Про что мы часто говорим

[Яна]

Я хотела добавить в тему, где Золушка писала про британцев - не найду.

Вот ссылка на интервью с переводчиком Антоном Нестеровым "Благодаря переводу начинаешь ценить более тонкие и глубокие вещи"

http://www.russ.ru/krug/20020715_kalash.html

Это интервью из серии "переводческих" интервью РЖ, но на этот раз оно вполне годится и в тему про литературу, тем более, что речь идёт об авторах, которые неднократно тут упоминались и цитировать. Интервью целиком не привожу, поскольку довольно длинное, даю ссылку, убедительно рекомендую почитать. Но поскольку по ссылкам иногда ходить лень, то для затравки привожу статью того же А.Нестерова (на неё есть ссылка в интервью).

"ПЕРЕВОД" ИЛИ "MOTHER TONGUE"[1]?
Когда речь заходит о переводе, мерилом становится то, как звучат по-русски "Улисс" Джойса и "В поисках утраченного времени" Пруста, Фолкнер и Борхес, Кортасар и Кафка...
Но они ли определяют наше восприятие литературы в целом, на них ли сформировалась наша подспудная система оценок "хорошо/плохо", наш вкус и слух?
Едва мы вырастаем из "Колобка" и "Ладушек", как наступает черед сказок братьев Гримм, Шарля Перро и Ганса Христиана Андерсена. Сознаем ли мы в детстве, что Красная Шапочка - француженка, а Снежная Королева и Дюймовочка - датчанки? Чуть позже нас ждут Винни-Пух (А.А. Милн), Чипполино (Дж. Родари), Карлсон (А. Линдгрен), Мумми-папа, Ондатр и Снусмумрик (Т. Янссон). Затем наступает черед адаптированных "Путешествий Гулливера" и "Робинзона Крузо", а дальше: Шерлок Холмс, "Три мушкетера"...
Что мы добавили своего к этому списку героев? - Только, кажется, Чебурашку, Крокодила Гену, кота Матроскина (Эдуард Успенский) и Ежика в тумане (Сергей Козлов). Причем все они пришли из "мультиков" - хотя изначально "жили в книжке" - или "переселились" туда, как замечательная троица из Простоквашино, задним числом. Даже вошедшие в русскую "золотую библиотеку для детей" "Волшебник изумрудного города" А. Волкова и "Айболит" Чуковского - всего лишь "изводы" "Волшебника страны Оз" американца Л.Ф. Баума и "Доктора Дуллитла" англичанина Хью Лофтинга. Буратино - еще один русский вклад в сокровищницу детской литературы - "сколок" с итальянского Пиноккио и сохраняет весь итальянский колорит. Так же как "Волшебник изумрудного города" - канзасский: это приключения Элли, Энни и Фреда, а не Лены, Ани и Феди... Заметим: набоковская "Аня в Стране Чудес", с ее "русификацией", детским чтением так и не стала, ее удел - полки набоковедов, а детям Кэрролл знаком по переводу Б. Заходера. Хотя "Алиса" в России всегда была скорее "книгой для взрослых", чем "для детей".
И тут напрашивается парадоксальный вывод: наши "базовые представления" о словесности, так же как о добре и зле, дозволенном и недозволенном, закладываются... переводчиками. Именно круг детского и юношеского чтения формирует "консенсус поколения": общие вкусы, реакции, "опознавательные пароли". Так, для моего поколения - тех, кому сейчас 30-40, - такими книжками-водоразделами, по которых можно отличить "своих" от "чужих", стали "Маленькая баба Яга" О. Пройслера (пер. Ю. Коринца) и "Шляпа волшебника" Т. Янссон (пер. В. Смирнова). Мы до сих пор подозреваем, что "вести безнравственный образ жизни - это пить пиво и топтать чужие огороды", и мы всегда помним, во что может превратиться челюсть Ондатра ("а кто не знает, может спросить у мамы"): обе аллюзии - из Туве Янссон. Наши родители до сих пор пожимают плечами, слыша упоминания о муми-троллях и запрете колдовать в пятницу: они не понимают, что же нас так "зацепило". Но наше чувство языка и чувство абсурда, структуры наших каламбуров несут на себе некую "тень" мира Пройслера и Янссон - в тех переводах. Те же, кому сейчас 20 и менее - вплоть уже до наших детей, - и Пройслера, и Янссон с удовольствием прочли, но "себе" выбрали другие книги и других авторов. И другой язык. Для 20-летних это, скорее, Толкиен. Для тех, кто помоложе, - они еще назовут "своих" авторов. Выбор такого рода осознается и осмысляется задним числом. Однако можно предположить, что для писателей, которые всерьез начнут входить в русскую литературу лет через 10, будет "почему-то" довольно характерна склонность к стилизациям, с одной стороны, и "высокой речи" в духе Толкиена - с другой...
