаха косы проклятой, костлявой... Все покорно опустили глаза вниз, ожидая неминуемого приношения ей новой дани.
Но Цирайс молчал. Потом, повернувшись к своим помощникам, коротко отдал какой-то приказ. И тотчас над аппельплатцем проревел голос быкоподобного Отто Бахмайера, заместителя Цирайса, начальника отдела безопасности Маутхаузена:
– Всем баракам! В колонну по одному! Пройти под этой чешской свиньёй! (он указал на тело Бонаревица), коснувшись своим рылом его ног! Ферштейн?! Поняли?! За уклонение в сторону – расстрел! На месте – шагом марш! Первый барак – форверст! Вперед!

Тысячи пар глаз в эту секунду были обращены на грязные, в кровоподтеках и гное, с вырванными ногтями ноги беглеца. Они как раз находились на уровне лиц многих людей. И колонна медленно пошла. И не было ни одного человека, который бы уклонился от страшных, зловонных ступней Бонаревица.
Все хотели жить.



Начальником концлагеря был штандартенфюрер (полковник по-нашему) СС Франц Цирайс. 3 мая 1945 года он вместе с женой пытался бежать, но наткнулся на американцев и в перестрелке был тяжело ранен. Умер в госпитале 25 мая 1945 года. Оттуда его тело узники вытащили и повесили на ограду лагеря. Вполне заслужил.
Вот он на фото – в центре.



Вдохновитель и организатор системы нацистских концлагерей Генрих Гиммлер не раз навещал Маутхаузен. Вот он здесь на фото во время очередного рабочего визита.



Ближе к выходу по этой стороне бараков находится маленькая церковь. В ней три картины на стене.







Увы, святая дева Мария не всегда помогала несчастным. Из 335 тысяч заключенных в Маутхаузене погибло свыше двухсот тысяч. В их честь за оградой лагеря выстроен мемориал. На месте бывшего Венского котлована. Там было еще одно страшное место – так называемая лестница смерти. Немцы прозвали ее «стеной парашютистов». Они забавлялись тем, что сбрасывали вниз с большой высоты людей, которые в чем-то провинились на работе, например, когда человек взял слишком легкий, по мнению охранника, камень. Узники падали на острые скалы и разбивались насмерть.

Вот макет лагеря, где справа виден этот котлован.



Перед выходом – памятные знаки.
Памятник генералу Карбышеву, погибшему страшной смертью. Его в феврале 1945 года вывели на мороз и поливали водой из шланга, пока он не превратился в огромную сосульку. Дед мне рассказывал об этом, он знал Карбышева, но в момент его гибели уже был в другом лагере, Эбензее.



Я как раз стою у этого места. Настроение и ощущения сродни пасмурной погоде, которая была именно в день нашего посещения концлагерей.



Выходим через ворота к мемориалу. Там много памятников. Но один произвел на меня неизгладимое впечатление. Среди железа красного цвета лежит человек, вроде тоже железный, но какой-то беспомощный, изможденный, замученный.





Другие памятники жертвам концлагеря…

















В самом конце войны немцам было уже не до заключенных. Как и во многих лагерях, их перестали кормить. И так оголодавшие узники гибли теперь сотнями и тысячами.



Но миг свободы наступил 5 мая 1945 года. В Маутхаузен вошли американские танки.



Многие заключенные, бывшие там, в своих воспоминаниях почти всегда говорят, что выжили благодаря тому, что их перевели в другой лагерь. Долго в Маутхаузене не удавалось протянуть никому. И вот эти счастливые люди в полосатых робах совсем недавно были брошены за стены этого ужасного лагеря. Но те, кто остались в живых и были там, могли рассказать об этом. И мой дед в том числе. А я, как сумел, передал суть его воспоминаний вам.

В заключение – видео ролик.

http://youtu.be/gaBdvh-13QI

В следующей части я расскажу вам о концлагере Эбензее.

[evak65]

Да, минорный рассказ, но это история, никуда от нее не уйти!

[нинель алекс]

Анатоль А., на 6-м фото поста 27 - мне кажеться или там пластиковые вилка и ложка слева?

на 8 фото в этом же посте -какие красивые тени-танцовщицы получились!

[нинель алекс]

МАУТХАУЗЕН

я плакала, и всегда плачу когда читаю об этом.

роман под названием «Короли умирают последними».

обязательно прочту.

Вот его снимок 1993 года, где он с моим сыном Сережей.

какой благодатный снимок!

Оттуда его тело узники вытащили и повесили на ограду лагеря. Вполне заслужил.

я бы сказала, что легко отделался, во всяком случае на Земле.

во время очередного рабочего визита

как страшно звучат эти слова...

[Анатоль А.]

Анатоль А., на 6-м фото поста 27 - мне кажеться или там пластиковые вилка и ложка слева?

на 8 фото в этом же посте -какие красивые тени-танцовщицы получились!

Да, там пластиковые наконечники, точно. Наверное, в том время уже делали такие. А на фото, где зеленые рюмки, непонятно как граненый стакан затесался. Я пошутил, что, наверное, кто-нибудь из делегации Петра Первого обронил

[Анатоль А.]

я плакала, и всегда плачу когда читаю об этом.

обязательно прочту.


какой благодатный снимок!


я бы сказала, что легко отделался, во всяком случае на Земле.

как страшно звучат эти слова...

Спасибо за комментарии, Нинель!

[olgvik]

Анатоль А,спасибо Вам за интересное путешествие по Вене и окрестностям, но... после последнего рассказа о Маутхаузене комок в горле, слёзы в глазах и хочется просто помолчать...

Каюсь, что когда он (дедушка) был жив, я не выпытал у него все подробности этих страшных лет. Хотя очень часто, за столом, после привычной для него рюмочки водки, дед начинал рассказывать о концлагерной жизни. Бабушка пшикала – не хотела слышать страшные вещи. Из всех родственников, внуков, я был, пожалуй, самым внимательным слушателем, и поэтому дед рассказал мне многое. Но не всё, конечно. Был бы он жив, я просил бы его говорить на эту тему часами.

Вам низкий поклон за память...

Вот здесь концентрация бешеной отрицательной энергетики, наверное, самая сильная в лагере. У меня просто отказал фотоаппарат!

Какое страшное время было...

[Анатоль А.]

olgvik, спасибо!
Ставлю следующую часть.

[Анатоль А.]