Речь идет вовсе не об инфантилизме или примитивизме. Речь о том, что детское чтение закладывает сами структуры восприятия. И большевики интуитивно чувствовали: для того чтобы всерьез изменить жизнь страны, нужно курировать и детскую литературу. Собственно говоря, "патронаж" детской литературы - самый эффективный способ коренным образом перекроить жизнь всей страны лет через 20, вырастив поколение с иной парадигмой мышления. Это эффективнее любых реформ и революций. По счастью, "рациональное управление детским чтением" - невозможно. Это взрослых можно изучать - а потом направлять и моделировать. А "социологически-маркетинговый" опрос детей - штука слишком сложная. Взрослые дяди не смогут составить адекватные опросники, а потом адекватно проинтерпретировать ответы: взрослые и дети воистину, по Экзюпери, говорят на разных языках, и "ошибки интерпретации" сведут на нет все проекты такого рода. Проект большевиков не удался во многом из-за "просачивания" в сознание будущих строителей коммунизма "нормальных" детских книжек: прочитавшие "Питера Пэна" Дж. Барри (пер. И. Токмаковой) уже менее податливы зомбированию "Тимуром и его командой" Гайдара. При том, что обе книжке - о своенравии мальчишек и стремлении их к построению собственного "малого мира". Заметим - недаром "Питер Пэн" появился по-русски уже "на излете" советской власти.
Пример с "Питером Пэном" показывает еще одно качество переводной литературы в советские годы - ее изначальный "метафизический" статус: она была a priori чем-то большим, чем просто текст: прививкой от морока обрыдлой реальности, дверью в другое бытие, образцом для подражания, для оформления жизненной модели - достаточно вспомнить роль Хемингуэя для его русских читателей - и подражателей конца 50-х годов. Свитера, бороды - Бог с ними, но не Папа ли ответственен за расцвет палаточного туризма в России тех лет? И не с его ли легкой руки алкоголизм стал "профессиональным заболеванием" интеллигенции начиная с 60-х годов: заметим, что ранее инженеры, вузовские преподаватели, научные сотрудники в питии отличались большей воздержанностью?
В те годы книги - именно переводные - для многих становились тем краеугольным камнем, от которого выстраивалась жизнь как структура. Она же - жизнь как игра. В эти книги - "рядились", примеряя на себя модели поведения героев, в них играли, их проживали. Характерным образом книгой, определяющей настроения 70-х, стала "Игра в бисер" Гессе в переводе С. Апта. Перевод С. Аверинцева, появившийся позже, так и не стал событием: его заметили, но - остались верны знакомому тексту. Да и эпоха к моменту появления этого нового перевода уже сменилась -80-е перевалили за вторую свою половину, действие стало предпочтительнее рефлексии и созерцания, время "Степных волков" и "Паломничеств в страну востока" уступило место времени челночников и паломничеств в Китай и Турцию за дешевым ширпотребом.
80-е прошли под знаком Кортасара и Борхеса. Кортасаровская "Игра в классики" породила даже название некоего образа жизни: "игра в кортасики". На смену отрешенным "гессевским" интеллектуалам, погруженным в рефлексию (про эту "отрешенность" - из зарисовки в песенке "Аквариума" начала 80-х: "Десять степных волков, / И каждый - пьян, как свинья. / Я мог быть одним из них, / Но у меня семья..."), пришли "интеллектуалы-нонконформисты", начитавшиеся Кортасара: любители уличных хеппенингов и перфомансов, устроители подвальных выставок, завсегдатаи маленьких кафе-театров... "Поколение Кортасара" продержалось недолго: ровно столько же, сколько некоммерческие театры-студии и выставки, устраиваемые не кураторами, а - художниками. Кортасаровский карнавал быстро выдохся: его участники либо "вышли из игры", как Сергей Курехин, либо "притулились" к партстроительству внутри движений вроде дугинской "Евразии"...
Символично: когда в первой половине 90-х вышел 8-томник Гессе, он обозначил конец "эпохи Гессе": издание с трудом нашло своего читателя: тираж года полтора томился на полках магазинов. Немногим позже выход "черного" трехтомника Кортасара в питерской серии "Ex libris" явно обозначил конец "эпохи нонконформистов". Недавно увидев в метро некую барышню, читающую "62. Модель для сборки", я поймал себя на мысли о том, что в нынешней московской толпе она смотрится удивительно "несовременно". К несчастью для толпы, может быть...
Феномен "культовых" книг 70-80-х гг. - когда то или иное поколение "поднимало на знамя" какого-либо автора, служившего "опознавательным знаком" для "своих", определялся, не в последнюю очередь, ограниченностью предлагаемого в те годы книжного ассортимента. Библиотеки в "интеллигентных" домах были удивительно похожи друг на друга: их состав определялся не пристрастиями хозяев, а способностью тех к добыванию дефицитной духовной пищи. Это была одна и та же библиотека с бЧльшими или меньшими лакунами: "Мифы народов мира" на почетном месте, потом - "Лит. памятники" с "престижным" Монтенем, "Библиотека поэта" с томиками Цветавевой и Мандельштама у тех, кто очень подсуетился (редко - у тех, кто и впрямь любил), Акутагава Рюноскэ и "Мартовские иды" Уайлдера, "Маленький принц". Набор кочевал из дома в дом: у физика и у филолога, у профессора и директора ресторана... У последнего - библиотека была заведомо полнее: книги играли роль капиталовложения.
Характерная сценка "разлива" 1986 года. В связи с сухим законом в Москве накануне Нового года в винных магазинах змеились многочасовые очереди. Стоя в такой в Смоленском гастрономе, автор этих строк коротал время за чтением сборника Борхеса - тогда впервые вышедшего. Сборник был вывезен накануне летом из степей Казахстана, где не вызывал никакого интереса у местных посетителей сельпо под Целиноградом (ныне Астана) - в отличие от заезжих московских студентов, трудившихся в тех местах на строительстве саманных домиков... Я стоял в очереди, уткнувшись в текст и механически двигаясь по мере напора сзади стоящих и продвижения стоящих спереди. Книга была раскрыта на середине какого-то рассказа - ни названия оного, ни названия тома через плечо мое увидеть было нельзя... И вдруг за спиной раздался голос: "Закрывай Борхеса, водяру пора брать!" No comments...
Исчезновение "культовых" книг не в последнюю очередь связано и с дифференциацией чтения, которая произошла, едва появился действительный выбор. Знаменитые тиражи советской эпохи упали в сотни раз. Но в сотни раз увеличились количество издательств и ассортимент выходящих книг. Охватить "все" даже профессиональному читателю стало не под силу. Чтение стало "вкусовым" и выборочным. И сейчас домашняя библиотека античника разительно отличается от библиотеки англиста. Не говоря о библиотеке инженера и т.д. Личные библиотеки стали куда более "профессионально" ориентированы.
Однако профессиональная ориентация чтения - ориентация на "текст", а не на "словесность". На план содержания, а не план выражения. Своеобразным свидетельством перелома в отношение к чтению - причем к "досуговому чтению" - может служить повальное увлечение Кастанедой в конце 80-х гг. Кастанеду тогда читал "и стар и млад". Сперва Кастанеда ходил в слепых самиздатских перепечатках, перевод был сделан неведомо кем - и порой чудовищно. Потом появились типографские издания: иные из этих переводов были удобоваримы, иные же заставляли своей несуразностью содрогнуться. Все это не мешало Кастанеде быть в ту пору "культовым автором". Его цитировали, по нему пытались жить. Но в отличие от ситуации с "Игрой в бисер", когда при наличии двух переводов репутация автора и книги определялась одним из них, а другой был сочтен экспериментом, - особенности переводов из Кастанеды никого не волновали. Читателям был интересен и важен текст, качество же переводов никого не волновало. Позже это стало отличительной чертой издательств, ориентированных на "эзотерику". Выпускаемые ими переводы поражают вопиющей безграмотностью. Приведем россыпь примеров из книжицы: К. Уилсон. Оккультизм. М., 1994. Здесь читатель найдет замечательного персонажа по имени Джон Баптист (Иоанн Креститель), интригующую "теорию символов Джанга" (Карла Густава Юнга), вдосталь поломает голову над "Элеусианскими загадками" (Элевсинскими мистериями), узнает, как пользоваться "пакетом Тарот" (картами Таро) и гадать по книге "И дзынь" (это не гадание на колокольчиках - это всего лишь китайская "И Цзин"). Однако такого рода "перлы" свидетельствуют об отсутствии у переводчика "лишь" элементарной эрудиции. Часто это сопровождается еще и языковой безграмотностью. За последние десять лет появился особый класс переводных книг, в которых дочитаться до смысла можно, лишь переведя каждое слово на язык оригинала (достаточно первого словарного значения - прочих авторы таких переводов просто не знают) - и слегка поразмыслив над полученной фразой. В качестве упражнения - пассаж из книги вполне почтенного историка религии Дж. Кэмпбелла "Маски бога", выпущенной в издательстве "Ассоциация духовного единения "Золотой век"" в 1997 г.: "Объясняемый орфическими терминами, распятый спаситель в человеческом характере Орфея (образе истинного человека) представляет собой именно тот "полный отказ от себя, во имя любви к "величайшему", который позже был предложен и епископом Вулвихским (Sic! - А.