Концлагерь Эбензее (кодовое название «Цемент») был построен к ноябрю 1943 года в горной части Австрии, рядом с одноименным городком. Красоты там неописуемые. Озеро Траунзее, огромное, глубокое, с чистой прозрачной водой. Горы вокруг, с лесами на склонах и снежными вершинами.
Именно горы послужили причиной сооружения концлагеря. Когда англичане стали бомбить немецкие военные заводы, Гитлер отдал приказ – соорудить цеха в местах, недоступных для авиации. Штольни в горах, глубокие, защищенные сверху огромным горным массивом, вот была цель нацистов. Поэтому в лагерь со всех концов Третьего рейха стали свозить мужчин, которые могли бы производительно работать, вгрызаться в горные породы, углубляя большие норы для будущих заводов.
Так мой дед Соколов Григорий Александрович был переведен из Заксенхаузена в Эбензее зимой 1943 года.
Этот лагерь, точнее его условия проживания узников, были хуже, чем в Заксенхаузене, но лучше, чем в Маутхаузене. В последнем был просто конвейер смерти. А тут немцы немного оберегали заключенных – кому-то надо было выполнять тяжелую работу. Но все равно, за провинности – убивали, крематорий в Эбензее работал без перерыва. За 16 месяцев существования лагеря там погибли около 9 тысяч человек. В нем тоже была своя лестница смерти, эсэсовцы заставляли бегать по ней вверх с тяжелым камнем на плечах. Того, кто спотыкался и падал – убивали.
Но больше всего люди страдали от работ в шурфах. Тяжелые отбойные молотки, беспрерывная работа лопатой, грузили породу в вагонетки, вывозили наружу; пыль забивалась в легкие, вызывая туберкулез.
Дед выжил благодаря тому, что не курил. Свою ежедневную порцию табака он менял на хлеб. Заядлые курильщики долго не протягивали, рацион питания был очень скудным.
В одном блоке с моим дедом находились два известных человека. Один из них – бывший секретарь обкома партии Ялты (в моем романе «Стеблин»), и бывший разведчик Лев Маневич («Каневич»). Оба погибли, на глазах моего деда. Первого забил до смерти палкой эсэсовец, второй умер от заворота кишок 5 мая 1945 года, когда американцы развернули полевую кухню и он сразу съел полную тарелку супа.
После освобождения деда держали в концлагере еще два месяца, проверяло НКВД. Лишь в июле вернулся он в родные края.

…Наша машина подъезжает к Эбензее. Перед городком – несколько подземных туннелей, неожиданно для меня, так как на карте их нет. Красиво. Слева искрится водой озеро Траунзее, справа нависают горные массивы. Наконец, приехали!



Теперь – только по указателям, коричневым табличкам со словами «KZ Ebensee».
Поворачиваем вправо, и вот они, ворота лагеря, так хорошо знакомые по снимкам.





Лагерь снесли, вокруг выстроены частные дома. Раньше это место выглядело так.



Неподалеку – мемориальный камень с напоминанием названия лагеря.



И совсем близко от него – мемориал.



Он небольшой в сравнении с Маутхаузеном. Но вот почему-то дед намного больше рассказывал именно об Эбензее.



Список погибших.















Мы одни с Мариной бродим по бывшему лагерю. Тишина вокруг, поют птицы. На фото видно, что люди не забывают это место, приносят цветы.
Так Эбензее выглядел в те страшные годы.




А так – заключенные.










Крематорий.



Убитые.



Дед однажды рассказал мне эпизод, когда смерть чудом миновала его. Из строя выводили людей для расстрела. И рука эсэсовца легла на плечо деда: «Du»! ( «Ты!»)
Но стоявший рядом его друг, безнадежно больной туберкулезом, неожиданно вышел из строя и сказал: «Давай меня вместо него!» И был расстрелян через минуту.
Этот эпизод я описал в своем романе так:

Номер девять тысяч десятый Яков Штейман стоял на аппельплатце, опустив голову и с трудом сдерживая дрожь в коленях. Перед длинным строем заключенных прохаживался лагерфюрер Отто Крамер. С собакой и двумя светловолосыми детьми – мальчиком лет четырнадцати и девушкой лет шестнадцати. Мальчик был одет в форму гитлерюгенда – высокая фуражка с козырьком, на серую рубашку надет черный мундир, кожаный ремень, черные брюки типа галифе, сапоги с коротким голенищем. На груди ярко блестел красивый ромб – знак гитлерюгенда, сверху и снизу малинового цвета неправильные треугольники, по бокам – белые квадраты, в центре черная фашистская свастика. На втором значке изображалась та же символика, но как бы под ней были скрещены две винтовки, и всё это крепилось на большом черном круге с ровными линиями, как на мишени. Знак обозначал – за стрельбу.
Девочка, точнее, уже девушка, была одета в темно-синюю юбку чуть ниже колен, белую блузку с черным галстуком, прикрепленным к ней элегантной кожаной заколкой.
Яков Штейман, как и многие узники, сначала не понимали, зачем дети пришли вместе с комендантом. Но когда до них дошел смысл нахождения мальчика и девочки на аппельплатц, души людей наполнились ужасом. Накануне по лагерю стремительно разнесся слух: случилось покушение на Гитлера, рядом с ним разорвалась бомба, но фюрер остался жив! Заключенные тихо матерились, кляли неудачливых заговорщиков и вслух обсуждали, как бы они казнили Адольфа, будь на это их воля.
Естественно, все эти разговоры дошли до ушей Отто Крамера. Ярый поклонник фюрера, фанатик нацизма и садист пришел в ярость. Он решил по-особому, с небывалым «шиком» наказать узников Эбензее.

Когда лагерь был выстроен на аппеле, комендант громко объявил:
– Сегодня у меня два радостных события! Первое: мой фюрер остался жив после покушения подлых предателей! И второе: моей девочке исполнилось шестнадцать! Она вступила в Бунд дейче медель! Союз немецких девушек! Она включилась в борьбу фюрера, как и мой сын, год назад, вступив в гитлерюгенд! И сегодня они покажут вам всем, жалким подобиям людей, что значит быть юным борцом за дело великого вождя Третьего Рейха! Грет! В честь дня рождения выбери 16 человек! А ты, Ханс, четырнадцать ублюдков! Ты младше сестры на два года, ха-ха-ха-ха-ха!

Люди угрюмо наблюдали, как мальчик и девочка по очереди выбирали жертвы. Люди по команде выходили на двадцать шагов перед строем, обреченно горбясь, замирали там в ожидании. Яков заметил, что мальчик старается выбирать евреев. Девочка чуть отстала от него, с задумчивым видом разглядывая лица людей. Наконец, она стала решительно тыкать пальчиком: «Ты! Ты! Ты! И ты! Выйти из строя!»
Дети приближались к месту, где стояли узники девятого блока. Люди напряглись, опустили головы, стараясь не смотреть в лица отпрысков Крамера. Лишь двое – Каневич и Соколов держались прямо, как будто безразлично глядя на группу эсэсовцев, что с интересом наблюдали за зрелищем.
– Ты юде!? – палец мальчишки коснулся плеча Якова Штеймана. Тот вздрогнул и отрицательно помотал головой.
– Врешь! Ты наверняка еврей! – оскалился пацан.
– Его зовут Николай Ветров! – вдруг произнес Соколов. – Он русский.
Парень быстро перевел взгляд на Ивана. Глаза сузились, жесткое выражение лица, которое он старался себе придать, теперь превратилось в подобие выражения маленького оскаленного зверька.
– А тебя как звать? – спросил Ханс.
– Так же, как и тебя. Только по-русски. Иван… – ответил Соколов.
– О! Замечательно! Я буду стрелять своего тезку! – развеселился гитлерюгенд. – Выходи из строя!
В этот момент к нему подошла сестра. Она с интересом разглядывала Штеймана и Соколова.
– Что, Ханс, ты уже вовсю беседуешь с недочеловеками? Выбрал? – засмеялась девочка.
Она была красива, эта медхен. Пышные светлые вьющиеся волосы падали на плечи, уже сформировавшаяся грудь сильно натягивала белую блузку, тонкие длинные пальцы, стройные ножки, узкая талия. Облик портили светлые голубые глаза, какие-то неживые, как будто нарисованные, безразлично-пустые, словно у куклы.
– Да, выбрал! Буду стрелять русского Ивана, своего тезку! Он мне понравился. Не опускает взгляда.
Брат и сестра рассмеялись. Смешок раздался и со стороны группы эсэсовцев во главе с лагерфюрером.
Внезапно строй всколыхнулся. Перед мальчишкой возникла худая фигура узника из Питера.
– Я тоже Иван! Меня стреляй, коль такова твоя воля!