Н.) (Woolwich) Джоном А.Т. Робинсоном, и позже доктором Полом (Sic! - А.Н.) Тиллихом (Tillich) в качестве секретного поучения распятия Христа" [2]. Пример выбран наудачу: так переведены все 319 страниц в этой книге!
Подобные переводы, выполняемые, как правило, по принципу "бригадного подряда", отличаются еще одним качеством: "несведенкой", когда издатель (или редактор - институт этот кое в каких издательствах еще сохранился) даже не удосуживается хотя бы свести воедино написания имен героев какого-нибудь "книжного проекта". Пример тому - переводы "Дюны" Дж. Херберта со всеми ее продолжениями, где даже в пределах одного тома герои ухитряются от начала к концу повествования по нескольку раз изменить имена.
Дело не только в том, что на рынок бросились толпы совершенно безграмотных, зато дешевых "переводчиков", не знающих ни языка, с которого они переводят, ни родного, ни того предмета, о котором трактует переводимый текст. Дело - в ожиданиях читателей, в готовности такой перевод принять: важен текст, а качество перевода безразлично.
Но это означает, что такой текст перестает восприниматься как литература, из него отжимается некая информация (сведения о магии, как в "Оккультизме" К. Уилсона, или сюжет, экшен, как в "Дюне"), а язык как носитель информации просто не принимается в расчет. Читатель даже не задумывается над тем, что в результате небрежности или неумелости переводчика зачастую получает совершенно искаженную информацию, как в наспех переведенных справочниках по стрелковому оружию, где переводчики путали... калибр и диаметр ствола.
Своеобразным способом эта тенденция проявилась и в изданиях детских книг: рынок наводнили весьма красочно оформленные, но плохо переведенные сокращенные переложения классических сказок - условно их можно назвать "диснеевскими" - из-за стиля, в котором выполнено большинство таких книжек, - стиля, имеющего, как правило, малое отношение к самой сказке: все эти Белоснежки, Дюймовочки, Алладины, Русалочки - где от оригинального текста остался лишь препарированный до комикса сюжет. Читатели так "обработанных" сказок никогда уже не узнают, что Снежная Королева обещала Каю подарок, только если он сложит из льдинок слово "вечность", что "Новое платье короля" Андерсена начинается с чудесного описания "виртуальных технологий манипулирования сознанием", достойного украсить любой "колючий" анализ современной политики: "В столице этого короля жилось очень весело; почти каждый день приезжали иностранные гости, и вот раз явилось двое обманщиков. Они выдали себя за ткачей и сказали, что могут изготовить такую ткань, лучше которой ничего и представить себе нельзя: кроме необыкновенно красивого рисунка и расцветки, она отличается еще и необыкновенным свойством - становится невидимой для всякого человека, который не на своем месте или непроходимо глуп. "Да, вот это будет платье! - подумал король. - Тогда ведь я могу узнать, кто из моих сановников не на своем месте и кто умен, а кто глуп. Пусть поскорее изготовят для меня такую ткань". И он дал обманщикам большой задаток, чтобы они сейчас же принялись за дело".
Читатели "суррогатных" сказок будут очень сильно отличаться от предшествующих поколений. И дело тут совсем не в том, что "вербальная" культура все больше вытесняется "визуальной". Просто у этих читателей будет иное чувство языка и иное отношение к реальности...
Книга - весьма своеобразный товар. Покупатель какого-нибудь тостера имеет право требовать обмена, обнаружив, что название на коробке купленного им бытового прибора не соответствует ее содержимому. Но ведь чудовищный перевод или выхолощенный пересказ под книжной обложкой никак не соответствуют тому, что сказано автором, имя которого стоит на обложке...

Примечания
1) Родная речь (англ.).
2) Кэмпбелл Дж. Маски бога. Созидательная мифология. Т. I, кн. 1. М.: Ассоциация духовного единения "Золотой век", 1997.