У Грет и Ханса синхронно приподнялись от удивления брови. В этот момент стало особенно заметно их сходство с папашей.
– Ты тоже Иван!? Но почему?? Я тебя не выбирал! Ты можешь встать назад и сохранить себе жизнь! – удивился пацан.
– Нет! Стреляй меня, сукин ты сын, богу в душу твою мать и папашу твоего! Будьте вы прокляты, ироды, сил моих больше нет терпеть!
Сидоров громко закашлялся, зажал рот ладонью, болезненно сморщился. Дети отпрянули. Ханс оглянулся на отца. Тот сделал знак, и один из эсэсовцев быстро подошел к мальчишке, сунул ему в руки «Вальтер».

Пацан поднял пистолет.
Лагерь замер. Сухой выстрел. Пуля попала точно в сердце Ивану Сидорову, тот дернулся от выстрела назад, взмахнул руками и упал, больно ударив спиной по ногам Якову Штейману.
– Номер первый! – с перекошенным лицом, в запальчивом кураже выкрикнул гитлерюгенд. – Мне осталось выбрать еще троих! А тебе сколько, Грет?
– И мне троих. Пройдем дальше, Ханс. Вот там я вижу отчетливых евреев!

Спустя пять минут все двадцать девять несчастных были отогнаны к краю аппельплатца, разбиты на две группы и построены по одной линии. Мальчик и девочка соревновались в меткости стрельбы. Сначала Грет протестовала, потому, как у брата было намного больше шансов выиграть эту своеобразную дуэль. Но тот снисходительно уравнял шансы, дав сестре сделать несколько первых выстрелов. Три узника из её группы упали, обливаясь кровью. Девица целила исключительно в голову. Осталось по тринадцать человек.
Яков вздрагивал при каждом сухом щелчке выстрела, как будто не веря, что Смерть снова прошла мимо него, совсем рядом, задев его одежду; как будто ожидая, что в следующую секунду пуля прилетит и к нему, будет удар, а дальше – неизвестность. И никогда больше не будет Гиты, Доры и Хаси, а последним лицом, что он увидит в своей жизни, станет кукольное выражение глаз дочки лагерфюрера.
Со стороны группы СС после каждого удачного выстрела детей раздавались громкие аплодисменты и одобрительные возгласы. Сначала лидировал Ханс, раскрасневшийся, потный, возбужденный. Но потом, когда кончилась обойма, он слишком долго перезаряжал свой «Вальтер» и сестра стала его обгонять. В её строю оставалось лишь два узника, а у Ханса целых четыре.
Яков Штейман вздрогнул, когда ясно услышал сдавленный шепот Соколова:
– Ну почему они стоят там? Неужели нет никого, кто попробовал бы отдать свою жизнь не задаром? Как трусливые овцы…

И – случилось чудо. Словно мысль Ивана Соколова материализовалась, передалась по воздуху тем шестерым несчастным, что ожидали своей очереди умереть от пуль малолеток.
– Ааааааааааа! Бей их, души гадов! – высокий жилистый парень из соседнего восьмого барака внезапно помчался навстречу смерти. Грет вскинула свой парабеллум и выстрелила человеку в лицо. Но тот лишь мотнул головой, словно отгоняя назойливых мух, кровавыми точками заполнивших щеки, нос, глаза и, протягивая длинные руки к белоснежной блузке девки, рухнул на неё. В ту же секунду остальные пятеро обреченных тоже ринулись на палачей. Затрещали автоматные очереди, весь лагерь грохнулся на пыльную землю. Соколов, рискуя получить пулю, приподнял голову, наблюдая за происходящим. Грета упала на спину и дико закричала, выпуская пулю за пулей в живот парня. Его тело дергалось каждый раз, но он все тянулся и тянулся кистями рук к шее девицы. Наконец, одна из пуль подбежавшего охранника попала парню в висок. Его отбросило влево, он замер в кровавой пыли, распластавшись, раскинув в стороны руки, ноги, откинув назад размозженную голову. Грет отползала от убитого на пятой точке, отталкиваясь левой рукой от земли, а правой продолжая стрелять в мертвого человека. Её блузка была забрызгана красным, вся замазана черной грязью, на синей юбке отчетливо виднелись темно-бурые кровоподтеки, спутанные светлые волосы, лицо, руки тоже были обильно испачканы кровью. Те пятеро несчастных, что в едином порыве побежали на Ханса и Грет, корчились в агонии. Они чуть опоздали со своим желанием, и у охраны были две-три лишние секунды для того, чтобы изрешетить их тела очередями из автоматов.
Пацан, весь бледный как блузка сестры перед началом акции, стоял с поднятым пистолетом и ежесекундно оглядывался на отца. Как бы спрашивая того: что делать? Тот брезгливо поманил его пальцем:
– Иди сюда! И дуру нашу захвати! Подними её с земли!
Он, этот четырнадцатилетний пацан, не знал в ту минуту, что заключенный из Ленинграда Иван Сидоров спас ему жизнь. Тот самый человек, который вышел из строя и был убит им за дерзость. Потому как за несколько секунд перед этим Иван Соколов твердо решил отдать свою жизнь за жизнь отпрыска майора Отто Крамера. Ему хватило бы двух секунд, чтобы броситься на юного садиста и свернуть ему шею…
Это желание, написанное на лице Соколова, смог прочесть только один человек. Когда угрюмая толпа узников блока номер 9 вернулась с работы в барак, Лев Каневич слегка толкнул локтем соседа и шепнул:
– Ты бы его… прямо там… перед строем?
Иван утвердительно кивнул и отвернулся. Яков вопросительно взглянул на Каневича. Тот улыбнулся, прижал указательный палец ко рту, как бы молча говоря: «Если понял, то помалкивай».

Комендантом лагеря был Антон Ганц ( в романе – Франц Нойман). Перед восстанием узников он сбежал из лагеря. И ему удалось скрыться от возмездия на целых двадцать лет. Пока на улице Штутгарта его не опознал один из бывших заключенных лагеря. А так Ганц жил и работал под чужим именем. Получил пожизненное заключение.

Восстание в лагере началось 1 мая 1945 года и продолжалось несколько дней. Отощавшие заключенные толпами носились по лагерю, выискивали и убивали охранников, капо и их помощников. Немцы почти все разбежались еще перед этим, когда провалилась попытка собрать лагерь в одном из шурфов, а потом взорвать вход туда и замуровать заживо всех.
В основном отыгрывались на капо. Дед рассказывал, как они с товарищами отыскали своего старосту – цыгана по имени Миха, на совести которого были жизни десятков людей. Этого цыгана они потащили к еще работающему крематорию и живого засунули в печь. Вот так люди мстили своим мучителям.

…Мы снова садимся в машину и едем смотреть те самые шурфы, которые прокладывали в толщу горы узники «Цемента».
Вот эта табличка показывает направление движения в шурф под названием «Выход льва». Именно оттуда должна была выползти готовая межконтинентальная баллистическая ракета «Фау-2».



Оставляем машину у таблички, поднимаемся вверх.
Старая лестница в гору.



Еще одна…



И вот – та самая лестница смерти.



Мы подошли к какому-то водопаду. Впечатление, как будто вход в шурф замуровали, и оттуда текут горные ручьи.





Начали спускаться вниз. И тут Марина увидела этот самый «Выход льва».



Огромное отверстие в горе. Метров сорок вглубь ее, вход дальше замурован.





Рядом - еще один шурф.



Их много, этих шурфов. Мой дед работал в номере девятом. Мы не стали искать остальные, так как день клонился к закату. Вот фото из интернета, чтобы вы имели представление, что именно строили заключенные в Эбензее.





Мы уезжали из Эбензее с легким сердцем. От того, что побывали в местах, о которых часто заговаривал мой дедушка. Я теперь понимаю его – ему хотелось выговориться, выплеснуть из себя всю эту информацию, чтобы его душе стало легче. И представляю, как обидно было ему, когда его прерывали, - «слишком грустные вещи рассказываешь!».
И как бы он порадовался, узнав, что я написал по его рассказам роман, а потом побывал в этих местах, многое сфотографировал и заснял на видео камеру. А, быть может, он обо всём этом уже знает, всё видит с Небес и как бы помогает, «ведет» нас. Ибо поездка эта прошла просто замечательно, с ощущением помощи свыше, у нас все получалось, все исполнялось. Вскоре после Эбензее на горизонте рассеялись тучи, выглянуло солнце, которое нас сопровождало до самого Зальцбурга. Этот прекрасный город находится совсем недалеко от Эбензее, и поэтому заранее я решил посетить и его.
Но все же несмотря на то, что Вена и Зальцбург являются одними из самых красивых городов мира, поездка в эти два места – Маутхаузен и Эбензее запала мне в душу сильнее, памятнее, и я часто думаю о ней, больше, чем о других моих маршрутах.

В заключение – видео ролик. Очень сожалею, что однажды нашел в сети ролик, снятый американским солдатом 5 мая 1945 года, в Эбензее, и не скачал его. Автор ролика удалил свой аккаунт с You Tube, и теперь его уже вряд ли можно найти.

http://youtu.be/Tt3I9l9rdY8

[evak65]

Концлагерь ...

Жуткие кадры, жуткие события даже только на фото и на экране компа. Я бы наверное в такой музей не пошла, а то бы на долгое время была совсем не своя. От истории не убежишь,это я понимаю, ее надо знать, но у меня вот такое трусливое чувство перед концлагерями ...

[Анатоль А.]

Жуткие кадры, жуткие события даже только на фото и на экране компа. Я бы наверное в такой музей не пошла, а то бы на долгое время была совсем не своя. От истории не убежишь,это я понимаю, ее надо знать, но у меня вот такое трусливое чувство перед концлагерями ...

Жена моя тоже не ожидала, что все увиденное произведет на нее такое впечатление. Одно дело - читать про это к книгах, другое - увидеть вживую, почувствовать это запах, прикоснуться к вещам в концлагере.
Но дальше наш ожидал сплошной позитив: после Эбензее выглянуло солнышко, и оно светило каждый новый день в этой поездке.

[Анатоль А.]

При подготовке к поездке я обнаружил интересное место недалеко от Ебензее. А именно – город Гмунден и рядом с ним замок под названием Шлосс Орт (Schloss Ort).
Они расположены на берегу очень известного озера Траунзее (Traunsee). Оно примечательно тем, что является самым глубоким озером в Австрии. В одном месте от поверхности воды до дна аж 191 метр.
Озеро чистейшее, там много рыбы. Местный народ и туристы с удовольствием ловят форель, и рыбалка эта бесплатная. Озеро протянулось вдоль гор на 12 километров, его ширина – 3 километра.
Воды озера хранят тайны со времен второй мировой. Когда американские и советские войска стали подходить к Австрии, немцы стали лихорадочно заметать следы операции под кодовым названием «Бернард». Ее начали в концлагере Заксенхаузен, именно там нацисты стали производить фальшивые денежные знаки стран своих противников. Сначала изготавливали английские фунты стерлингов. В лагерь свезли специалистов по этому делу: из тюрем освободили матерых фальшивомонетчиков. В результате фунты стерлингов смастерили такого высочайшего качества, что их принимали в английских банках у секретных агентов абвера, которые специально проверяли качество работы. Замысел был такой – с самолетов раскидать огромное количество фунтов над Британией, чтобы дезорганизовать её денежную систему. В 1944 году стали печатать американские доллары. Потом станки, все оборудование и спецов в начале 1945-го перевезли в концлагерь Эбензее. В конце апреля 1945 немцы решили спрятать концы в глубоких водах Траунзее. Ящики из двух грузовиков с оборудованием и готовыми банкнотами были затоплены в озере.
Вскоре местный рыболов вместо форели выловил пару интересных бумажек. Фунты с портретом королевы. Дома он просушил их и пошел в банк поменять на австрийскую валюту. Потом снова отправился на рыбалку. И снова зацепил кучу бумажек. Когда он пришел в банк в четвертый раз, там его уже ждала полиция.
Однако до сих пор озеро хранит эту тайну. Организовывались экспедиции водолазов, аквалангистов, и все без толку. Более того – при загадочных обстоятельствах погибли несколько человек, нырявших на большие глубины. И подземное царство оставили в покое.

Ну довольно истории.
Привожу здесь два фото и рисунок акварели, после созерцания которых я твердо решил – надо нам с женой остановиться в этом месте и полюбоваться красотами!







Как вам, а? Разве можно не заехать сюда?

Кроме красивого вида это место окружено и таинственным ореолом одной старинной легенды. От берега к замку идет деревянный мостик длиной 123 метра. Именно в том месте, в 123 метрах от берега однажды утонула прекрасная блондинка. Поссорившись с любимым, она в шторм уплыла на глубину и там не справилась с большими волнами. От горя ее возлюбленный, гигант по имени Эрл и построил на этом месте замок. В переводе на русский Шлосс Орт означает – «Замок Места».
Первые упоминания о нем датированы 7-м веком, но другие историки считают, что он построен в 1039 году. С тех пор замок много раз переходил из рук в руки, у него было много владельцев. Среди них можно назвать рыцаря, который взял себе титул Орт, но был драчливо-буйным и закончил свою жизнь в тюрьме. В 1484 году замок приватизировал император Фридрих Второй, а в 1604-м – император Рудольф Второй.
В 1634 году замок Шлосс Орт сгорел почти полностью. Его долго восстанавливали, и в 1698 году его хозяином стал император Леопольд I. В 1915 году замок, наконец, отобрало государство. И в 1995 году, совсем недавно, администрация города Гмундена выкупило для себя Шлосс Орт. Теперь это место очень популярно у туристов, а главное – у вступающих в законный брак. Именно здесь празднуют это событие женихи и невесты.

И еще.
Помните знаменитую песню «Аве Мария»? Композитор Франц Шуберт, живший рядом с замком, в городке Гмунден, написал ее в 1925 году именно под впечатлением от прекрасного вида на Шлосс Орт и озеро Траунзее. Ходил себе по бережку, смотрел, думал, мечтал и оп! Пришло! Он придумал музыку, которую наложил на стихи поэта Скотта под названием «Дева озера». Но и без живой Музы здесь, естественно, не обошлось. Шуберта вдохновлял образ прекрасной пианистки Нанетты Вольф, в которую он был тогда влюблён. Вот такая красивая история.

Итак, мы подъезжаем к Гмундену. По карте я заранее ориентировался, что нам надо повернуть где-то на выезде влево и там будет парк, а в конце его, на берегу – этот деревянный мостик к замку. Но проехал. Осознав, развернулся назад и через километр вырулил точно на нужную стоянку. Идем с женой, начал чуть накрапывать дождик.
И даже в такую ненастную погоду замок выглядит настоящим красавцем.





Заходим внутрь. Пустынно. Никого нет. Сезон пока не начался, поэтому ресторан и остальные помещения закрыты. Кроме туалета.









Колокольня



Фонтанчик-водопой.



А вот тут памятные метки о наводнениях.



Выходим из замка наружу, обходим его вдоль берега. Фотографирую озеро Транузее и город Гмунден.













Идем назад, к машине. О! Мы не одни! Навстречу трое людей, явно туристы. Просим их сфотографировать нас на память.



На берегу – отель, католический костел и странная дверь. Фиксирую все это на фото.





Кто, интересно, поставил в маленький парк эту дверь? Наверное, большой оригинал. В соответствии с духом этого экзотического места. Жаль только, что мы не посидели в харчевне Шлосс Орт, там, где когда-то бывали многие императоры Австрии и разные рыцари, начиная от романтичного Эгла и буйно-драчливого Орта.

Как всегда, в завершение - видеоролик: http://youtu.be/Nr2-AWRACbg

[evak65]

просто сказка...

Два голубки на мосточке!

Кто, интересно, поставил в маленький парк эту дверь? Наверное, большой оригинал.

Да, уж и оригинал и самодур возможно... Самодур, потому что вот мы теперь этим вопросом мучаемся все вместе, почему да почему эта дверь?!

[Walja]

Помните знаменитую песню «Аве Мария»?

Гимн знаю, но он на итальянском точнее на латыни "Ave Maria". А судя по фамилии Скотт , то это англичанин. Интересно это одно и тоже произведение?.

[Walja]

Кто, интересно, поставил в маленький парк эту дверь?

Тот кто хотел пригласить в СКАЗКУ.... Место сказочно красиво.

[olgvik]

Мы уезжали из Эбензее с легким сердцем. От того, что побывали в местах, о которых часто заговаривал мой дедушка. Я теперь понимаю его – ему хотелось выговориться, выплеснуть из себя всю эту информацию, чтобы его душе стало легче...
И как бы он порадовался, узнав, что я написал по его рассказам роман, а потом побывал в этих местах, многое сфотографировал и заснял на видео камеру. А, быть может, он обо всём этом уже знает, всё видит с Небес и как бы помогает, «ведет» нас. Ибо поездка эта прошла просто замечательно, с ощущением помощи свыше, у нас все получалось, все исполнялось.

Вы молодцы, что побывали в этих местах, вы отдали дань памяти дедушке... И он, конечно, там, на Небесах, просто радуется за вас.

дальше наш ожидал сплошной позитив: после Эбензее выглянуло солнышко, и оно светило каждый новый день в этой поездке.

Вот и мы дальше будем впитывать ваш позитив и радоваться жизни.

Замок Шлосс Орт на первой фотографии просто сказочно красив.

[Анатоль А.]

Вы молодцы, что побывали в этих местах, вы отдали дань памяти дедушке... И он, конечно, там, на Небесах, просто радуется за вас.

Вот и мы дальше будем впитывать ваш позитив и радоваться жизни.

Замок Шлосс Орт на первой фотографии просто сказочно красив.

Спасибо и Вам!
Первое фото, конечно, результат мастерства в фотошопе. Таких гор слева от него нет.

[Анатоль А.]

Конец декабря 1800 года выдался в Европе на редкость дождливым. Копыта лошадей то и дело скользили по дорожной брусчатке, сбивали ритм быстрого бега, отчего богатая коляска то и дело дергалась взад-вперед к неудовольствию ее хозяина. Кучер испуганно оглядывался назад, потом щелкал хлыстом и свирепо орал на гнедых: «Пошли, канальи!»
Экипаж пропускали.
Несмотря на унылую погоду, мокрые до нитки мундиры, солдаты, заметив знакомую роскошную коляску своего кумира, сторонились к обочине и громко кричали :Vive l'empereur!! («Да здравствует император!»)
Войска двигались на восток. После успешного сражения под Маренго и битве «при высоких липах» (так назвали местечко Гогенлинден, недалеко от Мюнхена), Рейнская армия под командованием любимчика Наполеона генерала Жан Виктора Моро оказалась под угрозой окружения при Зальцбурге. И поэтому сам Бонапарт поспешил со своими отборными войсками к этому городу.

Ранним утром 23 декабря жители Зальцбурга замерли. Они услышали глухой шум с запада. С каждой минутой он нарастал. Тум-тум-тум-тум! Французская гвардия умела печатать строевой шаг по мостовым Европы. В эту ровную и гулкую поступь ежесекундно влетали посторонние звуки: лязг пушечных колес, бряцание винтовок, французская речь, отрывистые команды офицеров. Чуть раньше австрийская армия под командованием эрцгерцога Иоганна фон Ёштеррайха отошла в сторону Вены, оставив небольшой гарнизон в неприступной крепости Хоэнзальцбург. Ее и без того огромные, высокие стены возвышались над равниной на сто метров – крепость стояла на вершине горы. Уже просто добраться к ее воротам было непростой задачей, требующей выносливости и крепкого дыхания, а уж брать с боем – безнадежное дело. Даже турки, уж на что любители осаждать разные бастионы, но и они обошли это место стороной. Лишь однажды, в 1525 году крепость окружили восставшие шахтеры и крестьяне против зарвавшихся архиепископов. Больше двух месяцев продолжалась эта осада. Запасы продовольствия у осажденных, которыми руководил князь Маттеус Ланга, быстро таяли. Тогда они пошли на хитрость: каждый день перекрашивали в другой цвет единственного сохранившегося быка и водили по краю стены на виду у осаждавших. Досаде последних не было предела! Штурмовать невозможно, а у противников еды в крепости навалом! И восставшие крестьяне и шахтеры разошлись по домам.

- Ну, что там? – процедил сквозь зубы Наполеон, внимательно изучая контуры крепости в подзорную трубу. – Отвечают на наш огонь?
- Так точно, сир! – ответил адъютант. – Но совсем редко. Видимо, берегут порох и ядра.
- Наши потери?
- Всего десять убитыми, сир, и тридцать ранено!
- Проклятые австрияки… - недовольно пробурчал Бонапарт и, поморщившись, погладил правой кистью ноющее от непогоды бедро. – И этот непрерывный дождь… Когда он закончится?
Наполеон вопросительно посмотрел на адьютанта. Тот чуть опешил от столь неожиданно вопроса.
- Не могу знать, сир! Я раньше никогда не был в этих местах.
- А тут красиво… - заметил император, снова разглядывая в трубу город. – Столько золота на куполах… наша казна пополнилась трофеями?
- Так точно, сир! – с радостью доложил адъютант. – Много сундуков с ценностями уже в вашем обозе, сир!
- Хорошо… Теперь идите к генералу Моро и передайте мой приказ. Надо, чтобы те, кто сидит в этой крепости, узнали – в Зальцбург прибыл Наполеон. И он расположен дружелюбно к противнику. Ясно?
- Так точно, сир! Разрешите исполнять?
- Давай… Но этот дождь, он меня доконает, если мы проторчим тут хотя бы месяц. Зальцбург… Зальцбург… соляная гора… скорее это не гора, а золотой писсуар Европы, много золота и дождей.
Наполеон замолчал. Адъютант, с почтением выслушавший размышления императора, удалился.

Спустя два часа, после обеда, Наполеон Бонапарт крепко спал. Он не мог видеть, какие жаркие споры разгорелись в эти часы среди защитников крепости Хоэнзальбург. Одни с жаром доказывали, что никогда и ни при каких обстоятельствах крепость сдавать нельзя. Другие громко возражали. Их основными аргументами были: 1) эрцгерцог Иоганн фактически бросил их на произвол судьбы, уйдя с армией на восток. 2) Наполеон Бонапарт уже прослыл выдающимся полководцем, им восхищалась вся Европа, его боялись, но многие были наслышаны о благородстве нового императора Франции. Поэтому, сдав крепость, ее защитники ничем не рискуют.
Послали парламентера.
Он вернулся с хорошими вестями. Наполеон обещал не тронуть пальцем никого из тех, кто будет находится в крепости с оружием в руках.
- А в городе? Что там? Жителей не убивают? – спросил самый ярый защитник варианта обороны до конца, Курт Райтенау, потомок бывшего правителя Зальбурга Вольф Дитриха фон Райтенау.
- Всё спокойно. Французы лишь чуть стеснили хозяев домов – им где-то надо квартироваться. Но только офицеры. Солдаты стоят лагерем. Никаких случаев мародерств не было.
- А если они нас и крепость, ограбят? – с недоверием спросил фон Райтенау.
- Не может быть! Наполеон не захочет терять своего реноме в глазах всей Европы! Иначе все станут считать его банальным вором и мародером.
- На сколько дней осталось у нас еды? – раздался чей-то голос.
- Максимум на месяц. И то, если практически голодать… - ответил потомок Максимиллиана Гандолфе, одного из известных строителей крепости. - Надо принимать ультиматум… Какой будет толк, если мы все умрем с голода? Тогда французы просто войдут через ворота, некому будет открывать по ним огонь. Будем голосовать?
- Голосуем! – сразу раздались нетерпеливые выкрики.

Из пятнадцати человек, сидевших в большом зале восточного крыла крепости, одиннадцать проголосовали за сдачу.
Потомок фон Райтенау резко вскочил с деревянной скамьи:
- Вы глупцы! Попомните мое слово! Нас ждет позор на всю Австрию!

И он оказался прав.
Когда ворота крепости медленно раскрылись перед небольшим карэ французских войск, солдаты, нарушая строй, радостно кинулись внутрь. Крепость Хоэнзальбург быстро наполнялась воинами в синей форме. Вскоре туда прибыл сам Бонапарт. Он начал восхождение к крепости в прекрасном настроении, а закончил его в дурном. Пот градом катился по лицу будущего властителя Европы – слишком тяжело ему достался подъем по очень крутому склону горы Мёншберг. Быстро билось сердце, снова поднывало правое бедро.
Смахнув пот с лица, Наполеон злым взглядом оглядел своих солдат и офицеров, потом скользнул по понурым лицам австрийцев. Все ждали приказа императора. Наступила мучительная тишина. Лишь мяукание голодного кота нарушало безмолвие. Бонапарт снова презрительно посмотрел на австрийских офицеров. Потом небрежно махнул перчаткой в сторону генерала Виктора Моро:
- Взять здесь все, что сможете унести!

Фон Раутенау вздрогнул и закричал с возмущением в голосе:
- Но вы же давали слово, Бонапарт! Как так можно?
- На войне, как на войне! – усмехнулся Наполеон, и, заложив руки в белых перчатках, повернулся, резво пошел вниз, под гору, стараясь не поскользнуться на мокрых булыжниках. Сзади раздались торжествующие крики французских солдат – сегодня им есть чем поживиться!
Вот так закончилась единственная в истории добровольная сдача крепости Хоэнзальбург. Солдаты Наполеона вынесли из нее все, что можно. Даже куриц и другую живность. И лишь одинокий кот еще долго оглашал окрестности города своим голодным мяуканием.

Хоэнхальзбург, в переводе – высокий Зальцбург, один из символов этого красивого города. Крепость видна практически с любой точки Зальцбурга. Но о ней расскажу чуть позже, сейчас просто восстановлю хронологию нашей поездки сюда, после посещения Маутхаузена и Эбензее.
Еще в Москве, выбирая отель в Зальцбурге, руководствовался следующими критериями:
1. Должен быть легкий подъезд к отелю, и там обязательно парковка для машины. Так как искать в темноте парковку в незнакомом городе – занятие малоприятное.
2. Отель обязательно с завтраком. Выходить из номера в город голодным как-то не хотелось.
3. Не очень дорогой. Большинство отелей Зальцбурга имеют цену более 100 евро за ночь.

И вот я разглядел на карте города отель под названием Хоффманн. Он как раз находится на той самой дороге под номером 158, что вела сюда от Эбензее. Мимо известного горного курорта Вольфганг-Зее. А когда я прочел, что возле отеля в 40 метрах находится остановка транспорта и автобус идет до центра всего 10 минут, все сомнения отпали. Цена – 53 евро тоже устроила. Бронировал номер через booking.com, все быстро и удобно, получил подтверждение, оплата – при отъезде из отеля.
Доехали на удивление быстро. Горная дорога оказалась не столь крутой и извилистой, как я предполагал ранее. Хорошая трасса, сухая, скорость примерно 80-100 в час. Сразу нашли свой отель, познакомились с приветливым хозяином. Машину припарковали, и было заметно, что с этим делом здесь непросто – мы заняли последнее свободное место.
Отель небольшой, новый, построен в стиле таком типа хайтек, скромный небольшой номер, душ, единственное, что нам не понравилось – немного экономит хозяин на отоплении, плюс нету в номерах стаканов. Ну нету и всё! А что будет делать русский турист в номере вечером без стакана? Сами понимаете - проблема. Вот это серьёзный минус отелю.
Ну ладно, впопыхах мы еще не замечаем этих неудобств, быстро – душ, и – вперед! Вперед, в сказочный город! Еще пока светло, разница во времени сказывается.
Троллейбус ( а не автобус, как писали туристы) под номером два привез нас в центр, на Мирабель-платц. Я вовремя проинтуичил, и мы вышли именно здесь, а троллейбус повернул направо и поехал в сторону вокзала. Нам туда не надо, нам бы в старый город.
Спрашиваю проходящую мимо австрийку для верности – к дому Моцарта туда? Она переспрашивает: нам к какому дому? Где он родился или жил с женой? Улыбаюсь: нам в старый город.
- Это налево, потом направо на мостик и увидите… – улыбается фрау.
- Данке шён! – настроение у нас с женой на высшем уровне. Спустя пять минут мы выходим на мостик.



Смотрим налево.



Потом правее…



И вот она, крепость. Делаю приближение…



Идем к центру. Тут ошибиться трудно. Перешли речку Зальцах и вот уже – главные улицы города. Сразу натыкаемся на дом, где родился Моцарт.



Конечно, все уже закрыто, время около 19 часов. У нас уже в карманах карточки под названием «Зальбург-карт». Стоит 22 евро на человека, действует 24 часа. Покупайте ее обязательно! По ней передвижение на транспорте – бесплатное, а самое главное – бесплатный вход во все музеи, подъем на крепость. 22 евро быстро окупаются, так как вход без карты в музеи стоит от 7 до 12 евро.

Мы гуляем по главной улице города Getreidegasse, той, на которой стоит дом Моцарта. Заходим в собор, слушаем вечернюю проповедь, пение хора. Вот здесь, в этом католическом храме.



Над Зальцбургом постепенно сгущаются сумерки, город зажигает огни, становится более таинственным, а витрины сверкают еще ярче и притягательнее, чем днем. Много красивых фонарей, и на каждом шагу они разные, не похожи друг на друга, как и дома.





Заходим в магазин, где продаются сувениры. Я выбираю себе тирольскую шляпу с пером. И уже собираюсь купить ее за 29 евро. Но жена практично замечает, что в Москве она будет пылиться на полке, ведь там выйти в такой на улицу это… сами понимаете… как-то не очень поймут. Поэтому лишь фото на память.



Замечаем ресторанчик с экзотическим названием: «К дикому мужчине».





Заходим, садимся. Приятная официантка приносит меню. Заказываем по шницелю, рюмочке шнапса (у жены появились признаки простуды) и пива.





Когда выходим из ресторанчика, на улице уже совсем темно. Беру в фотоатаку следующий объект, еще не зная его названия.



Мы покупаем в магазине фрукты, и еще я выбираю для укрепления здоровья и уничтожения вирусов простуды замечательный австрийский ликер на травах "Rossbacher". Крепость 35 градусов. Вещь, я скажу вам! В отеле мы им значительно поправили здоровье, и жена, чихавшая и кашлевшая накануне, на следующее утро проснулась как огурчик, без малейших признаков гриппа! Я теперь жалею, что не загрузился данным напитком в аэропорту Вены. И всё, такой длинный день, 19 марта – заканчивается. Такое ощущение, как будто он длился неделю. Сколько событий и впечатлений вобрали эти 24 часа. Теперь спать… спать… ликер обладает еще и успокаивающим эффектом, хотя и выпит без стакана, по-русски, сами понимаете, как. Утром нас ждет солнечный Зальцбург, его красоты и памятные места.

[evak65]

Заходим, садимся. Приятная официантка приносит меню. Заказываем по шницелю, рюмочке шнапса (у жены появились признаки простуды) и пива.

И как их шницель на вкус?

[нинель алекс]

ВОЗДУХ, ПРОНИЗАННЫЙ БОЛЬЮ (часть 2-я). ЭБЕНЗЕЕ

снова неотрываясь прочла ваш пост и отрывок из романа. Если о таких вещах постоянно не напоминать, люди забудут, сменяться поколения и всё. У меня не было живых героев родственников все погибли и расспросить было не у кого. Был только неродной дед (муж бабушки моей), но я была совсем маленькая тогда,но он по моим воспоминаниям больше похоже был связан с НКВД.

Замок Шлосс Орт и озеро Траунзее

спасибо за историю этих мест.

остальные помещения закрыты. Кроме туалета.

ну это святое.

странная дверь

супер, сюрреализм какой-то. Мне напомнило что-то Льюиса Кэрролла.

деревянный мостик длиной 123 метра

1 2 3 совпадение?

Я выбираю себе тирольскую шляпу с пером

мы тоже так и не дошли до сувернирной лавки за такой шляпой и очень жалеем, в следующий раз обязательно купим.

в Москве она будет пылиться на полке

а как же в теплой душевной компании ... с кружечкой пива... с песнями типа Biere- hierher....

Rossbacher

не простительная оплошность Мы вот везли с Дюсселя Killepitsch пару больших бутылочек и маленькие и усё уже друзья расспробовали.

ликер обладает еще и успокаивающим эффектом, хотя и выпит без стакана

особенно когда без стакана!

[Vector]

Анатоль А, ваш рассказ, фото просто восхитительны.
Спасибо огромное за время которое вы потратили чтобы показать(и прокомментировать) всю эту красоту. Должна признаться, что я была в Вене, но многое из ваших фото были для меня открытием. Спасибо.

[evak65]

я выбираю для укрепления здоровья и уничтожения вирусов простуды замечательный австрийский ликер на травах "Rossbacher". Крепость 35 градусов. Вещь, я скажу вам! В отеле мы им значительно поправили здоровье, и жена, чихавшая и кашлевшая накануне, на следующее утро проснулась как огурчик, без малейших признаков гриппа! Я теперь жалею, что не загрузился данным напитком в аэропорту Вены.

Да, конечно замечательный напиток! Травы целебные + градусы - всякие болячки прогонят!

[Анатоль А.]

И как их шницель на вкус?

Превосходны! Особенно хорош был шницель на следующий день, я подробно напишу о том обеде.

[Анатоль А.]

снова неотрываясь прочла ваш пост и отрывок из романа. Если о таких вещах постоянно не напоминать, люди забудут, сменяться поколения и всё. У меня не было живых героев родственников все погибли и расспросить было не у кого. Был только неродной дед (муж бабушки моей), но я была совсем маленькая тогда,но он по моим воспоминаниям больше похоже был связан с НКВД.

Кстати, когда я работал над романом, то с удивлением понял, что в нашей стране этой темой мало кто интересуется. Намного больше пишут о концлагерях, как ни странно, на немецких сайтах. Из всех книг, посвященных данной теме, могу лишь выделить роман Воробьева "Земля, до востребования", посвященный разведчику Льву Маневичу, который был соседом по нарам моего деда. И в этом романе автор не раз упоминает фамилию моего деда - Соколов. Но он сильно преувеличивал героическую роль Маневича в событиях лагеря Эбензее. Я написал так, как было на самом деле, а не как - в советской энциклопедии.

спасибо за историю этих мест.
ну это святое.

супер, сюрреализм какой-то. Мне напомнило что-то Льюиса Кэрролла.
1 2 3 совпадение?

Наверное, совпадение.

мы тоже так и не дошли до сувернирной лавки за такой шляпой и очень жалеем, в следующий раз обязательно купим.
а как же в теплой душевной компании ... с кружечкой пива... с песнями типа Biere- hierher....

не простительная оплошность Мы вот везли с Дюсселя Killepitsch пару больших бутылочек и маленькие и усё уже друзья расспробовали.
особенно когда без стакана!

Да, я уже очень жалею, что не купил и шляпу и ликер. В аэропорту его, по-моему, и не было. Надо было покупать в магазине, он 10 евро стоит.

[Анатоль А.]

Анатоль А, ваш рассказ, фото просто восхитительны.
Спасибо огромное за время которое вы потратили чтобы показать(и прокомментировать) всю эту красоту. Должна признаться, что я была в Вене, но многое из ваших фото были для меня открытием. Спасибо.

И Вам спасибо, рад, что понравились рассказы.

[Анатоль А.]

Да, конечно замечательный напиток! Травы целебные + градусы - всякие болячки прогонят!

В следующий раз непременно привезу из Австрии пару-тройку бутылочек этого напитка.

[Анатоль А.]

О Зальцбурге я был наслышан немало. Планируя маршрут по Австрии, сначала думал поехать от Эбензее назад, к Вене, через город Грац. Но, судя по откликам туристов, Зальцбург намного интереснее. К тому же Эбензее находится совсем недалеко от него. Поэтому не побывать в данном месте было бы для туриста практически преступлением.
Утро 20 марта встретило нас сияющим солнцем за окном, 15 градусами тепла и скромным, но очень вкусным завтраком. В маленьком кафе отеля мы были одни, под хорошее настроение я отпускал добрые шутки в адрес хозяина заведения, и звонкий смех жены доносился, вероятно, до самых верхних этажей «Хоффмана».
Снова на троллейбус номер два, снова на Мирабель платц. Вот теперь не надо спешить, раннее утро, весь день у нас в запасе. Хотя, если честно, чтобы по-хорошему рассмотреть Зальцбург, надо по меньшей мере дня три. Хотя город, особенно старый, центр, совсем небольшой. Размером с какой-нибудь спальный район Москвы типа Марьино или Коньково.
На площади Мирабель стоит католический собор. Обычный, ничем не выдающийся, который просто отмечают на туристической карте специальным значком.





Кстати, насчет карты. Я в Москве скачал ее, но в Зальцбурге мы купили красивый путеводитель, и в нем на последней странице обложки есть отличная карта города.



Цифрами отмечены следующие места:

1. Площадь Резиденции
2. Колокольня с перезвоном
3. Площадь Моцарта
4. Резиденция
5. Кафедральный собор
6. Домская площадь
7. Площадь Соборного совета
8. Хоэнзальцбург
9. Монастырь Ноннберг
10. Площадь Старого рынка
11. Ул. Гетрайдегасса
12. Дом рождения Моцарта
13. Дворец фестивалей
14. Купальня для лошадей
15. Университетский храм
16. Храм Францисканцев
17. Монастырь Святого Петра
18. Парк Мирабель
19. Дворец Мирабель
20. Площадь Макарта
21. Жилой дом Моцарта
22. Гора Капуцинов
23. Кладбище святого Себастиана

Жирным шрифтом отмечены места, где мы побывали. О них и пойдет речь.


Начнем по-порядку.

Площадь Резиденции.

Ну, площадь как площадь. Конечно, главная в городе, самая большая. Тут скапливаются туристы, стоят ряды повозок с лошадками, которые называются фиакрами. Рядом главный Кафедральный собор, памятник Моцарту, музей Зальцбурга, Резиденция.
В центре возвышается фонтан под названием площадь Резиденции. 15 метров в высоту. Соорудил его в 1656-61 годах итальянский скульптор Томаззо ди Гарона и назвал самым красивым и большим фонтаном за пределами Италии. Но в наш день этот фонтан только освобождали от зимней защиты, и туристов он еще не радовал струями прозрачной воды.
Когда мы забрались в Резиденции на верхний этаж и вышли на балкон, я сделал фото площади сверху.





На балконе примостился искусственный голубь. Судя по проводам, непростой, а с подсветкой или еще чем-нибудь.


Вид сверху на памятник Моцарту.



Резиденция

В общем, для туристов, просто музей. Раньше служила местом жительства зальцбургских князей-архиепископов с 12-го века до 1803 года. Видимо, вторжение Наполеона и его разгром австрийской армии сыграли свою роль в освобождении помещения от духовенства.
Комнаты там очень красивые, с высокими потолками, расписанные талантливыми художниками. По стенам висят картины. Среди их авторов – Рембрант, Тициан, Рубенс, Лэзуэр.

Рембрант.



Рубенс.



А эту картину австрийцы выделяют особо. Потому что автор - земляк. Вальдмюллер «Дети в окне».



Выходим из Резиденции. На пороге – вот такое современное искусство.



Я бы назвал это памятником людям, безнадежно больным интернетом и виртуальной любовью.

Площадь Моцарта

Она совсем рядом. Даже странно, что одна площадь плавно переходит в другую. Но Моцарта нельзя не отметить, в Зальцбурге Моцарт – это всё! Его бронзовый памятник был торжественно открыт в 1862 году в присутствии двух сыновей гения.



Грех не сфотографироваться на память в таком месте…



На этой площади – вот такая необычная плита.



Кафедральный собор

Это шедеврально, скажу вам честно, читатели и друзья. Собор из числа тех, когда люди заходят внутрь и невольное «ах!» вырывается искренне у многих. Этот собор строили 40 лет. Начали в 1614 году под руководством архитектора Сантино Солари, закончили в 1655 году. Внутри собор вмещает 10 тысяч человек. Длина его 86 метров, ширина 62,5 метра.
Внешне собор тоже красив. Взять его в объектив полностью не удалось. Если только сбоку, с высоты крепости.



Фото главного входа я скопировал с путеводителя.



Самая потрясающая часть собора – купол, вид изнутри. Там множество росписей, картин, изображающих сцены из Библии.











Эти фрески в центральном нефе были сделаны тоже итальянцами – Арсением Маскани и Игнацием Солари. Все они как бы ведут лучами к большому полотну Маскани на главном алтаре «Вознесение Христа».
В 1944 году в купол угодила авиабомба и сильно разрушила его. Восстановительные работы шли аж до 1959 года.



В Храме достаточно много народа, хотя служба не идет.



Вот эта часть храма мне тоже очень понравилась.



На ее фоне – фото на память.

[Walja]

Анатоль А., В кафедральном соборе, судя по вашим фото , 4 органа? Очень необычно. Когда путешествовала по Австрии, я была в Зальцбурге, но почему-то в кафедральный собор не попала. Зальцбург ( по русски Солигорск ) разбогател еще в средневековье за счет добычи и продажи соли.
В Австрии меня поразили храмы готические снаружи и барокко внутри.